Некоторое время Аделина могла лишь плакать. Наконец сила духа, пробужденная отчаянием, возобладала.

— Предаю себя воле Всевышнего! — сказала она.

Ла Мотт молча смотрел на нее, и на его лице выразилось сильное волнение. Но он не стал продолжать разговор и ушел в аббатство, оставив Аделину на дорожке, погруженную в глубокую печаль.

Гонг, позвавший к завтраку, заставил ее поторопиться в гостиную, где она провела Она поспешно отступила назад и, забыв о просьбе Ла Мотта, быстрым шагом стала подниматься в свою комнату; однако маркиз, уже входивший в залу и видевший, что она уходила, с вопросительным видом повернулся к Ла Мотту. Ла Мотт окликнул Аделину и, многозначительно нахмурившись, тем напомнил ей о ее обещании. Аделина призвала на помощь все свое мужество и все-таки подошла, очевидно взволнованная; маркиз отнесся к ней с обычной своей непринужденностью в манерах; выглядел он веселым.

???

…непринужденностью и, попросив прощения за то, что нарушил покой минувшей ночью, повторил объяснение, данное прежде Ла Мотту.

Воспоминание о подслушанном разговоре поначалу несколько смущало Аделину и уводило ее мысли от несчастий, какие грозили ей от ее отца. Маркиз, как всегда, внимательный к Аделине, был, по-видимому, обескуражен ее очевидной подавленностью и выразил тревогу по поводу ее печали, которую, невзирая на все усилия, выдавал ее вид. Когда мадам Ла Мотт поднялась, Аделина хотела последовать за ней, однако маркиз попросил ее уделить ему несколько минут и отвел назад к ее месту. Ла Мотт тотчас исчез.

Аделина слишком хорошо знала, каково будет содержание его речи, и скоро слова его усилили смятение, еще прежде внушенное страхом. Маркиз заговорил о силе его страсти в таких выражениях, которые слишком часто позволяют горячность принимать за искренность, Аделина же, для которой объяснение это, если вызывалось честными намерениями, было мучительным, если же бесчестными, то оскорбительным, прервала его и, поблагодарив за честь, скромно, но твердо ответила отказом. Она встала, собираясь уйти.

— Останьтесь, восхитительная Аделина, — воскликнул он, — и если сострадание к моим мукам не расположит вас в мою пользу, позвольте сделать это соображениям об угрожающей вам опасности. Мсье Ла Мотт осведомил меня о ваших несчастьях и о той беде, что сейчас нависла над вами; примите же от меня покровительство, какого он не может вам предоставить.

Аделина уже шла к двери, как вдруг маркиз бросился к ее ногам и, схватив руку, стал осыпать ее поцелуями. Она изо всех сил пыталась высвободиться.

— Выслушайте меня, очаровательная Аделина, выслушайте меня! — вскричал маркиз. — Я живу только вами. Прислушайтесь к моим мольбам, и все мое состояние будет вашим. Не повергайте меня в отчаяние незаслуженной суровостью или из-за того только…

— Милорд, — прервала его Аделина с непередаваемым достоинством, все еще полагая, что намерения его честны, — я ценю благородство ваших помыслов и польщена честью, какой вы меня удостаиваете. Поэтому я скажу несколько больше того, что необходимо для простого отказа, которым по-прежнему вынуждена вам ответить. Я не могу отдать вам мое сердце, вы не можете получить ничего большего, чем мое уважение, которому ничто не может содействовать в такой степени, как ваш отказ от подобных предложений в будущем.

Она опять сделала попытку уйти, но маркиз помешал ей и, поколебавшись немного, вновь повторил свое предложение, но на сей раз в словах, которые невозможно было истолковать превратно. Глаза Аделины заволоклись слезами, однако она их сдержала и, бросив на него взгляд, в котором горечь и негодование, казалось, боролись за первенство, сказала:

— Милорд, это не заслуживает ответа… позвольте мне пройти.

