Если мы себя спросим, чем станет индивид при таких условиях, то мы увидим, по причине все более подчеркнутого преобладания в нем количества над качеством, что он будет, так сказать, сведен к одному лишь его субстанциальному аспекту, к аспекту, который индуистское учение называет rupa (действительно, он ведь никак не может утратить форму, которая и определяет его индивидуальность как таковую, не утратив тем самым своего существования), что вынуждает нас сказать, что он уже не более, чем "тело без души", как это выражается в разговорном языке, и как раз в самом буквальном смысле этого слова. В таком индивиде качественный или сущностный аспект почти полностью испарился (мы говорим «почти», потому что в реальности предел никогда не может быть достигнут); и так как этот аспект обозначается как раз как nama, то этот индивид поистине не имеет больше имени, которое было бы для него собственным, потому что он как бы лишен качеств, которые должно выражать это имя; он, следовательно, реально «анонимен», но в плохом смысле этого слова. Это анонимность «массы», часть которой составляет индивид и в которой он себя теряет, «массы», которая представляет собою собрание сходных индивидов, рассматриваемых как такое же число чистых и простых арифметических «единиц»; можно даже сосчитать такие «единицы», нумерически эквивалентные, таким образом, той коллективности, которую они составляют и которая, по определению, есть лишь количество, но никак нельзя никакой из них придать такое наименование, которое предполагало бы ее качественное отличие от других.

Мы только что сказали, что индивид себя утрачивает в «массе» или что, по крайней мере, он стремится там раствориться; этому «смешению» в количественной множественности соответствует, кроме того, обратным образом «слияние» в изначальном единстве. В нем существо обладает всей полнотой своих «измененных» возможностей настолько, что можно сказать, что различение, понятое в качественном смысле, здесь доведено до своей высшей степени, в то время как все разделения исчезли;[36] в чистом количестве, напротив, разделение доходит до своего максимума, потому что именно в нем покоится принцип «разделенности», и существо, очевидно, тем более «отделено» и заключено в самом себе, чем более узко ограничены его возможности, то есть чем меньше качеств заключает в себе его сущностный аспект; но в то же время, поскольку оно тем меньше различается внутри «массы» качественно, постольку оно на самом деле стремится смешаться с нею. Это слово «смешение» тем лучше сюда подходит, что оно напоминает всеобщую потенциальную неразличимость «хаоса», и именно об этом на самом деле идет речь, поскольку индивид стремится свести себя только лишь к одному субстанциальному аспекту, то есть к тому, что схоласты называли "материей без формы", где все в потенции и ничего нет в действии, так что последний предел, если бы он был достижим, был бы подлинным «растворением» всего того, что есть в индивидуальности от позитивной реальности; и по причине крайней оппозиции, существующей между одним и другим, это смешение существ в единообразии обнаруживается как зловещая и «сатанинская» пародия на их слияние в единстве.

Теперь вернемся к более «научной» в собственном смысле слова точке зрения так, как ее понимают современные люди; эта точка зрения прежде всего характеризуется претензией все свести к количеству и не учитывать ничего из того, что не позволяет себя к нему свести, и рассматривать это как бы несуществующим; дошло до того, что стало обычным думать и говорить, что все то, что не может быть «исчислено», то есть выражено в чисто количественных терминах, лишено тем самым всякой «научной» ценности; эта претензия относится не только к «физике» в обычном смысле слова, но ко всему ансамблю наук, «официально» признанных в наши дни, как мы уже видели, она простирается даже до области психологии.

Выше мы достаточно подробно объяснили, что таким образом упускают все то, что является подлинно существенным, в самом строгом смысле этого слова, и что «осадок», который выпадает от приемов такой науки, совершенно неспособен объяснить что бы то ни было в реальности; но мы еще немного остановимся на очень характерном аспекте этой науки, который особо четким образом показывает, как она создает иллюзии относительно того, что можно извлечь простые нумерические оценки и к тому же связать их достаточно непосредственно ко всему тому, что мы обозначили в предыдущей главе.

