Стоило нашему сыщику-канатоходцу сделать один неверный шаг, и он рухнул бы в пропасть, причем неважно – справа или слева.

Разговаривал ли этот сыщик в штатском с вороном, приносил ли ему какое-нибудь угощение? Очень я в зтом сомневаюсь. Впечатление ворон на него производил большое, и еще очень долго он не мог позабыть безучастный взгляд, каким смотрела на него птица. Только некоторым божествам присуща подобная безучастность. Однако ворону ни разу не удалось поколебать решимости сыщика, который думал только об одном – о том, что должен исполнить свой долг.

Отметим, кстати, что бамбуковая корзина, которую раньше носил Лю, теперь была на спине сыщика. И всегда на дне ее лежал роман Бальзака в переводе Фу Лэя, скрытый под листьями, фруктами, рисом или кукурузой. В иные утра, когда небо опускалось совсем низко, стороннему наблюдателю издали могло бы показаться, будто бамбуковая корзина сама собой поднимается по тропе и расплывается в сером тумане.

Портнишечка не знала, что находится под наблюдением и защитой, и воспринимала меня всего лишь как чтеца, который замещает Лю.

Без ненужного тщеславия отмечу: то, как читал я, или, верней будет сказать, моя манера чтения нравилась ей больше, чем манера предыдущего чтеца. Читать вслух страницу за страницей мне казалось невыносимо скучно, и я решил перейти на псевдочтение, то есть сначала, пока она строчила на швейной машине, прочитывал две-три страницы или короткую главку, а потом после недолгой паузы-раздумья задавал ей какой-нибудь вопрос о прочитанном или предлагал угадать, что произойдет дальше. Получив ответ, рассказывал буквально глава за главой все, что написано в книге. Иногда я просто не мог удержаться и в кое-каких местах кое-что добавлял, наносил, скажем так, свои собственные крохотные мазки, чтобы сделать историю еще интересней для нее. Мне случалось даже придумывать некоторые ситуации или добавлять сцены, заимствованные из другого романа, если я решал, что старина Бальзак устал и ослабил вожжи.

Однако не стоит забывать об основателе этой династии портных, владыке семейной портновской мастерской. В промежутках между экспедициями по окрестным деревням, связанными с исполнением профессиональных обязанностей, старый портной жил дома, однако срок пребывания под родным кровом чаще всего не превышал двух-трех дней. Он скоро свыкся с моими ежедневными визитами. Более того, разгоняя толпы претендентов, притворяющихся клиентами, он здорово помогал мне в исполнении моей миссии. Старик не забыл те девять ночей, что он провел у нас, слушая «Графа Монте-Кристо». И теперь у себя дома он опять получил возможность послушать новую историю, может, и не столь захватывающую, но тем не менее чрезвычайно интересную. Одним словом, ему удалось частично послушать «Кузена Понса», довольно мрачное произведение все того же Бальзака. Совершенно случайно он трижды попадал на эпизоды, в которых появлялся портной Сибо, второстепенный персонаж, которого преследовал и терзал торговец железом Ремоненк.

Ни один сыщик на свете не исполнял с таким усердием порученное ему задание. Между чтением двух глав «Кузена Понса» я добровольно занимался работами по хозяйству; это я каждый день на коромысле носил в двух огромных деревянных бадьях воду из общинного колодца, чтобы бочка в доме Портнишечки всегда была полная. Нередко мне приходилось готовить ей еду, находя даже некоторую приятность во многих операциях, требующих от повара изрядного терпения, в частности, в чистке и резке овощей, разделке мяса, колке дров тупым топором, разжигании печки и поддерживании огня, который все время норовил погаснуть. Случалось, если в том была нужда, я и раздувал огонь всей силой своих девятнадцатилетних легких, окутанный клубами едкого дыма и тучами не менее едкой золы. Ну, а как известно, единожды начавши, трудно закончить. Вскоре галантность и уважение к женщине, безмерно возросшие в результате чтения романов Бальзака, вынудили меня стать прачкой, и когда Портнишечка была завалена заказами, я стирал белье в ближнем ручье – стирал вручную, хотя уже начиналась зима.

