Майка интересовало все: семья Роба, его знакомые, одноклассники. Об отце Роба он сказал:
- Он, наверное, был очень одинок после смерти твоей матери.
- Да, наверное...
- Интересно, захотел бы он переехать в Графство когда-нибудь? Ведь он бывал здесь, когда встретил твою мать.
Роб никогда не задумывался об этом. В сущности, он совсем не знал маму, не знал, что у нее на душе. А если она всегда тосковала по прежней жизни? Может, после ее смерти отец все чаще вспоминал о счастливых днях в Графстве, и хотел вернуть их?
- Сейчас только Сезонники могут свободно пересекать границу, продолжал Майк. - Урбитам запрещено появляться в Графстве. Почему?
- Они сами не хотят.
- Ты же захотел.
Роб не осмелился сказать, что он не такой, как все. Нескромность, по канонам Графства, считалась смертным грехом.
- Ты представляешь, что будет, если они все прорвутся сюда? Шестьдесят миллионов! Со своими электромобилями, хоровым пением и пьяными разгулами.
- Ну, не все. Хотя бы часть.
- В Урбансах не понимают, что такое "часть". Они счастливы только, если все делают одно и то же в один и тот же час!
Роб поразился своей горячности, ведь, живя в Урбансе, он никогда не чувствовал себя несчастным. Пока не умер отец. Только теперь, когда вопросы Майка напомнили о прошлом, он с удивлением понял, насколько быстро привык к новой, такой удобной и полной роскоши жизни.
- Раньше я тоже так думал, - сказал Майк. - Но разве это правда? Люди в Урбансе, по твоим рассказам, не слишком отличаются от нас. Неужели там нет никого, кто хотел бы изменить свою жизнь, просто не знает, как? Может, твой отец тоже...
Роб забрался в спальник. Он слушал Майка рассеянно, убаюканный горделивыми воспоминаниями и приятной усталостью.
- Все равно ничего не исправишь, - сказал он, зевая.
- Может, и так, - ответил Майк. - Но...
Роб уже не слышал его. Он спал.
В сентябре они пошли в школу вместе. Школа находилась на территории древнего аббатства, утратившего свое религиозное предназначение еще во времена Генриха VIII, но многие первоначальные строения сохранились до сих пор, и среди них - старинная церковь в готическом стиле с цветными витражами на окнах. Современные постройки, стилизованные под старину, идеально гармонировали с древностью. Приютился этот маленький городок в тихой долине среди зеленых холмов, и в ясные дни оттуда можно было увидеть далекие очертания Уэлльских гор.
Вначале Роб очень боялся новой школы. Было очень тяжело, но не так плохо, как ожидалось. Несмотря на усталость и постоянное напряжение, ему даже нравилась его новая жизнь. Утро здесь начиналось еще раньше, чем в интернате. После двухмильной пробежки, в одних шортах и кроссовках, в любую погоду, мальчики обливались ледяной водой и спешили на ранние уроки, которые длились полтора часа, до завтрака.
Весь день уроки перемежались с нескончаемыми дежурствами. За провинности наказывали очень сурово, нередко - розгами, а поскольку существовала тысяча микроскопических правил, придуманных по любому поводу, нарушить одно из них, не всегда понимая, в чем именно твой проступок, было несложно. Впрочем, для старшеклассников допускались определенные вольности в одежде и поведении.
Роб не сразу уловил различие между двумя школами, но ощущал его постоянно. Со временем он понял, в чем дело. Даже самые тяжелые обязанности школьники здесь выполняли с гордостью, никогда не теряя собственного достоинства. В интернате, где единственной целью было сломать воспитанников и добиться от них беспрекословного послушания, те же обязанности превращались в бессмысленный, изнурительный труд. Здесь ни на минуту не оставляло чувство, что тебя не просто учат, а готовят к некоему высокому положению в будущем. Это было видно даже во время еды. В столовой мальчики сидели на жестких деревянных скамьях. Пища была вкусная, обильная, хотя и очень простая, однако, на стол подавалась непременно служанками из специальной группы.
Майк делал все, чтобы помочь Робу освоиться, но в основном приходилось учиться самому. Очень выручила выработанная за время жизни у Гиффордов наблюдательность, умение предугадать слова или поступки людей. Он быстро ухватил верную тактику поведения и старался следовать ей во всем. Довольно скоро он освоился в новой школе и почувствовал, что признан. Вначале кое-кто из ребят расспрашивал его о Непале, но Роб без труда отвечал на самые каверзные вопросы. У него появились новые друзья, кроме Майка (они были в разных классах).
Много времени отнимал спорт. Здесь тоже играли в футбол, но не такой, как в Урбансе. Мяч был не круглый, а овальный, и его разрешалось брать в руки, да и сама игра казалась жестче, грубее и часто заканчивалась синяками и ссадинами. Роб освоил новую игру довольно быстро, и уже через несколько недель их с Майком отобрали в команду к первому юниорскому матчу. Майка - нападающим, Роба - трехчетвертным. Игра была трудной, но их команда выиграла. Когда они шли к раздевалке через глинистое поле, Роб восторженно тараторил, вспоминая подробности матча, Майк отвечал рассеянно и невпопад.
- Ты ведь играл в регби в Урбансе? - вдруг спросил он. - То есть, в футбол?
Роб быстро оглянулся по сторонам - никого не было.
- Да, футбол мне больше нравится.
- Странно... Наша школа раньше была в другом месте, ты уже знаешь? Сейчас это территория Урбанса. В то время мы тоже играли в футбол. В других частных школах играли в регби, а у нас - нет.
- Правда? - спросил Роб без особого интереса.
- Почему вдруг все изменилось?
- Разве это так важно?
- Ведь футбол был школьной традицией. Сам знаешь, как здесь чтут традиции. И все-таки нарушили. Почему? Потому что футбол - игра Урбанса, а мы не должны напоминать их ни в чем, даже в такой малости?
Роб пожал плечами:
- Может, и так.
- Но почему? Для чего выдумывают и оберегают эти нелепые различия?
Роб не ответил, молчал и Майк. Иногда его охватывали приступы странного уныния, и Роб уже знал: лучше обращать на это как можно меньше внимания. Угрюмость Майка вовсе не относилась к Робу, напротив, после того, первого откровенного разговора в день состязания лучников, в их отношениях появилась настоящая близость.