– Еще один месяц, – пробормотал Коул. Куонтрилл пожал плечами.

Несколько секунд оба молча смотрели друг на друга. Затем Куонтрилл налил в стаканы виски.

Коул не мог жениться на Кристин. Она не может быть его женой. У него была жена. Теперь она мертва.

Он взял стакан и опрокинул его содержимое в себя. Огненная жидкость обожгла горло.

– Ты направляешься на восток? – поинтересовался Куонтрилл.

Коул кивнул. Может, ему и не следовало сообщать об этом Куонтриллу, но тот все равно узнал бы, что рано или поздно он поедет в Ричмонд, и, вероятно, довольно скоро.

Коул поставил стакан на стол. Пианист снова прекратил играть. В салуне повисла тишина. Глаза всех присутствующих были устремлены на Коула и Куонтрилла.

Коул поднялся.

– Я собираюсь жениться на ней, – сказал он Куонтриллу. Затем обвел взглядом лица сидящих вокруг. – Я собираюсь жениться на Кристин Маккайи и не хочу, чтобы кто-нибудь обидел ее. Ни ее, ни ее сестру. Ранчо Маккайи будет моим ранчо, и я обещаю медленную, мучительную смерть любому, кто только задумает посягнуть на мою собственность.

Куонтрилл тоже встал и посмотрел на своих людей.

– Черт побери, Коул, мы ведь здесь все заодно, правда, парни?

Какое-то время стояла тишина, потом послышался шепот одобрения. Куонтрилл поднял бутылку виски.

– Давайте выпьем! Выпьем за мисс Маккайи, невесту Коула Слейтера! Не бойся, Слейтер, никто здесь и не подумает посягнуть на твою собственность или на твою женщину. Она под нашей защитой. Даю слово чести.

Куонтрилл говорил громко и отчетливо. Он знал: как он сказал, так и будет. Кристин опасность больше не грозит.

Куонтрилл протянул руку Коулу, и тот пожал ее. Они стояли какое-то время, глядя в глаза друг другу. Куонтрилл улыбнулся. Коул отступил назад, осмотрел зал салуна и повернулся, чтобы уйти. Он был сейчас спиной к этим людям, но, вероятно, никогда не был в большей безопасности, чем сейчас. Куонтрилл гарантировал его безопасность.

Он вышел, широко расправив плечи. Светило солнце, его лучи приятно согревали своим теплом, но ветер был холодный. Осень кончалась, уступая дорогу зиме.

Он только что сказал, что женится на ней.

Проклятие…

Коул взял поводья своего коня, вскочил на него и поехал вниз по улице.

Теперь уже нельзя отступать. Он сказал, что сделает это, и должен сдержать слово. Он должен жениться на ней.

Но в действительности это было невозможно. Он ни о чем таком и не думал. Однако получается, что это единственный выход, – значит, так тому и быть.

Холод сдавил его сердце. Он не может сделать это. Не может жениться на другой женщине, не может назвать ее своей женой.

Он женится на ней. Но никогда не назовет ее своей женой.

Малакай был куда серьезнее Джейми, поняла Кристин. Как и Коул, Малакай учился в Уэст-Пойнте. Он изучал военное дело, историю войн, начиная от военных кампаний Александра Македонского до наполеоновских попыток установить власть над Европой и Россией. Он понимал ситуацию на Юге сейчас, во время Войны за независимость, и, быть может, это понимание и было причиной его серьезности. Отпуск его продлится не более трех недель, так что вскоре ему придется вернуться в свою часть. Означало ли это, что Коул так скоро приедет назад, гадала Кристин. Малакай относился к ней с большим уважением, предупредительно. Он ей казался последним из настоящих джентльменов-южан, быть может, последним из настоящих офицеров кавалерии. Между тем Шеннон по-прежнему относилась к нему враждебно. Со времени его приезда она превратилась в унионистку. Ей очень нравилось стращать Малакая и Джейми тем, что ее брат вернется и сотрет их в порошок. Джейми забавляло наблюдать за Шеннон. Малакай считал ее ужасной надоедой. У Кристин было много своих проблем, так что она решила оставить Шеннон разбираться с ее собственными самой.

Кристин не думала, что Мэтью вернется домой в эти три недели. В последнем из по лученных от него писем он сообщал, что его часть посылают на восток и что он сражается вместе с Потомакской армией. Пока оставался на ранчо, Малакай не надевал своей серой униформы. По слухам, патрули федералов доходили до границы, так что лучше для него было ходить в штатском.