Действительно, тенденция к единообразию, которая распространяется на «естественную» сферу так же, как и на человеческую, ведет к предположению и даже к возведению в своего рода принцип (мы должны были бы сказать скорее в "псевдопринцип"), того, что существует повторение тождественных феноменов, то, что, в силу "принципа неразличимых", на самом деле есть только простая и чистая возможность. Эта идея выражается особенно ясно в распространенном утверждении, что "те же самые причины всегда производят те же самые следствия", что, заявленное в такой форме, является, собственно говоря, абсурдным, так как фактически, в последовательном порядке проявления, никогда не существует ни тех же самых причин, ни тех же самых следствий; и не доходит ли даже до утверждения, что "история повторяется", тогда как истина состоит в том, что существуют лишь соответствия по аналогии между некоторыми периодами и некоторыми событиями? Следовало бы сказать, что сравнимые между собою в некоторых отношениях причины производят следствия, также сравнимые в тех же самых отношениях; но рядом со сходством, которое есть как бы частичное тождество, всегда и необходимо есть различия, так что фактически, речь идет предположительно о двух различных вещах, а не об одной и той же вещи. Правда, эти отличия, поскольку они являются качественными различениями, тем меньше, чем к более низкой ступени проявления они принадлежат, и следовательно, сходства усиливаются в той же мере; так что в некоторых случаях поверхностное и частичное наблюдение позволяет поверить в некоторого рода тождественность; но на самом деле различия полностью не устраняются никогда, что было бы ниже всякого проявления; можно ли будет когда-нибудь полностью пренебречь тем, что следует из влияния без конца меняющихся во времени и пространстве обстоятельств; правда, для понимания этого надо учесть то, что реальные пространство и время, в противоположность современным концепциям, вовсе не есть только гомогенные вместилища и модусы чистого и простого количества, но что также существует и качественный аспект временных и пространственных определений. Как бы то ни было, позволительно спросить, каким образом, пренебрегая различиями и отказываясь их видеть каким-либо образом, можно претендовать на построение «точной» науки; строго и фактически точной может быть только чистая математика, потому что она поистине относится к области количества, и всякая иная современная наука в этих условиях может быть и есть только лишь ткань более или менее грубых приближенностей, и так обстоит дело не только в области приложения, где все вынуждены признать неизбежное несовершенство средств наблюдения и измерения, но также и с самой теоретической точки зрения; нереализуемые предпосылки, которые представляют собою почти все основание «классической» механики, которая сама служит базой всей современной физики, могли бы нам дать здесь множество характерных примеров.[37]

Идея каким-то образом основать науку на повторении обнаруживает еще одну иллюзию количественного порядка, которая состоит в убеждении, что только накопление большого числа фактов может служить «доказательством» для теории; однако очевидно, если немного поразмыслить, что факты одного и того же рода существуют в неопределенном множестве, так что никогда нельзя констатировать все, не учитывая, что одни и те же факты вообще так же хорошо согласуются со множеством различных теорий. Могут сказать, что констатация возможно большего числа фактов дает по крайней мере большую «вероятность» теории; но это значит, что таким образом никогда нельзя прийти ни к какой уверенности, и следовательно, провозглашаемые выводы никогда не имеют ничего «точного»; это также означает признание совершенно «эмпирического» характера современной науки, сторонники которой приписывают «эмпиризм» познаниям древних, тогда как верно совершенно противоположное, потому что эти познания, истинную природу которых они полностью игнорируют, исходили из принципов, а вовсе не из экспериментальных констатации, так что можно сказать: профанная наука построена в точности противоположным образом по сравнению с традиционной наукой. Наконец, сколь ни был бы недостаточен «эмпиризм» сам по себе, эмпиризм современной науки далек от того, чтобы быть всеохватывающим, поскольку она пренебрегает или не учитывает значительную часть данных опыта, вообще все те данные, которые обладают качественным характером в собственном смысле слова; чувственный опыт не более, чем любой другой вид опыта, никогда не может быть отнесен к чистому количеству, и чем более к нему приближаются, тем больше удаляются от реальности, которую намереваются констатировать и объяснить; и в сущности, не трудно заметить, что наиболее недавние теории как раз имеют наименьшее отношение к этой реальности и заменяют ее охотнее всего «конвенциями», не скажем, что полностью произвольными (поскольку это вещь невозможная, чтобы создать «конвенцию», надо иметь какую-либо причину создавать ее), но по крайней мере, настолько произвольными, насколько возможно, то есть имеющими в некотором роде минимум основания в истинной природе вещей.