- Разве? - сказал Лунин, ничуть не смутившись. - Я бы не сказал так... И вообще я ничего не хотел...

- А вы сегодня вечером свободны? - неожиданно спросила Любовь Николаевна. - Если свободны, приходите к нам. Графа, впрочем, дома не будет... Мне так хотелось бы поговорить с вами о разных вещах.

- Я приду, - сказал Лунин, всматриваясь в светлые преступные глаза графини.

XVI

Когда Лунин вошел вечером в гостиную Бешметьевых, Любовь Николаевна сидела за роялем и играла шопеновский "Маrche Funebre"**.

- Это так, - сказала она, протягивая обе руки Лунину, - я больше не буду... Я не хочу меланхолии. Мы слишком часто грустим с вами, художник. Зачем? Нет, право, я молода еще.

Она подошла к зеркалу и сказала:

- И это во мне есть...

- Что это?

- То, что вы написали... Портрет ваш... А ведь живу я как монахиня. Вы знаете?

- Я так и думал...

- Вот как. Почему же вы думали? Ах да. Я понимаю. Граф говорил мне, что вы встретили его в кафешантане... А что эта Клара? Она в самом деле красива? Какие глаза у нее? Она брюнетка?

- Я не знаю, про кого вы говорите... Я не помню...

- Вы, может быть, думаете, что граф скрывает от меня свои увлечения? Она засмеялась. - Нет, Борис Андреевич, граф - откровенный и благородный человек...

Любовь Николаевна была взволнована, возбуждена и теперь еще более походила на портрет, написанный Луниным. Казалось, что на глазах у нее слезы и что она смеется, чтобы утаить их. И рот ее был похож на цветок алый, томно распустившийся, благоуханный и жаждущий влаги...

- Я не хочу умных слов, даже мыслей умных не хочу, - сказала графиня, - мне хочется говорить и делать глупости сегодня... Эта злая и праведная жизнь убивает меня... Я не могу больше, не могу. Я не хочу быть такой строгой, как ваша жена. Она прекрасна, я влюблена в нее, но она не умеет щадить никого, никого... Только вас. Почему она только вам все прощает?

- Я не знаю, я не совсем понимаю вас...

Тогда она дерзко и вызывающе засмеялась в глаза Лунину.

- Хотите быть сегодня милым и делать глупости вместе со мной?

- Но ведь я стар и скучен.

- Неправда. Вы просто боитесь меня?

- Может быть, и боюсь.

Глаза графини засияли лукаво и нежно.

- Художник! Поедемте кутить... Повезите меня куда-нибудь в невозможный притон или в клуб какой-нибудь подозрительный.

Любовь Николаевна взяла газету.

- Вот, смотрите: объявления... Вот клуб на Владимирской. .. Маскарад в пятницу. Сегодня пятница. Очаровательно. Мы едем? Не правда ли?

- Но там грязно и скучно.

- Грязно... Может быть... Но скучно не будет, потому что я сама полна радости и веселья. Ха-ха-ха! Почему вы так мрачны? Вы думаете, что это пир во время чумы?.. Не надо так думать. Не надо. Я совсем простая. И вы будьте простым. Мы будем пить шампанское...

Любовь Николаевна послала прислугу за домино.

И там, в клубе, она продолжала смеяться, а когда она сняла маску, на глазах у нее были слезы.

Возбуждение Любови Николаевны влияло на Лунина. И грязная роскошь клубных зал, бессмысленные шутки грубоватых масок, холодное шампанское все поддерживало в Лунине настроение странное и тревожное.

И слезы графини пугали его.

- Нет, вы не умеете веселиться, - смеялась Любовь Николаевна, - почему вы мрачны? Вы думаете о жене вашей? Она - прекрасна, прекрасна... Но зачем такие строгие глаза? Ведь все проходит, все проходит. Мы слабы. И пусть. Правду я говорю?

- Да. Все проходит, - улыбнулся Лунин, пьянея.

- А мой муж? Нравится он вам?

- Очень.

- Ну да, конечно. Я так и знала. Я влюблена в вашу жену, а вы - в моего мужа. И потому мы вместе, должно быть, в этом прелестном дворце.

Она опять истерически рассмеялась.

- А знаете, когда-то мой отец был против нашего брака. У нас были тайные свидания с мужем... И он простаивал на морозе по три часа, ожидая меня. А вы... вы... Ха-ха-ха! Вы могли бы на морозе... Так... Боже! Что я говорю! Простите меня. Он - рыцарь, мой муж. А эта Клара? Я хотела бы с ней познакомиться, право.

- Довольно! - сказал Лунин, отнимая шампанское у Любови Николаевны.

- Как хотите...

- Все проходит, - повторил Лунин рассеянно.

- Нет, не все проходит, - как-то особенно серьезно и значительно прошептала Любовь Николаевна. - Любовь не проходит. А вы? Вы могли бы влюбиться, Борис Андреевич?

Лунин посмотрел в пьяные и томные глаза Любови Николаевны, на ее нежные губы и неожиданно для себя сказал:

- Да.

Когда они вышли из клуба, мартовский влажный вечер обвеял их горячие лица. Любовь Николаевна теперь не смеялась.

- Я не хочу домой, - капризно сказала она, прижимаясь к плечу Лунина, - я хочу на Острова...

На Каменноостровском она торопила извозчика:

- Скорей! Скорей!

Неожиданно она запрокинула голову.

- Милый! Милый! Целуй!

Лунин покорно прижал свои холодные губы к ее тоже холодным губам.

- Мы мертвые, - прошептала в ужасе Любовь Николаевна. И вдруг она вскрикнула: - Что это? Что это?

Они проезжали мимо дома старого князя. Во втором этаже все окна были освещены ярко. Двигались черные тени.

- С отцом случилось что-то... - сказала Любовь Николаевна, судорожно сжимая руку Лунина. - Боже мой! Как страшно... Боже мой!

- Вы домой хотите? - с тревогой спросил Лунин.

- Домой? Нет, нет... Я боюсь. Боже мой! Я схожу с ума. - Она повернула заплаканное лицо к Лунину: - Я к вам хочу, Борис Андреевич.

- На Жуковскую! - крикнул Лунин извозчику, и ему не казалось странным, что Любовь Николаевна так неожиданно, ночью, решила ехать к нему и вот сейчас целовала его холодными губами.

Когда Лунин и Любовь Николаевна очутились вдвоем в лифте, она закрыла лицо руками и вздрогнула.

- Зачем это? Зачем?

- Рассуждать не надо, - сказал Лунин, - судьба такая. Все как сон. И мы кому-то пригрезились, должно быть, такими.

- Какие у вас холодные руки. Лунин отпер квартиру и без звонка, не разбудив прислуги, провел Любовь Николаевну к себе в мастерскую.

- Светает, - сказала графиня, - шесть часов.

Лунин отдернул штору на огромном окне, и открылся Петербург утренний: туманная, желтая даль Литейного проспекта, скучная сеть трамвайных, телеграфных и телефонных проволок; сине-зеленые пятна ночных гуляк, проституток, дворников...

Любовь Николаевна, в тоске ломая руки, отошла от окна. Она стояла посреди мастерской бледная теперь, с темными кругами под глазами, улыбаясь растерянно, как будто недоумевая, зачем она попала сюда.