Сегодня – прошло уже две недели после его приезда – Кристин, едва услышав цокот копыт, поспешила к воротам. К величайшему своему удивлению, она увидела, как Джейми сидит на ступеньках, и что-то строгает, а Малакай держит Шеннон в объятиях и страстно целует. Пораженная увиденным, Кристин взглянула на Джейми, и тот указал ей на двоих удалявшихся всадников в голубой форме Армии Союза.

– Она тут начала городить невесть что, – растягивая слова, сказал Джейми. – Малакаю вовсе не улыбается просидеть до конца войны в тюрьме у янки, вот и пришлось заткнуть ей рот.

Раздался звук пощечины. Кристин обернулась и увидела, как Малакай потирает щеку.

Речь Шеннон, мягко говоря, была цветистой. Она сравнивала Малакая Слейтера с крысой, с гремучей змеей и техасским скорпионом. Малакай не обращал внимания на ее слова. Кристин охнула, когда он схватил Шеннон поперек туловища и приготовился отшлепать ее. Та закричала. Джейми сохранял нейтралитет. Кристин решила, что ей пора, наконец, вмешаться. Она стала просить Малакая отпустить Шеннон. Сначала он был глух к ее просьбам. У Кристин не хватило бы сил высвободить сестру, вступив в драку с молодым человеком, так что ей оставалось только взывать к его рыцарскому великодушию.

– Малакай, я уверена, она не имела в виду…

– Черт подери, именно имела, – закричал, не выдержав, Малакай. – И я мог попасть под пули янки, но будь я проклят, если сгнию в тюрьме по милости этой маленькой мерзавки со злобным сердцем!

Его ладонь со всего маху опустилась на мягкое место Шеннон.

– Крыса! – взвизгнула Шеннон.

– Пожалуйста… – начала Кристин.

Малакай поудобнее перехватил Шеннон, готовый на этот раз по-настоящему проучить ее. Джейми вдруг поднялся на ноги, бросил нож и деревянную чурку, которую выстругивал, и схватился за кобуру.

– Лошади! – шепотом произнес он.

Все затихли. Не отпуская Шеннон, Малакай застыл на месте. Шеннон тоже замерла и, наконец, замолчала.

Кристин взглянула на Джейми. Она увидела страх в его глазах. Патруль унионистов вполне мог вернуться, не слишком убежденный игрой Малакая.

И вот показались всадники. Их было двое.

Кристин заметила, как несколько ослабло напряжение Джейми. Малакай, похоже, тоже спокойно вздохнул. Его желание проучить Шеннон остыло. Он отпустил ее и присел на деревянную ступеньку. Шеннон начала что-то лепетать. Малакай не обращал на нее внимания. Кристин не могла отчетливо видеть всадников, но ей показалось, что Джейми и Малакай знали что-то такое, что ей было неизвестно.

Потом она узнала лошадь Коула. Это возвращался Коул.

Ее вдруг бросило в жар, потом она почувствовала озноб. Ее сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. В душе точно бились легкими крылышками множество бабочек. И снова ее бросало то в жар, то в холод. Коул…

Как бы то ни было, она думала только о нем с того самого момента, как он уехал. Спала она или бодрствовала, ее сердце и разум были полны только им. Она касалась подушки, где лежала его голова, и вспоминала, как он стоял нагой у окна. Она вспоминала его лежащим рядом с ней, ощущение, которое оставляло прикосновение его пальцев к ее телу, вспоминала ошеломляющий жар его сильного мускулистого тела, бурю его страсти. Все эти мысли обжигали ее, она старалась освободиться от них, но они оставались с ней. В ее снах Коул вновь и вновь приходил к ней, молчаливый и прекрасный. И он нежно обнимал ее…

И в снах ее бушевал пожар страсти. Коул улыбался, улыбался с обволакивающей нежностью. Что-то шептал ей.

Он любил ее…

Он не любил ее.

Коул подъехал ближе. Рядом с ним был полный человек средних лет. Кристин едва взглянула на него. Она видела только Коула, и его глаза тоже были обращены на нее. И сердце ее похолодело, потому что он смотрел на нее с каким-то исступлением и ненавистью. Она схватилась за горло и невольно отступила назад, гадая, что же такое случилось, почему он так смотрит на нее.