Одни, как и капитан Стэнли, смотрели с нескрываемым презрением на тщедушного человека, предлагавшего им заменить честный мужской бой мышиной возней. Другие еще не до конца поняли, в каком деле им предлагают участвовать.

Доктор еще раз внимательно осмотрел аудиторию. Он не понимал офицеров корабля. До этого, где бы он ни рассказывал о своих планах, его встречали восторженность, удивление, зависть, а здесь, сейчас, он не видел ни того, ни другого, ни третьего. Тогда доктор повернулся к командиру.

Стэнли воспринял это движение как конец сообщения.

- Итак, - начал он, поднявшись.

- Я не закончил, - резко прервал капитана гость. Подобного никогда не случалось на борту корабля, которым командовал Стэнли. Командир вспыхнул от ярости, но, вспомнив, что перед ним сугубо гражданский человек, сдержался и снова сел. Напряженная тишина повисла в воздухе.

- От вас требуется только одно, - продолжил свою странную речь доктор, - помогите мне поймать несколько десятков дельфинов, поместить их в две специальные клетки и доставить на нашу островную базу. За участие в операции и молчание каждый из вас будет произведен в следующий чин. Приказ об этом уже подписан министром.

"Вот что имел в виду адъютант, когда говорил о моем везении, - подумал Стэнли. - Итак, я почти адмирал. Почему почти, ведь он сказал, что приказ уже подписан. Странно, я почему-то не ощущаю радости".

- Капитан, - услышал Стэнли. Перед ним с листом бумаги в руках стоял доктор Бидли. - Я тут обозначил координаты мест, где чаще всего обитают дельфины.

- Штурман, проложите курс через эту точку, - и капитан черкнул на листе пару цифр.

- Все свободны, - отпустил своих офицеров Стэнли. Он стоя наблюдал, как они, тихо разговаривая, выходили из каюткомпании.

"Как хорошо информирован этот доктор, - подумал вдруг Стэнли, - он даже знает, что я требую, чтобы в море ко мне обращались "капитан", а не "командир".

Едва заметная дрожь трясла стальное тело корабля. "Дафна"мчалась к намеченному месту. Стэнли стоял в боевой рубке.

Заходило солнце, крепчал ветер, срывая пенные брызги с верхушек волн. Океан потемнел и глухо бормотал что-то.

- Капитан, место, - доложил штурман, выбираясь из тесной конуры своего стола.

- В машине, стоп! - скомандовал Стэнли.

Дважды звякнул под рукой вахтенного офицера телеграф, и высокий бурун исчез за кормой корабля.

Стэнли вдруг почувствовал тяжесть в теле и, едва поднимая ноги, вышел на мостик. Потом вернулся в рубку и протянул руку к сирене. Два скорбных вскрика нарушили предвечернюю тишину. Командир взял венок и медленно прошел на бак.

Держась за леер, он низко свесился за борт и выпустил из рук цветы. В этот момент океан судоржно вздохнул и приподнял нос корабля. Венок, кувыркаясь, полетел с высоты двухэтажного дома в море. Всхлипнула, истекая слезами на борту корабля, океанская волна и отнесла цветы в сторону.

Капитан пристально смотрел в серую воду. В ней, покачиваясь, как падающий лист, медленно исчезал венок. Неожиданно его парение приостановилось. Стэнли вздрогнул и наклонился ниже. Ему показалось, что из глубины кто-то внимательно всматривается в его лицо. Непонятный страх шевельнулся в груди моряка. Он отпрянул от борта, но тут же опомнился, резко повернулся, поднялся на мостик и, приказав вахтенному вести корабль по курсу, ушел в свою каюту.

Экипаж знал, что уже несколько лет в этот день командир вместе с женой выходит в море и, поминая кого-то, по морскому обычаю опускает в воду цветы. Разные высказывались предположения, но никто из моряков не знал истинной причины семейной скорби.

Когда Стэнли проходил по палубе, старпом случайно поймал его взгляд, и такая боль полыхала в глазах капитана, что, потоптавшись с минуту на мостике, старший офицер решил спуститься к командиру.

Тот сидел в глубоком кресле и держал в руках старинную оловянную кружку.

- Спасибо, Дик, что пришел разделить со мной мое горе, чуть слышно прозвучал хрипловатый голос капитана. - Хочешь? - и он пододвинул к помощнику чайник. Помолчали.

