«Не задавай вопросов».
Я услышал, как Джейк сказал: «Не все ли равно?»
«Не задавай вопросов, — повторил отец, — когда приедем, узнаешь».
Я хорошо помню эту сельскую местность, что довольно странно. Мы не часто выезжали куда-то, но в памяти эти поездки не сохранились, разве что одна-две, да и те уже после того, как умерла мама.
«Я хочу снова поехать в лес!» — вдруг выкрикнул Джейк.
«В какой лес?» — спросил отец.
«Ну, в тот, ты знаешь… Куда мы ездили с мамой».
«Туда мы не поедем». Скуп, скуп, скуп на слова.
«Брось, Джейк, не надо», — я наклонил его голову к себе на плечо и приложил палец к его губам, призывая Джейка к молчанию, но он укусил меня за палец, да так больно, что я взвизгнул… ох, Джейк…
«Я хочу в тот или не поеду никуда!» — прокричал Джейк, нагнувшись вперед, вплотную к отцу. Машина резко вильнула к обочине шоссе и остановилась. Была ранняя весна, цветы еще не распустились, но воздух уже прогрелся и вовсю светило солнце. Прекрасный денек для отдыха на природе.
Отец бросил руль и обеими руками, для усиления удара сцепленными в замок, с размаху врезал Джейку в челюсть.
«Туда мы не поедем никогда, понял?»
Джейк ничего не сказал, а я смотрел в окошко на высокие платаны росшего вдоль дороги леса, как будто это был тот самый лес. Хотя, конечно, я понимал, что это не так.
«Понял?» — повторил отец и, схватив Джейка за ноги, стал тянуть его к себе, пока рычаг переключения скоростей не уперся Джейку в пах.
«Если я переключу скорость, может, ты станешь тем сыном, какого я хочу», — сказал отец, не обращая внимания на гудки мчащихся мимо машин. Склонившись к лицу Джейка, он расплылся в довольной улыбке.
«Отличная шутка, не правда ли?»
«Глупая шутка», — пробормотал Джейк, как всегда не сдержавшись. Он не мог молчать, даже если знал, что ему достанется за его дерзость. В этом была его сила. Но в этом же была и его слабость.
«Пойми, нельзя все время лезть на рожон, иногда лучше промолчать», — говорила ему мама.
«Нет, шутка отличная», — зло сказал отец и с силой дернул рычаг на Джейка.
Лента 2. Часть В
«Это сон, всего лишь сон», — сказал Джейк. «Знаю, знаю», — ответил я. И проснулся. Потом проснулся Джейк.
«Ты не спишь?» — спросил он.
«Уже нет, — ответил я. — Мне снился сон».
«Знаю. Мне тоже».
В комнату ворвался отец, занавеска взлетела, цветы затряслись, будто на ветру.
«От кого этот шум, будь он неладен?»
«Нам приснился сон», — сказал я.
Он посмотрел на меня. Язвительно скривил губы.
«Что у вас есть такого, чтобы снилось во сне?»
Мы с Джейком обменялись взглядами. «Держись ближе ко мне…» — прошептал Джейк, потихоньку отступая назад.
«Много чего», — ответил я, стараясь не глядеть на отца.
Джейк прошептал: «Не разговаривай с ним…»
«Никуда не годится, — сказал отец. — Не годится, не годится, не годится…» И в ту же секунду я оказался на полу, больно стукнувшись головой о половицы, красные и коричневые цветы расплылись у меня перед глазами. Я почувствовал, как меня волокут за ноги в запретную зону: сначала занавеска лизнула мне коленки, затем пощекотала голые бока, и, прежде чем она добралась до моей головы, я поймал глазами Джейка, милого, некогда храброго Джейка. Он царапал ногтями обои и кричал: «Сны и то лучше…»
«Запиши, Иохим, может, мальчик в чем-то и прав». Он засмеялся, я — нет, а Джейк заплакал.
Отец наглухо задернул занавеску, и больше я уже не слышал голос Джейка.
Иногда ночью мама прокрадывалась в нашу комнату, когда это еще была просто наша комната, без занавески, без красно-коричневых матерчатых цветов, вяло колыхавшихся в воздухе. Даже и не вспомню, когда эту грязную тряпку в последний раз стирали. Мама прокрадывалась и ложилась в изножье нашей кровати, мы ощущали ступнями ее горячее дыхание, а она сражалась со своими волосами, пока не закрывала ими лицо.
