— Отлично, профессор. Если будет настроение, можем поделиться знаниями.

— Почему бы и нет.

Он выглядит очень симпатичным, размышляла Лила, сидя здесь на солнечной лужайке, в позаимствованных джинсах и футболке, волосы падают на лоб, от пребывания на солнце бледность сменилась легким загаром. Ощущая себя вполне непринужденно, Лила уверилась, что раньше по глупости волновалась в его присутствии, ведь Макс просто хороший человек, слегка сбитый с толку обстоятельствами, поэтому вызвал у нее симпатию и любопытство. Чтобы доказать это себе, она провела пальцами по его лицу.

Макс заметил лукавство в ее глазах, затаенную шалость, изогнувшую ее губы до того, как она прикоснулась к его рту легким дружеским поцелуем. Лила улыбнулась, удовлетворенная произведенным эффектом, улеглась на спину и собралась что-то сказать, но Макс обхватил рукой ее запястье.

— На этот раз я не полумертвый, Лила.

Сначала девушка удивилась. Он увидел, что она осознала сказанное им, и беспечное довольство медленно растаяло. Черт побери, подумал Макс, подсовывая руку под тонкую шею, а ведь она абсолютно уверена, что ничего не произойдет. Охваченный смесью раненой гордости и поднимающегося восторга, Макс прижался к ее губам.

Лиле нравилось целоваться — ласка и примитивное физическое удовольствие. И она всегда наслаждалась самим действом, поэтому и отдалась ощущениям, ожидая приятного покалывания и успокаивающей теплоты. Но никак не подобного потрясения.

Прикосновение отозвалось по всему телу, начиная с головы, и пронеслось к животу, вибрируя в кончиках пальцев. Рот Макса был твердым, настойчивым… и очень нежным, его вкус исторг у нее тихий звук наслаждения, как у ребенка, впервые попробовавшего шоколад. Прежде чем она успела осознать одно возникшее чувство, как нахлынуло следующее, чтобы все запутать и смешать.

Цветы и горячее солнце. Запах мыла и пота. Трепетные влажные губы и осторожное покусывание. Собственный вздох, легкое дуновение воздуха и настойчивое давление Макса на чувствительный затылок. Это что-то большее, чем простое удовольствие, поняла Лила. Намного слаще и намного сложнее.

Поддавшись очарованию, подняла руку и скользнула по волосам мужчины.

Макс снова ощутил, что тонет, но на этот раз влекло что-то более сильное и опасное, чем бушующее море. И не возникло никакого желания бороться. Плененный, он провел языком по ее губам, дегустируя таинственные ароматы — роскошные, манящие и соблазнительные, они зеркально отражали ее вкус, уже проникший в его организм, и он осознал, что смакует каждый вздох.

Макс чувствовал, как что-то меняется в нем, растет и ширится, внутри разгорался пожар, перехватывающий горло.

Возмутительно сексуальная, беззастенчиво эротичная Лила пугала его больше, чем любая знакомая женщина. В голове снова возник образ сидящей на скале русалки, расчесывающей влажные пряди и заманивающей на погибель беспомощных мужчин обещанием невероятного наслаждения.

Восстал инстинкт выживания, заставив Макса отодвинуться. Лила замерла в той же позе — веки опущены, губы полураскрыты. Только в этот момент он понял, что все еще сжимает ее запястья, и ощутил биение пульса под пальцами.

Медленно, еще мгновение паря в одурманивающей невесомости, Лила открыла глаза и облизнула губы, смакуя сохранившийся на них вкус. Потом улыбнулась.

— Ладно, доктор Квартермейн, кажется, история не единственный предмет, к которому вы способны. Как насчет еще одного урока?

Желая большего, она подалась вперед, но Макс встал и тут же обнаружил, что земля под ногами такая же неустойчивая, как палуба судна.

— Думаю, на сегодня достаточно.

Лила с любопытством взглянула на него и откинула волосы назад.

— Почему?

— Потому что…

Потому что, если они еще раз поцелуются, он непременно дотронется до нее. А если дотронется — неодолимая потребность, — то не выдержит и займется с ней любовью прямо здесь, на залитой солнцем лужайке, на виду у всех.

— Потому что не хочу воспользоваться вашим настроением.

— Воспользоваться? — растроганно и насмешливо протянула Лила. — Вы такой милый.

— Был бы признателен, если бы вы не заставляли меня чувствовать себя идиотом, — вспыхнул Макс.

