Кира испуганно схватила его за руку.

— Кэно, о каком деле может идти речь?! Ты при смерти!

Но Кэно оставался принципиален:

— Вам нельзя медлить. Собирайте вещи и идите, пока сюда не явились спецагенты…

Главарь стиснул зубы и хрипло застонал от неистовой боли. Джарек напряженно склонился над его ранами. Рассудок Кэно ослабевал. Перед глазами вновь стояли серые стены сырого темного подвала, который кишел пауками, сотнями тысяч черных пауков…

— Две разрывные пули, мать их! — будто издалека доносился до него голос Джарека. — Херова куча осколков, в том числе его собственных костей! Боюсь, это безнадежно — у него разорвана селезенка, повреждены кишки и левая почка, задето легкое. Он теряет неимоверное количество крови — я не могу с этим ничего сделать!

— Кэно! Держись, прошу тебя! — дрожащим сорванным голосом шептала Кира, приглаживая его мокрые взъерошенные волосы. — Аллах, молю, дай ему немного сил, чтобы выжить!

— Эх, неужели у тебя еще осталось вера, детка? — проговорил Кэно, немного опомнившись. — Думаешь, кто-то из нас пройдет по узкому расшатанному мосту над Преисподней? Спасай свою жизнь, ведь после жизни уже ничего не будет.

Он закрыл глаза. Ему виделся огромный зал с невообразимо высокими колоннами. Между колоннами горел огонь. Приглушенный черно-белыми и зелено-синими витражами лунный свет проникал в помещение серебряной паутиной. Откуда-то из пустоты слышалась знакомая мелодия:

Use your might! Kano, fight!

The world is at your feet.

Fight! Use you might!

I'm on your side.

Посреди зала в полумраке стоял огромный дубовый стол. Он, Кэно, восседал во главе стола, по правую руку от него сидел его лучший друг и кровный брат Джарек, а по левую руку — Кира, его верная любимая женщина и, возможно, единственный человек, к которому он был нерушимо привязан. И все, абсолютно все «Черные драконы», воины свободы, сидели перед ними, за этим столом, и пировали, произнося одни и те же тосты: «За свободу!», «За Черных драконов!», «За Кэно!»…

Но в один момент этот придуманный им самим славный зал Вальхаллы исчез, вокруг сгустился кромешный мрак. Тьма покрыла все, она въедалась в глаза, а изнурительная жара медленно вытягивала из тела последние силы. Над головой клубились черно-красные тучи едкого и колючего, несущего вонью ядовитой серы тумана, сквозь них в никуда прорывались колонны, выложенные из почерневших человеческих костей. Под ногами рдела старая кровь и гниющая плоть, между которой сетью тонких ручьев протекала ярко-оранжевая кипящая лава. Ее брызги горели во тьме, как трассеры. Сквозь мрак к главарю анархистов уверенным, отчеканенным шагом направлялась высокая худощавая фигура. Черный дым окутывал темнеющий впереди силуэт. Он приближался. Окутывающая фигуру мгла начала рассеиваться, взору Кэно предстали красные с сине-зеленым длинные одежды, расшитые золотом. Таинственный и зловещий некто подошел к Кэно вплотную, из темноты на террориста гневно взглянуло тощее, бледное лицо с серо-синеватой кожей и горящими холодным зеленым светом глазами…

Iron will, Iron fist.

How could it have come to this?

Кэно очнулся оттого, что Кира крепко сжала его руку. Он взглянул в ее глаза и впервые за долгое время увидел ее слезы. Главарь еще раз сорвался на кашель и прикусил губы, чувствуя, как усилилась боль в раненом боку.

— Мы ни за что тебя не бросим! — воскликнула Кира. — Мы не дадим тебе умереть! Ты нам нужен, Кэно! Слышишь? Ты нам нужен!

Но Кэно знал, что умирает. Он стиснул зубы от боли, которую причинял ему каждый вдох.

Анархиста одолевала болезненная тоска, тоска за чем-то сокровенным, чему он принадлежал весь, всей своей сущностью, частью чего он являлся, ради чего жил. Ему хотелось снова поверить в манящие идеалы «Черных драконов», отдать им всю свою сущность до последней капли, бороться за них на смерть — только бы избежать такого нелепого конца.

Он жил. Он с презрением смотрел в глаза смерти. И теперь, здраво осознавая, что все должно было рано или поздно так завершиться, что весь путь, пройденный «Черным драконом» — пустая затея, он не хотел мириться с мыслью, что это — настоящее начало конца, конца без малейшего шанса на новое начало.

Если бы Кэно знал, что все кончится этим, что для него все непременно, со стопроцентной вероятностью все сложится именно так… Если бы даже он знал, навряд ли он жил бы иначе. Впервые за свою долгую, еще недавно беспечную жизнь старый матерый террорист жалел о прошлом. Но судьбу не обмануть. Действуя иначе, он предал бы сам себя.

Кэно улыбнулся и взглянул в пронзительные свинцовые глаза Киры.