На минуту его покорило достоинство, с каким она держалась, и он бросился к ее ногам, умоляя простить его. Но она молча повела рукой и быстро вышла. Взбежав к себе, она заперла дверь и, бросившись в кресло, отдалась скорби, отягощавшей ее сердце. И не последней причиной этой скорби было подозрение, что Ла Мотт оказался недостойным ее доверия, ибо трудно было представить, чтобы ему неизвестны были подлинные притязания маркиза. Но при этом она верила, что мадам Ла Мотт обманули, представив дело так, будто намерения маркиза честны; это, по крайней мере, избавило Аделину от мучительных сомнений в ее порядочности.

С трепетом окинула она мысленным взором свое положение. По одну сторону был отец, чья жестокость проявила себя уже слишком явно [51], по другую же — маркиз, преследовавший ее своей оскорбительной, греховной страстью. Она решила передать мадам Ла Мотт суть последнего разговора с маркизом и, в надежде на ее покровительство и доброжелательность, осушила слезы; она уже собралась выйти, как вдруг к ней вошла сама мадам Ла Мотт. Слушая Аделину, она плакала и, по-видимому, испытывала сильное волнение. Она постаралась утешить юную подругу и обещала употребить все свое влияние, чтобы Ла Мотт потребовал от маркиза прекратить домогательства.

— Вам известно, моя дорогая, — продолжала она, — что наши нынешние обстоятельства заставляют нас поддерживать отношения с маркизом, и потому вам следует в поведении своем как можно меньше выказывать негодование; держитесь в его присутствии с вашей обычной непринужденностью, и я не сомневаюсь, что эта история на том и закончится.

— Ах, мадам, — воскликнула Аделина, — как тяжела задача, которую вы на меня возлагаете! Умоляю, позвольте мне никогда больше не подвергать себя унижению находиться в его присутствии, позвольте мне, когда он навещает аббатство, оставаться в моей комнате.

— Я с радостью согласилась бы, — сказала мадам Ла Мотт, — если бы в нашем положении это было возможно. Но вы прекрасно знаете, что наше пребывание в аббатстве зависит от доброй воли маркиза, и мы не можем позволить себе потерять это пристанище; то же, что предлагаете вы, поставит все под угрозу. Так что прибегнем к более мягким методам, и мы сохраним его дружбу, не подвергая вас серьезным неприятностям. Выходите же приветливая, как всегда; задача не столь трудна, как вы воображаете.

Аделина вздохнула.

— Я вам повинуюсь, мадам, — сказала она, — это мой долг; но вы извините меня, если я признаюсь, что повинуюсь крайне неохотно.

Мадам Ла Мотт обещала немедленно пойти к мужу, и Аделина рассталась с ней, хотя и не убежденная в своей безопасности, но все же с более легким сердцем.

Вскоре она увидела, что маркиз уехал, и, поскольку ничто, казалось бы, не мешало мадам Ла Мотт вернуться, стала ожидать ее в великом нетерпении. Так она прождала в своей комнате около часа, когда же наконец ее позвали в гостиную, она обнаружила, что Ла Мотт был там один. Он встал при ее появлении и несколько минут молча ходил по комнате. Затем он сел и обратился к ней.

— То, о чем вы рассказали мадам Ла Мотт, — заговорил он, — очень меня обеспокоило бы, если бы я смотрел на поведение маркиза так же серьезно, как она. Знаю, молодые леди склонны толковать неправильно пустую любезность нынешних модников, и вы, Аделина, никогда не можете быть уверены в том, что верно отличаете легкомыслие этого толка от серьезного ухаживания.

Аделина была изумлена и оскорблена тем, что Ла Мотт способен так неуважительно судить о ее умственных способностях и характере, как свидетельствовали слова его.

— Возможно ли, сэр, — сказала она, — что вы одобряете поведение маркиза?

— Вполне возможно и вполне определенно, — сказал Ла Мотт весьма сурово, — как вполне возможно и то, что мое суждение об этой истории может оказаться не столь извращено предрассудками, как ваше. Впрочем, обсуждать это я не намерен. Я буду лишь просить, поскольку вам известна неопределенность моего положения, чтобы вы сообразовались с этим, а не превращали маркиза вашими неуместными обидами в моего врага. Сейчас он мой друг, и для безопасности моей необходимо, чтобы он таковым и оставался; если же я допущу, что кто-либо из моих домочадцев проявит в отношении маркиза грубость, то вполне могу ожидать, что он станет врагом мне. Право же, вы можете держаться с ним любезно.