Стэнли отхлебнул несколько глотков из своей тяжелой кружки и, словно продолжая прерванный разговор, неожиданно начал:

- С пяти лет все в семье звали меня "счастливчик Джон". Это прозвище прилипло ко мне после того, как мы с братом на пари забрались на крышу старого курятника. А он возьми и развались. Брат сильно разбился. Кур погибло множество, а меня хоть бы поцарапало. Я и сейчас помню дрожащие пальцы отца, который долго ощупывал мои руки и ноги, потом передал плачущей матери. И, успокаивая ее, засмеялся: "Счастливчик"! С тех пор, уже тридцать пять лет, я ношу это прозвище.

Чем-то мрачноватым веяло от капитана, и Дик Лесли решил, что его надо отвлечь от воспоминаний.

- Джон, - сказал он, - вашей судьбе можно позавидовать. Ведь с сегодняшнего дня вы единственный сорокалетний адмирал флота Виолии. Недаром в коридорах штаба поговаривают, что министр давно хочет видеть вас главой военно-морских сил.

- Флот, - задумчиво произнес Стэнли. - Уже триста лет все мужчины нашего рода носят морскую форму. В доме деда собрался целый арсенал шпаг и старинных пистолетов, при помощи которых разные Стэнли утверждали флаг Виолии на морях и океанах планеты. Не думаю, что все они были добрыми людьми. Но сколько надо было всадить ядер в корабль, чтобы он пошел ко дну? Не одну сотню. Да и то, если стреляют меткие канониры, а сейчас - один ракетный залп и... Когда я поднимался на борт нашего крейсера, дед пригласил трех редакторов своих газет и заявил им, что Джон Стэнли-пятый, то есть я, непременно будет командовать всем флотом страны. А я с каждым днем начинаю тяготиться своей принадлежностью к военно-морским силам Виолии. Мне иногда кажется, что все мы - сборище сумасшедших, которых кто-то запер в пороховом погребе. Вы видели, с каким удовольствием этот сморчок говорил о том, как дельфины будут топить лодки противника. А ведь в них такие же люди, как мы. Люди, которых он жаждет убить. Вы знаете, что такое тонуть?! Я дважды оставался один на один, с океаном. Человек перед ним, как маленькая капелька воды, наделенная разумом. Играя, океан медленно вылизывает ее своим холодным соленым языком. В ярости - глотает в одно мгновенье, как это случилось с моим сыном. - Стэнли судорожно сглотнул комок, застрявший в горле, и перевел дыхание. - На земле хоть остается камень, к которому можно припасть щекой, а здесь...

"О каком сыне он говорит?" - подумал старпом. Он, как и весь флот знал, что "счастливчик Джон" не имеет детей. Красавица Доротея, чья фигура потрясала воображение всех мужчин, которые хотя бы раз видели ее, не рожала. Злые языки офицерских жен и репортеров скандальной хроники не переставали молоть о том, что на деньги, истраченные Стэнли на безуспешное лечение жены, можно было купить целый гарем.

- Это было семь лет назад, в первый день зимы, - уставясь в чайную гущу, задумчиво продолжал капитан. - После боев в заливе меня отпустили домой, и мы с женой полетели в горы, на старое ранчо деда. Этот день я запомнил на всю жизнь. Тихо падал снег. Огромные пушистые снежинки дрожали на ресницах Доротеи и светились в ее волосах. "Ты похожа на сказочную принцессу", - сказал я. Она засмеялась. Ее губы щекотали мое ухо, а горячее дыхание туманило сознание. От счастья я ничего не слышал. Тогда она взяла меня за руку, подвела к огромной деревянной скамейке, усадила и стала что-то писать на снегу.

Я с трудом оторвал взгляд от маленькой голубой перчатки и к своему изумлению прочел: "Джон, у нас будет ребенок!"

На какое-то мгновенье мне показалось, что от радости я теряю сознание. Дик, у вас их трое, вы можете понять мое состояние в тот миг...

На следующий день я позвонил в штаб и попросил отпуск на год. В музыке и счастливом ожидании летели дни, недели.

Чем меньше оставалось времени до того дня, когда я должен был стать отцом, тем мрачнее становилась Доротея. Она вбила себе в голову, что или с ней, или с малышом произойдет что-то ужасное. Врачи объясняли это слишком долгим ожиданием ребенка. Мы делали все, но успокоить ее было невозможно. Вдруг, когда до родов оставалось меньше месяца, она захотела в море.