— Прощай, детка, — с горестной улыбкой прошептал он совсем сорванным голосом, закрыл левый глаз и спокойно опустил голову на подушку. И последнее, что видел Кэно, прежде чем мир в его глазах опрокинулся во тьму, были ясные глаза Киры, полные слез. Эти глаза будто отражали высокое небо, и ему хотелось одного: пусть ее душа навсегда останется такой, как небеса, — чистой, недосягаемой для всякого зла и вечной. После его хриплое дыхание оборвалось, с лица исчезло всякое выражение. Джарек встал, проверил у Кэно пульс на запястье, потом на шее, обессилено опустил руки, отвернулся, закрыл глаза, и, сделав над собой усилие, тихо прошептал сквозь зубы:

— Все кончено. Он умер.

Воцарилась тишина. Нервы дрожали, как задетые струны. Подступающие слезы перекрывали дыхание и речь. Время остановилось. Часы, брошенные на столе, показывали четыре утра, но мучительная ночь не завершалась.

Джарек заплакал. Он чувствовал боль, которую испытывал Кэно, чувствовал до последнего мгновения его жизни. Теперь же в сердце образовалась пустота. Он перестал чувствовать — вместе с Кэно погибла часть его души.

Кира в последний раз обняла Кэно, изо всех сил прижавшись к его разгоряченному, но уже бездыханному телу, и упала на колени. Ее самый кошмарный страх сбылся в эту роковую ночь. Ее любимого мужчины больше не было на этом свете. Она сожалела, что не была рядом, когда это случилось, что не заслонила его собой, хотя и понимала, что это противоестественно, что так не должно было быть.

Кобра рыдал, но все же нашел в себе силы на то, что всем сердцем желал сделать. Он стал на одно колено и приклонился, отдавая дань уважения лидеру клана и учителю. После Кобра обессилено упал в кресло и начал курить, утирая слезы. Он жалел об одном — он не успел выучиться всему у этого человека, не успел до конца, всецело понять его.

Теперь ученик главаря сквозь пелену слез смотрел, как, стоя на коленях, плачет Кира. Он не слышал ее плача, но видел ее слезы, впервые за все время, которое Кобра знал ее. «Ты воин, — подумал он. — Истинный воин. Но это сломило даже тебя…».

Джарек не смотрел на лица соратников, не видел их отчаянья и осознания того, что теперь все действительно было кончено. «Черные драконы» родились и перестали существовать вместе с Кэно. Они никогда не сомневались друг в друге, они никогда не искали предателей среди своих. И они расплатились за это сегодня ночью.

Скрывая нарастающую боль, Джарек вышел из кабинета в коридор, и, глядя в окно, не своим голосом, будто напевом, начал произносить бессмертные слова:

— Господь — Пастырь мой! Я ни в чем не буду нуждаться…

22. Окованная сталью свобода

Каждому поколению свойственно считать себя призванным переделать мир.

Альбер Камю

— Где же ваша правда: «Выживает сильнейший!»? — издевательски спрашивал теперь майор Джексон Бриггс.

Минуту Джарек находился в мертвом ступоре, уставившись в одну точку мутными безумными глазами и кусая губы. Наконец-то появились силы произнести слова, описать то, что засело в душе. Он метнул на Джакса дикий озлобленный взгляд, шатнулся в сторону и выхватил нож.

— Вы стреляли в спину, а он смог уйти с улыбкой на лице! Так кто сильнее?! Что, ничтожество, нацепил железяки на руки и возомнил себя богом?! Увы, зачастую умирают именно те, кто достоин жить. Но «если нам суждено уйти, — повторил Джарек слова Кэно, — то мы уйдем достойно»! For the Greater Good of God!

Одним махом ножа он перерезал глотку одному из спецагентов и выхватил из его рук автомат. Очередь вдвое проредила ряды людей в форме, но прежде, чем они опомнились и начали стрелять в ответ, окутанный сталью кулак Джакса ударил Джарека наотмашь по лицу. Послышался хруст костей. Усиленный кибернетикой в четыре раза, кулак раздробил террористу челюсть, выбил несколько зубов и переломил шею. Джарек упал, как подкошенный, раскинув руки и выронив нож и автомат. От правого уголка рта на бетонный пол тонкой струйкой засочилась светлая кровь. Он умер с открытыми глазами, в которых навсегда застыло выражение ненависти, гнева и безумия. Он умолк навсегда, но его последние слова будто парили в задымленном воздухе: «Мы уйдем достойно. For the Greater Good of God!».

* * *

Кобра сидел в допросной за металлическим столом, и над ним мигала одна тусклая лампочка. Из полумрака в его глаза вглядывался майор Бриггс. Тело Кобры было покрыто кровоподтеками и ссадинами, волосы и одежда вымокли от пота, по лицу и шее стекала кровь.

— Дайте мне воды! — умолял он майора невнятным голосом — похоже, у него была сломана челюсть.

— Расскажешь все — и дам, — отвечал Джакс с такой издевкой, что Кобре становилось трудно дышать от гнева. Но даже зла не хватало, чтобы забыть о боли во всем теле.

— Что, доволен, что переломал мне кости, поотбивал мне почки, печень, повыламывал суставы? Но это не изменит того, что ты лишь вонючая шестерка! Ты понятия не имеешь ни о «Черном сентябре», ни о Войне Судного дня, ни об Афганистане! За что только тебе страна и берет, и звания, и кибернетические усилители?! Видимо, просто за то, что ты черный! Бей меня хоть до смерти — а я ничего не скажу!