«Что там не так?» — спросил бы Джейк, если был в настроении разговаривать.
«Спите, мальчики, спите».
«Но что там не так?»
Она не отвечала и никогда бы не ответила, никогда бы не стала перекладывать свои беды на нас. Держала их внутри, под замком, но они то и дело напоминали о себе, и тогда мы чувствовали, как ее горькие слезы капают нам на голые ноги.
«Всё так. Просто сегодня ночью буря на улице».
Воздух почти не проникал в комнату сквозь приоткрытое окно.
«Этот маленький поросенок…»
Она схватила Джейка за большой палец. Джейк взвизгнул.
«И вот этот маленький поросенок…»
Теперь уже взвизгнул я.
И настроение сразу изменилось, ее настроение. Не прошло и нескольких минут, как она тайком пробралась в нашу комнату, придавленная тяжким грузом бед и проблем, и вот уже мы с Джейком змеями извиваемся в перекрученных простынях, лупим по матрасу, пытаясь увернуться от ее рук. Наши лица в слезах, и, хотя мы просим ее перестать, это слезы радости, а она щекочет нас, держась на некотором расстоянии от кровати, чтобы мы не могли до нее дотянуться.
«Оба маленьких поросенка так и не пошли домой».
«Ну и что у нас здесь?» — это был голос чужака.
«Иохим, — сказал мой отец со значением, — я точно не знаю».
«Придется нам разобраться, да?»
«Я тоже так думаю».
«Оставьте его в покое!» — закричал из-за занавески Джейк. Он снова стал храбрым, мой брат, и, как в старые времена, распалял свое сердце ради меня. Я улыбнулся. Надо мной, расставив ноги, стоял чужак, человек, которого отец называл Иохим, и все-таки, даже лежа на полу в запретной зоне, я улыбнулся, а потом засмеялся, правда, это был животный смех, сотрясавший меня с головы до пят.
«Что это тебя так рассмешило?» — Иохим склонился надо мной, его лицо налилось кровью.
«А ты что там вякаешь?» — спросил отец у Джейка и двинул кулаком по занавеске, от чего она заходила волнами.
Они услышали смех, и это показалось им подозрительным. Таков был их мир.
Я смотрел на Иохима абсолютно спокойно, без каких-либо эмоций.
«Ничто меня не рассмешило», — сказал я.
«Ничего я не вякаю», — вторил мне Джейк.
И мы замолчали.
Иохим расстегнул ремень на брюках, и они свалились комом у него вокруг щиколоток. Это вполне могло быть смешно, доктор, только в другое время, в другом месте. Скажем, если бы он и мой отец помчались наперегонки в спущенных штанах и оба упали, я, пожалуй, мог бы засмеяться.
Но в действительности было не до смеха. Я, как корабль, севший на мель посреди океана, оказался в ловушке, из которой не мог выбраться, погребенный под навалившимся на меня Иохимом, пригвожденный к половицам всем грузом другого поколения.
Ха-ха.
Он пришел и ушел глубокой ночью. Джейк спал. Я бодрствовал.
Из-за занавески в цветочек донеслись приглушенные голоса. Потом она шелохнулась. Джейк повернулся во сне и закинул костлявую руку мне на грудь. Я был напряжен, он расслаблен. Обычно бывало наоборот. Мама как-то обратила на это внимание, целуя нас перед сном — меня в коленку, Джейка в грудь.
«Ты весь какой-то одеревеневший», — сказала она Джейку.
Но он только улыбнулся, хотя и позволил маме массировать ему плечи, спину, голову.
Отец шикнул: «Ш-ш-ш».
И наступила тишина. Занавеска в цветочек шевелилась от ветерка, которого я не чувствовал.
Не чувствовал с тех пор, как мы последний раз выезжали за город.
«Пусть ветер сдует паутину прочь, мальчики», — изрек тогда отец.
Но мы с Джейком не поняли, о какой паутине идет речь.
Мы все ехали и ехали. У меня зуб на зуб не попадал от холода, Джейк окоченел в забытьи, склонив голову мне на плечо и крепко зажав руки между ног. Он бормотал во сне, пуская слюни, тут же замерзавшие у него на губах. Был, да сплыл. Как бы я хотел уплыть вместе с ним. Я прилетел из космоса. Да, он прилетел из космоса. Я пытался разобрать звуки, то и дело слетавшие с его губ, пытался уловить интонацию его голоса, перекрываемого гудением мотора.