— Разве? — Ее улыбка стала вдумчивой. — Милый — не значит идиот, Макс. Просто большинство мужчин, которых я знаю, с радостью воспользовались бы подвернувшимся моментом. Скажите, что вас так обидело, а потом — почему бы нам не вернуться в дом? Свожу вас в башню Бьянки.

Он действительно обиделся и собирался признаться в этом, но последние слова соблазнительно ударили в голову.

— Башню Бьянки?

— Да. Хочу показать вам ее.

Лила выжидающе протянула руку.

Макс хмуро глядел на нее, изо всех сил пытаясь сообразить, кто такая Бьянка. Затем, кивнув, помог Лиле подняться.

— Прекрасно. Пойдемте.

Макс уже исследовал часть особняка — лабиринт помещений, некоторые из которых пустовали, а другие были забиты мебелью и коробками. С внешней стороны дом — со сверкающими окнами, изящными подъездами, гармонирующими с выступающими башенками и парапетами — казался то ли крепостью, то ли старинным поместьем. Внутри представлял собой хаотичную путаницу сумрачных коридоров, омытых солнцем комнат, обшарпанных полов и отполированных перил. Башни уже очаровали его.

Лила довела Макса до двери на лестничной площадке наверху восточного крыла.

— Макс, толкните ее хорошенько, — попросила она, и ему пришлось основательно упереться плечом, прежде чем раздался глухой скрип дерева. — Все забываю попросить Слоана отремонтировать ее.

Взяв Макса за руку, Лила вошла внутрь.

Это была большая круглая комната с палладианскими окнами. Небольшой слой пыли устилал пол, но кто-то бросил несколько разноцветных подушек в кресло. Старый торшер с запятнанным абажуром, украшенным кисточками, стоял поблизости.

— Воображаю, что здесь она переживала самые прекрасные моменты жизни, — начала Лила, — в компании с самой собой. Она имела обыкновение приходить сюда, чтобы побыть в одиночестве и помечтать.

— Кто?

— Бьянка. Моя прабабушка. Посмотрите, какой потрясающий вид.

Лила потянула гостя к окну, чувствуя потребность разделить с ним красоту пейзажа, показать море и скалы. Место должно выглядеть пустынным, подумал Макс, но вместо этого внезапно оказалось волнующим и разрывающим сердце. Когда он дотронулся рукой до стекла, Лила удивленно посмотрела на него. Она делала то же самое бесчисленное количество раз, словно желая коснуться чего-то недосягаемого.

— Здесь… так печально.

Макс хотел сказать: «Красиво или захватывает дух», поэтому нахмурился.

— Да. Но иногда и спокойно. Тут я всегда чувствую близость к Бьянке.

Бьянка. Имя настойчиво билось в голове.

— Тетя Коко рассказывала вам ее историю?

— Нет. Существует какая-то история?

— Конечно.

Лила бросила на него любопытный взгляд.

— А я-то гадала, поведала она вам калхоуновскую версию или ту, что в прессе.

Висок в том месте, где заживала рана, начал слабо пульсировать.

— Не знаком ни с той, ни с другой.

Через мгновение Лила продолжила:

— Бьянка выбросилась из окна в одну из последних летних ночей 1913 года. Но ее дух остался.

— Почему она убила себя?

— Ну, это длинное повествование.

Лила уселась в кресло у окна, удобно оперлась подбородком на колени и неторопливо заговорила.

Макс слушал рассказ о несчастной женщине, попавшей в ловушку брака без любви за несколько лет до Первой мировой войны. Бьянка была женой богатого финансиста Фергуса Калхоуна и родила ему троих детей. Проводя летний отдых на острове Маунт-Десерт, встретила молодого художника. Из старых записей, обнаруженных сестрами Калхоун, они узнали, что его звали Кристиан, но больше ничего. Остальное являлось легендой, переданной Этану няней — наперсницей Бьянки.

Художник и нелюбимая жена страстно влюбились друг в друга. Разрываясь между долгом и сердцем, Бьянка мучилась над выбором и в конечном счете решила оставить мужа. Собрала несколько личных драгоценностей, известных теперь как сокровище Бьянки, и спрятала их на всякий случай. Среди них находилось изумрудное ожерелье, подаренное ей после рождения первого сына и второго ребенка — дедушки Лилы. Но вместо того, чтобы бежать с возлюбленным, Бьянка выбросилась из окна башни. Изумруды до сих пор не нашли.