Это осязаемое и трогательное приручение позволило мне еще больше приблизиться к пониманию женственности. Вам что-нибудь говорит такое название – бальзамин? Он не редкость у торговцев цветами, его часто можно увидеть в горшках на окнах. Цветы у него иногда бывают желтые, но чаще всего кроваво-красные, а плоды представляют собой стручки; созрев, они при малейшем прикосновении лопаются и разбрасывают семена во все стороны. Он как бы символический владыка горы Небесный Феникс, поскольку цветы у него такой формы, что при желании в них можно увидеть голову, лапы, крылья и даже хвост феникса.

В один из вечеров мы с Портнишечкой сидели вдвоем на кухне, то есть скрытые от любопытных взглядов. И там сыщик, который по совместительству исполнял также должности чтеца, рассказчика, кухарки и даже прачки старательно омывал пальцы Портнишечки в деревянной чашке с теплой водой, после чего накладывал на каждый ноготь, ну, точь-в-точь как косметичка-маникюрша, густую кашицу из раздавленных цветков бальзамина.

Ее ногти коренным образом отличались от ногтей крестьянских девушек, поскольку не были изуродованы работой в поле; на большом пальце правой руки еще остался розовый шрамик, как я понимаю, след укуса змеи, прятавшейся на дне заводи.

– Кто тебя научил этим девичьим хитростям? – поинтересовалась Портнишечка.

– Я это слышал от мамы. Если верить ее словам, завтра, когда ты снимешь повязочки с ногтей, они у тебя будут ярко-красными, как будто ты их покрыла лаком.

– А долго цвет сохранится?

– Дней десять.

Мне хотелось попросить у нее в благодарность за мой маленький шедевр даровать мне право завтра утром расцеловать каждый ее ноготок, однако еще свежий шрам на большом пальце вынуждал меня чтить запреты, которые налагал на меня мой статус, и придерживаться обязательств рыцарственного отношения, на каковые я добровольно согласился, взявшись исполнять задание моего командора.

В тот вечер, выйдя с бамбуковой корзинкой на спине, в которой лежал «Кузен Понс», из дома Портнишечки, я получил возможность осознать, как завидуют мне деревенские. Едва я ступил на тропу, как за спиной у меня появилась компания из полутора десятков парней, которые молча сопровождали меня.

Я обернулся и взглянул на них. Злобная враждебность, написанная на их лицах, поразила меня, и я ускорил шаг.

Вдруг позади раздался голос, карикатурно утрирующий городское произношение:

– Ах, Портнишечка, позвольте мне это постирать.

Я залился краской, поняв, что тут совершенно однозначно изображают, передразнивают не кого-нибудь, а меня, одним словом, издеваются. Я обернулся, чтобы посмотреть, кто это произнес; оказалось, единственный колченогий в деревне, самый старший в компании; он размахивал пращой, точно маршальским жезлом.

Я сделал вид, будто ничего не слышал и продолжил свой путь, а они, нагнав, окружив и со всех сторон толкая меня, хором выкрикивали фразу колченогого, сопровождая ее сальным, громким, издевательским смехом.

И тут в довершение моего унижения один из парней выкрикнул мне в лицо совершенно убийственную фразу:

– Постирай еще одни трусы Портнишечки!

О, какой это был удар! И как точно мой противник направил его! Я ничего не мог ответить на это и скрыть своего смущения тоже не мог, потому что я действительно однажды стирал трусики Портнишечки.

И тут колченогий обогнал меня, перегородил мне дорогу, снял штаны, а следом подштанники, явив на всеобщее обозрение сморщенный член, наполовину упрятанный в зарослях густой волосни.

– А не хочешь ли постирать и мои? На, возьми! – с вызывающе-похабным смехом кричал он, и лицо его искажала злобная гримаса.

При этом он размахивал над головой своими латаными, заношенными подштанниками, ставшими какого-то невообразимого желто-серого с чернотцою цвета.

Я вспоминал все известные мне ругательства, но был до того взбешен и в то же время так растерян, что не находил ни одного, чтобы им можно было заткнуть ему пасть. Меня всего трясло, и я готов был заплакать. Что был потом, я помню плохо. Вспоминаю только, что я совершил какой-то немыслимый, головоломный прыжок и, размахивая корзиной, ринулся на колченогого. Я хотел врезать ею колченогому в морду, но он сумел увернуться, и удар пришелся ему в правое плечо. В драке «один против всех» численное превосходство сыграло свою роль; в конце концов двоим парням удалось заломить мне руки. Корзина раскрылась, упала, перевернулась, и все ее содержимое вывалилось на землю; два разбившихся яйца вытекли на капустный лист, испачкав заодно валяющегося в пыли «Кузена Понса».