Пожарная просека.

Куперман встрепенулся: пожарная просека. Он ясно помнит, что сказали «пожарная просека».

Да их здесь как собак нерезаных, идиот...

Он потер затылок: «Что еще было сказано? Что еще?»

Восемь миль.

«Верно! Он так и сказал: «Восемь миль».

Рация вновь ожила.

При впадении реки...

При впадении реки.

Шенандоа и Потомак.

Куперман ухватился за кнопку. Уловил.

Нет. Не Шенандоа и Потомак. Это слишком далеко.

«Должно быть ближе. А что ближе?»

Эвитс-ран.

Мысль эта вспыхнула в мозгу, взорвавшись, как переполненный воздухом воздушный шар.

«Пожарная просека. Господи, да он же на дороге, проложенной по гари! Наверняка там! Вот она, отгадка!»

Он вышвырнул остатки сандвича в окно, включил фары, осветив стволы и ветви деревьев белыми и голубыми сполохами. Вывернув машину с усыпанной гравием обочины, он выехал на полотно дороги и нажал на акселератор.

Четыре минуты спустя Куперман, маневрируя на взгорках и придерживая одной рукой руль, повесил на рычаг микрофон. Он сообщил о том, куда направляется: к северу по автостраде № 27. По правилам, ему следовало запросить подкрепление, но он знал, что диспетчеру потребуется время, чтобы связаться с парковой полицией, а чтобы полицейские прибыли на место происшествия, времени потребуется еще больше.

Нет, это его дело — возможно, первый его труп. Путаница сомнений, слезящиеся от усталости глаза — все было вмиг забыто, он полон энергии, как засидевшийся на скамейке запасной, вдруг включенный в игру. Черт побери, как хорошо вдруг ринуться в атаку! Он бросил взгляд на небо и застонал:

— Вот оно, полнолуние, мальчик мой!

Он поддал газу и, не снижая скорости, завернул. Пропустить дорогу, проложенную по гари, он не боялся — он мог бы ее отыскать и с закрытыми глазами. Эвитс-ран петляла здесь перпендикулярно дороге, а потом сливалась с Шенандоа. В феврале и октябре, когда шел лов форели и окуня, эта дорога становилась очень оживленной. Но в другие месяцы она была по большей части безлюдна — лишь изредка на нее ступал какой-нибудь охотник, пробиравшийся к Блуридж-Маунтинс. Что ни год или два, кто-нибудь из них отстреливал палец или запузыривал своему дружку в зад картечью. Возможно, и сейчас произошло нечто подобное, хотя говоривший, видно, был встревожен не на шутку. Куперман решил, что набирал он девять-один-один, почему его рация и уловила сообщение. Рассказывал же Моль историю, немало повеселившую их отделение, как его рация вдруг начала транслировать секс по телефону — баба и мужик несли невесть что. Может, Моль, конечно, все и выдумал, ведь он известный шутник — прочел небось заметку в «Пост» о сбоях в беспроводниковых передатчиках, как те вдруг вклиниваются в телефонные разговоры, вроде радиосигналов, которые улавливаются антеннами.

Куперман осклабился: «Может, моя история вовсе не про траханье будет, Моль, но подожди, еще посмотрим, что я расскажу».

А возможно, он совершит геройский поступок, спасет чью-нибудь жизнь. Джей Рэйберн Франклин тогда скажет: «Чертовски ловкая работа полицейского». Он ценит такую ретивость у молодых сотрудников. Может так случиться, что о Купермане напишут в «Спирит оф Джефферсон», местном еженедельнике. А может, он даже удостоится упоминания в «Пост» ради такого случая.

Машина затормозила, скрежеща задними покрышками по гравию обочины, чуть не врезавшись в парапет. Куперман прибавил скорость, затем притормозил и крутанул руль на следующий поворот. «Все как по маслу, Куп». Подпрыгнув на новом взгорке, он приметил знакомый треугольник дорожного знака, в свете фар отливавший желтым, резко крутанул руль вправо, выправил задние колеса и нажал на акселератор. Машина подпрыгнула и шлепнулась на немощеное полотно дороги, подняв фонтан грязи вперемешку с гравием. Шины взметнулись в воздух, на секунду зависнув над взгорком, и тут же стукнулись о землю, а фары осветили силуэты кленов и ясеней. Куперман вывернул руль вправо и остановил машину, поймав фарами фигуру мужчины — рыжий, бородатый, — тот стоял возле побитого белого пикапа.

