«Да я и сама рада, что она приехала, — говорю. — У меня в комнатке кроватей две, думаю, мы с ней поладим».

Молодая кухарка, как я сразу по ней определила, была девица совсем не глупая, только то и дело чихала и сморкалась. Вот она берет у Эммы Тидд велосипед, на котором та только по воскресным дням катается, большую корзину, чтоб ехать на базар в Хенли, а мистер Пэрэбл говорит, что с ней поедет, дорогу покажет.

Отсутствовали они довольно-таки долго, что не сильно меня встревожило, так как туда миль восемь езды. Ну а когда вернулись, мы все втроем сели ужинать, при этом мистер Пэрэбл утверждал, что это делается, как он сказал, «ради экономии труда». После я прибрала со стола, оставив их беседовать вдвоем; а потом они совершили прогулку вокруг дома, так как ночь была лунная, но, по мне, слишком уж холодная.

Поутру, пока мистер Пэрэбл еще не сошел вниз, у меня с кухаркой вышел небольшой разговор. Вид у нее был немного озабоченный.

«Хоть бы вокруг этого меньше судачили! — говорит она. — Он сам уговорил меня с ним поехать».

«Что ж, — говорю, — почему бы джентльмену, если ему угодно, не взять с собой кухарку, чтоб она ему готовила? А что до людей и до разговоров, то я всегда считаю: умнее подкинуть им что-то самой, не дожидаясь, пока они напридумывают без твоей помощи».

«Если бы, — она говорит, — я была какая-нибудь невзрачная женщина средних лет, как было бы хорошо!»

«Ничего, всему свое время!» — говорю, а сама отлично вижу, куда она клонит. Она такая чистенькая, аккуратненькая, славненькая на вид молодая дамочка, и явно не из простых.

«Ну а к слову, — говорю, — если ты не прочь получить материнский совет, то лучше тебе помнить, что твое место на кухне, а его — в гостиной. Человек он неплохой, это верно, да только человеческая природа есть человеческая природа, что толку притворяться, будто этого не замечаешь».

Пока мистер Пэрэбл не поднялся, мы с ней вместе позавтракали, поэтому, когда он спустился вниз, пришлось ему завтракать одному, только чуть погодя входит она в кухню и дверь за собою прикрывает.

«Он хочет показать мне дорогу в Верхний Уитком, — говорит. — Считает, что в Уиткоме лавки получше. Что мне делать?»

Мой опыт мне подсказывает, что никогда не следует советовать людям то, что им не по нраву.

«А что ты сама думаешь?» — спрашиваю я ее.

«Я бы с ним поехала, — говорит она, — и использовала б эту поездку для себя наилучшим образом!»

И вдруг как разрыдается.

«Ну и что такого! — причитает. — Я сама слышала, он во всех своих публичных выступлениях высмеивает сословные различия. И кстати, — говорит, — моя родня — сплошь фермеры во всех поколениях. А у мисс Балстроуд отец всего-навсего бакалейщик! И не одну лавку, целую сотню имел. Чем она лучше меня?»

«И когда же это началось? — спрашиваю. — Когда он в первый раз на тебя глаз положил?»

«Всего лишь позавчера, — отвечает. — До того он вообще меня не замечал. Кто я для него была — кухарка, существо в наколке и передничке, с кем он случайно сталкивался на лестнице. А в четверг повстречал меня, когда я принарядилась, и тут же влюбился. Он и сам, бедняжка, об этом еще не подозревает, да только так оно и есть».

Ну, возражать я ей не стала, особенно после того, как вспомнила взгляды, которые он на нее за столом бросал.

«А ты, признавайся, как к нему относишься? — спрашиваю. — Небось для такой молодой особы он добыча в самый раз?»

«В том-то вся и беда, — говорит она. — Я ни о чем другом и думать не могу. Стоит представить себя в роли миссис Джон Пэрэбл!.. От такой мысли голова идет кругом».

«С таким-то мужчиной жить, пожалуй что, нелегко!» — говорю.

«С гением всегда трудно! — соглашается она. — Но если обращаться с ним как с ребенком, станет полегче. Просто временами он становится капризен, вот и все. Но в глубине души это добрейший, милейший…»

«Тогда бери свою корзину и отправляйся в Верхний Уитком. А то он и впрямь раскапризничается», — говорю я ей.

