Тот же автор приводит другую причину: "В то же время, для Веданты дело обстоит так же, как и для научных истин; сегодня больше не существует научной тайны; наука не колеблясь публикует самые новые открытия". Действительно, эта профанная наука создана только для "широкой публики", и с того времени, как она существует, в этом и состоит весь смысл ее существования; слишком очевидно, что она и реально есть не более того, чем она кажется, поскольку — мы не скажем, что из принципа, но скорее из-за отсутствия принципа — она придерживается исключительно поверхности вещей; разумеется, в ней нет ничего такого, что было бы достойно оставаться в тайне, или, говоря точнее, что заслуживало бы внимания элиты, и кроме того, ей нечего с этим делать. Какое подобие стоило бы установить между так называемыми истинами и "недавними открытиями" профанной науки и положениями таких учений, как Веданта или всякого другого традиционного учения, пусть даже самого внешнего порядка? Это всегда одно и то же смешение, и позволено будет спросить, до какой степени некто, кто это осуществляет с таким упорством, может обладать пониманием учения, которое он хочет преподать; между традиционным духом и современным реально нет никакого согласия, и всякая уступка в пользу второго делается за счет первого, потому, что по существу, современный дух есть лишь отрицание всего того, что собою представляет традиционный дух.

Истина состоит в том, что современный дух у всех тех, кто в какой-нибудь степени им заражен, предполагает подлинную ненависть к тайне и ко всему тому, что ее более или менее напоминает в любой области; мы воспользуемся случаем, чтобы четче пояснить этот вопрос. Строго говоря, даже нельзя утверждать, что «популяризация» учений была бы опасна, по крайней мере если речь идет об их теоретической стороне; она была бы скорее просто бесполезной, если бы она была все же возможной; но на самом деле истины определенного порядка даже по самой своей природе сопротивляются всякой «популяризации»: сколь бы ясно их ни представляли (разумеется, при условии, что их представляют таковыми, каковыми они действительно являются, без всякого искажения), их понимают только те, кто по своему качеству готов их понять, а для других они как если бы и не существовали. Мы не говорим здесь о «реализации» и о ее собственных средствах, так как в этом отношении абсолютно нет ничего такого, что могло бы иметь действительную ценность, если это не находится внутри религиозной организации посвященных; но с теоретической точки зрения сдержанность может быть оправдана по соображениям простой уместности, то есть по чисто случайным основаниям, однако это вовсе не означает обязательно по основаниям, не заслуживающим внимания. По существу подлинная тайна и к тому же единственная, которую никогда нельзя раскрыть никоим образом, состоит исключительно в ее невыразимости, которая тем самым и есть ее непередаваемость, но во всякой истине трансцендентного порядка необходимо имеется и выразимая часть; в этом, главным образом, и состоит реально глубокое значение тайны, посвящения; любая внешняя тайна может иметь только лишь ценность ее образа или символа, а также ценность «дисциплины», которая может быть небесполезной. Но, разумеется, как раз значение и смысл этого полностью ускользают от современного мышления и, по отношению к ним непонимание, естественно, порождает враждебность; к тому же обыватель всегда испытывает страх ко всему, чего он не понимает, и страх легко порождает ненависть, даже когда его стараются избежать с помощью простого и полного отрицания непонятной истины; впрочем, существуют отрицания, которые сами похожи на настоящие крики ярости, каковы, например, отрицания так называемых "свободных мыслителей" по отношению ко всему тому, что относится к религии.

Современное состояние сознания устроено так, что оно не может переносить никакой тайны и даже никакой осторожности; подобные вещи ему представляются — поскольку оно не знает их причин, — только «привилегиями», установленными в пользу кого-нибудь, и тем более оно не может переносить никакого превосходства; если же предпринимаются попытки объяснить ему, что эти так называемые «привилегии» в реальности имеют свое основание в самой природе человеческих существ, то это будет напрасно потерянное время, так как это как раз с упорством и отрицает его «эгалитаризм». Оно гордится, впрочем совершенно напрасно, не только тем, что устранило с помощью своих исключительно «рациональных» науки и философии всякое «таинство» и стало «общедоступным»; но этот ужас перед «таинством» заходит так далеко во всех областях, что простирается даже до того, что принято называть "обыденной жизнью". Однако мир, в котором все стали «публикой», приобретает поистине чудовищный характер; мы говорим «приобретает», так как фактически, несмотря на все, мы еще окончательно не дошли до этого, и, возможно, что никогда полностью это не будет реализовано, так как здесь речь идет о «пределе»; но несомненно, что в настоящее время во всех направлениях стремятся достичь этого результата, и в этом отношении можно заметить, что многие явные противники «демократии», и результате, только лишь доводят последствия до конца, насколько это возможно, поскольку они тоже, по сути, проникнуты современным духом, как и те, кому они желают противостоять. Чтобы привести людей к полностью «публичной» жизни, не ограничиваются тем, что собирают их в «массы» по любому случаю и под любым предлогом; их помещают жить не просто в «ульи», как мы говорили раньше, но в "стеклянные ульи", к тому же расположенные таким образом, чтобы можно было в них питаться только «сообща»; люди, способные подчиниться такому существованию, поистине пали на «инфрачеловеческий» уровень, уровень, если угодно, насекомых, таких как пчелы и трутни; и в результате всеми средствами их стараются «выдрессировать» отличаться друг от друга не больше, чем представители этих видов животных или даже еще меньше.

Поскольку мы вовсе не намереваемся входить в детали некоторых «предвидений», которые, возможно, будут легко и даже слишком быстро превзойдены событиями, то мы больше не будем распространяться по этому поводу; нам достаточно указать на тенденцию — при том состоянии вещей, к которому они пришли в настоящее время, — по которой они не могут не следовать и далее, по крайней мере, в течение еще некоторого времени. Ненависть к тайне, по сути, есть не что иное, как одна из форм ненависти ко всему, что превосходит «средний» уровень, и к тому, что отменяет единообразие, которое хотят навязать всем; в самом современном мире, между тем, есть тайна, которая лучше сохраняется, чем всякая другая: это тайна невероятного начинания по внушению, которое произвело и которое поддерживает современное состояние сознания, которое его конституировало и, можно было бы сказать, его «сфабриковало» таким образом, что оно может только отрицать существование и даже возможность этого, что, разумеется, есть лучшее средство, и средство поистине «дьявольской» ловкости для того, чтобы эта тайна никогда не могла быть раскрыта.