Словно какой-нибудь лось или олень, пойманный лучами фар.

«Так-то, Рыжий, скачка окончена».

Куперман припарковался и, выглянув из-за руля, двумя привычными движениями снял свой фонарик и ощупал дубинку на поясе. Адреналин толкал его вперед, хотя где-то в глубине сознания звучали предостережения инструкторов Академии, их призывы не спешить и сначала обдумать ситуацию. Но ноги не слушались.

И едва приблизившись, он спросил:

— Это вы звонили?

Мужчина поднял руку, загораживаясь от света. Куперман направил луч фонарика пониже.

— Это вы звонили насчет тела?

Рыжий повернулся к пикапу. Куперман провел фонариком по направлению его взгляда — луч осветил затылок мужчины, а за ним — пирамиду с двумя мощными ружьями. Шерсть на загривке Купермана колыхнулась, и он было потянулся к своему смит-вессону, однако побуждение вытащить его он в себе подавил.

Обдумай все. Включи мозги. Как и всегда.

Рыжий был в джинсах, тяжелых ботинках и рубашке из грубой хлопчатобумажной ткани — одежда, обычная для охотника. Спокойствие. Что за охота без ружей? Их двое. Два ружья. Спокойствие. На табличке с лицензией закатные холмы Западной Виргинии, а над ними — такая знакомая надпись: «Девственная красота». Только спокойствие. Два хороших парня отправились в горы поохотиться, только и всего. Дверца напротив водительской распахнулась, и из пикапа выпрыгнул темноволосый мужчина с густой бородой. Куперман направил на него луч фонарика.

— Я Берт Куперман, офицер чарльзтаунской полиции. Это вы позвонили девять-один-один насчет мертвого тела?

Мужчина кивнул и приблизился. В руке у него был мобильник. Ну, все в точности как говорил Моль.

— Да, офицер. Это я звонил. Черт возьми, вы нас прямо напугали, так быстро приехали. Вот уж неожиданность! — Мужчина говорил с заметным западновиргинским акцентом и словно бы запыхавшись.

— Моя рация уловила ваш звонок. Я тут патрулировал неподалеку.

Мужчина махнул рукой в сторону ракитника, заросли которого почти скрывали черный «лексус».

— Показалось странным, как он стоит, — пояснил он, сделав шаг к машине. — Мы решили, может, авария или что. А там внутри никого. Один только пиджак. Тоже чудно как-то. Ну, мы и порыскали немного просто из любопытства, знаете ли. — Говоря, мужчина указывал куда-то вниз и, петляя, шел в том направлении. — И тело оказалось вон там, под обрывом. Звука мы не слышали, но похоже, он только что это сделал.

Куперман едва поспевал за ним.

— Только что это сделал?

Мужчина остановился на краю крутого склона. Внизу катила свои воды Шенандоа — темная, как гудроновая полоса ночью.

— Стрельнул себе в голову. Так, по крайней мере, выглядит.

— Он мертв? — спросил Куперман.

— Тело еще теплое. Мы ведь не доктора, чтобы... но, видать...

Куперман заглянул за край обрыва.

— А жив он быть не может?

Мужчина указал на тело.

— Видите вон там, слева от куста, метрах в двадцати отсюда? Видите?

Куперман направил луч фонарика и осветил какой-то куст, конский каштан, а затем, поведя луч в обратном направлении, выхватил из тьмы нечто гротескно-неуместное — брючину, выглядывающую из-за кустов. Тело. Явный труп. Он, конечно, ожидал это увидеть, но все-таки... Первый его труп...

И опять в голове замелькало, мысли понеслись, словно предметы в детской видеоигре. Куперман начал было спускаться и остановился.

Охолонись. Сообщи. Возможно, он еще жив. Ведь тело-то теплое.

Он снова начал спуск и снова остановился.

Даже если он жив, один ты ему не поможешь. Вызови «скорую».

Поднявшись к краю обрыва, он направился к машине, потом обернулся, чтобы сказать этим двоим, что он собирается делать.

— Я хочу...

Он уронил фонарик, и тот, покатившись, остановился возле носка черного охотничьего ботинка. Опытные люди говорят, что оно кажется огромным, как водосточная труба. Глаза бы не глядели.