Скоро я их домой не ждала, да они скоро и не вернулись. Как вдруг в середине дня слышу у ворот шум мотора, гляжу — выходят из автомобиля мисс Балстроуд, мисс Дортон — ну, та молодая леди, что ему все пишет, — и мистер Куинси. Я им говорю, дескать, неизвестно, когда он вернется, а они отвечают, что, мол, неважно, — просто ехали мимо, заехали.

«Кто-нибудь приезжал к нему вчера? — спрашивает мисс Балстроуд этак небрежно. — Может, дама какая?»

«Нет, — говорю, — вы первые и пожаловали».

«Он привез с собой кухарку, ведь так?» — спрашивает мистер Куинси.

«Так, — говорю, — и кухарку отменную».

То была чистейшая правда.

«Мне бы хотелось кое о чем ее расспросить», — говорит мисс Балстроуд.

«Простите, мэм, — говорю, — но ее в данный момент нету дома. Отлучилась в Уитком. На базар, — говорю, — это, конечно, подальше будет, зато там лавки побогаче».

Тут все трое переглянулись.

«Ну что же, — говорит мистер Куинси, — тем не менее те щекотливые вопросы, которые предназначены ей и которые она не сможет услышать по причине отъезда в Уитком, она все же услышать должна. Итак, нынче вечером нам предстоит веселенькая совместная трапеза!»

«Какова нахалка!» — еле слышно прошипела мисс Балстроуд.

Они все трое немного пошептались, потом повернулись ко мне.

«Всего хорошего, миссис Медоуз, — говорит мистер Куинси. — Вам не следует сообщать мистеру Пэрэблу о нашем визите. Ему хотелось уединиться, это может его рассердить».

Я пообещала, что не скажу, и говорить не стала. А эти забрались снова в автомобиль и уехали.

Перед обедом мне понадобилось зайти в дровяной сарай. Только открыла дверь, слышу — кто-то метнулся в сторону. И, если только мне не показалось, вижу в углу, где у нас уголь хранится, прячется мисс Дортон. Не видя проку в том, чтобы поднимать шум, я молча вышла из сарая. Когда я вернулась в кухню, кухарка спросила, нет ли у меня петрушки.

«Там немного растет перед домом, — говорю, — слева от калитки».

Она и пошла. Возвращается вся не своя.

«Разве у вас тут козлы водятся?» — спрашивает.

«Да вроде кроме как в Ибстон-Коммон здесь ни у кого козлов нету!» — говорю.

«Могу поклясться, что, когда я рвала петрушку, прямо из крыжовенного куста на меня уставилась козлиная морда, — говорит она, — с бородой!»

«Что ж, — говорю, — в сумерках всякое может померещиться».

«Надеюсь, что это у меня не от нервов», — говорит она.

Я решила, что надо мне глянуть вокруг еще разок, и вышла под предлогом того, чтоб набрать ведро воды. Наклоняюсь я над колодцем, что у нас как раз под шелковичным деревом, как вдруг что-то мимо моей щеки пролетело и легло на каменный обвод колодца. Гляжу — женская шпилька. Тут я крышкой колодец хорошенько прикрыла во избежание несчастного случая, а когда вошла в дом, все как следует обошла и все шторы на окнах опустила. Перед тем как нам троим сесть ужинать, я отозвала кухарку в сторонку.

«Нынче вечером я бы ни на какие прогулки в сад не выходила, — сказала я ей. — Что как сельские могут оказаться поблизости, зачем нам лишние разговоры!»

Она меня поблагодарила.

На следующий вечер они нагрянули снова. Я про себя решила: ужин своим портить не буду, а после все же скажу. И снова я проследила, чтоб все окна были завешены, а обе двери закрыла на засов. И правильно сделала.

Я слыхала не раз, что мистер Пэрэбл умеет занятно рассказывать, только самой раньше слышать этого не приходилось. А на этот раз будто стал он лет на десять моложе, чем я привыкла его видеть; все же, когда мы за ужином все трое так славно и весело толковали, мне то и дело приходило в голову, что там, за дверьми, кто-то есть. Только я кончила убирать со стола, в то время как кухарка готовила кофе, вдруг слышу: в дверь стучат.

«Кто бы это мог быть? — говорит мистер Пэрэбл. — Меня ни для кого нет дома».

«Пойду гляну», — говорю.

А сама по пути — тихонько в кухню.

«Кухарка, — говорю, — кофе на одну персону!»