— Говорят, он умеет читать мысли? — продолжил он дружелюбно.

— Возможно, читает по губам.

— А вы сами как думаете?

Шустер вздохнул.

— Это же ваша задача — провести освидетельствование, не моя.

— Просто как мысленный эксперимент. Это же выглядит необъяснимо, не правда ли? Наши помыслы ведь скрыты ото всех, кроме Господа нашего?

— Причастие указывает нам путь из темницы грехов наших, — сказал Шустер.

— Я склонен думать, что существуют исключения, — продолжил дель Моро, записывая что-то в книгу. — Думаю, не только Господь может читать наши мысли. Что это вообще такое — мысль? У вас есть мнение по этому поводу?

— Мысль — выражение стремления к Господу.

— Мысль — голос совести, — сказал дель Моро. — Из души рождается сознание, из сознания — совесть, из совести — мысль. Позвольте предположить, что немецкие беженцы познакомили вас с новой философией. Что там говорит Кант? Мы не в состоянии воспринимать мир, таким, как он есть, мы воспринимаем его таким, каким он нам кажется.

Инквизитор загадочно улыбнулся и переменил тему.

— Когда урод родился?

— Мы считаем, в начале второго десятилетия. Я думал, все эти данные есть в письме Киппенберга. Кстати… если предположить, что мальчик все же, несмотря на глухоту, что-то слышит, что он исключение из правил… априори, пока мы это не знаем, не лучше ли называть его по имени?

— А откуда вы знаете его имя?

Шустер прикусил губу, чтобы удержаться от необдуманных фраз.

— Он может написать его, — сказал он. — Даже по-французски, если нужно. Для идиота он довольно хорошо образован.

— Вот что. Шустер, — вмешался кардинал. — Позвольте инквизитору задавать вопросы, которые он считает необходимым задать. Мы здесь не для того, чтобы ссориться.

— Семья католическая?

— Он сирота, но крещен, судя по всему, по католическому обряду. Когда мы нашли его в доме призрения, на шее у него был крест.

— Конфирмация?

— В то время, когда он должен был принять первое причастие, он был в сумасшедшем доме.

Впервые за все время инквизитор повернулся к Эркюлю Барфуссу. Он смотрел на него взглядом, не выражающим никаких чувств, как будто бы перед ним был неодушевленный предмет — и если бы нам удалось на секунду погрузиться в мир Эркюля, мы были бы весьма удивлены, поскольку дель Моро, или вернее, его сознание, оказалось окруженным непроницаемой стеной, своего рода мысленной перегородкой — это входило в демонологический метод; экзорсист действовал строго согласно ритуалу; с момента начала испытания он превратился в инструмент в руках Господа, не позволяя себе никаких мыслей и чувств, чтобы не потерять соображение, а возможно, и саму жизнь в предстоящей схватке с силами тьмы.

— Есть ли какие-нибудь сведения о матери?

— Нет. Мы предполагаем, что она была женщиной из обоза.

— Почему?

— Во время войны на каждого второго солдата приходилось по незаконному ребенку. Если они не умирали от голода, их подбрасывали.

— И где он научился играть на органе?

— В монастыре.

Дель Моро снял очки и тщательно протер их носовым платком.

— Было бы интересно послушать, на что он способен, — сказал он. — Глухонемой монстр играет на органе! Говоря по правде, никогда не слышал ничего подобного.

Эркюль занял место у клавикордов. Инквизитор положил перед ним ноты и жестами объяснил, что он хочет послушать его игру. Эркюль, чье смущение только возрастало с того момента, когда они оказались в этой комнате, со второго раза сыграл пьесу без ошибок.

— Это был Клементи, — пробормотал инквизитор. — Потрясающе, ногами! Кто научил его всему этому?

— Я, — сказал Шустер. — Надеюсь, что я сам не окажусь в списке потерянных душ только потому, что со свойственным мне дурным вкусом помог монстру погрузиться в мир гармоний.

Дель Моро улыбнулся короткой военной улыбкой, снова придал физиономии черты профессиональной беспристрастности и подвел Эркюля к странному креслу посреди комнаты. С врачебной невозмутимостью он раздел мальчика, внимательно рассмотрел околыш его серой шляпы, потряс клетчатые панталоны, вывернул нижнее белье, изучил туфли с застежками без каблуков, как будто на них было зашифрованное послание, смысла которого он, к своему стыду, разгадать не мог.

— Пока все, — сказал он, повернувшись к Шустеру. — Испытание займет не больше суток. Но чтобы все прошло удачно, оно должно проходить по установленной форме. Я попрошу вас оставить меня наедине с вашим подопечным до завтра. Демонология тоже требует соблюдения определенных эмпирических методов, дабы она могла достичь искомого результата. Идите к себе, Шустер. Мы позовем вас, когда закончим…

Сразу после ухода Шустера римское солнце зашло за тучу и вдали послышались тревожные раскаты грома. Эркюль этого, разумеется, не слышал, не слышал он и слов инквизитора, когда тот повернулся к кардиналу и сухо произнес:

— Ваше преосвященство, если мы хотим, чтобы эксперимент удался, очень важно, чтобы мы понимали друг друга. Вы не должны ни о чем думать, пока я исследую это существо. Ни под каким видом не давайте волю вашим мыслям.

— Как это? — спросил кардинал.

— Поверьте мне, этот монстр обладает куда более могучей силой, чем мы можем вообразить.

Дель Моро открыл свою сумку и достал оттуда несколько металлических предметов странной формы. Он тщательно собрал их в нечто, напоминающее медицинский инструмент.

— Знаете, что такое Tyto alba?

— Птица?

— Филин. Он слышит мышь за двести метров. Или дыхание крота в метре под землей. У этой птицы невероятно развит слух. Хотя филин — ночной охотник, и зрение у него плохое. Он летает почти беззвучно — толстый слой пуха поглощает все звуки. И его жертва… крот, мышь… не имеет ни шанса, она ничего не замечает, пока он не вонзит в нее когти.

Инквизитор зажег арганд-лампу,[18] висевшую над креслом, и поднес к ней отоскоп.[19]

— Говорят, что и летучие мыши прекрасно слышат, — продолжил он. — Слепые, без обоняния. Осязания почти никакого. Но слух превосходный. Один из органов чувств развивается, если можно так сказать, за счет остальных.

Кардинал ошеломленно глядел на инквизитора.

— Вы имеете в виду, что мальчик за счет слуха развил еще какое-то чувство?

— Я имею в виду только, что мы должны соблюдать крайнюю осторожность. Это существо может использовать нашу самую ничтожную душевную слабость. Замкните вашу душу, ваше преосвященство. Читайте молитву, если чувствуете в этом потребность.

Инквизитор поднес свой инструмент к глазам уставился на почти заросший слуховой проход.

— Странно, — пробормотал он, — барабанная перепонка отсутствует! — Он повернул лампу так, чтобы свет падал под иным, более удобным углом. — Мальчишка глух. Но саккулюс, орган пространственной и гравитационной ориентации, совершенно не затронут. Надеюсь, нам представится случай произвести вскрытие.

Он вытер инструмент ватным тампоном.

— Ваше преосвященство наверняка знает, — серьезно сказал он, — что утверждают так называемые эволюционисты? Что люди и животные имеют общих морских прародителей. И как доказательство приводят ухо. Внутреннее ухо у людей и животных заполнено жидкостью. Примечательный анахронизм, утверждают они, что наша способность слышать по-прежнему определяется правилами, действующими в водной среде. Мы трансформируем звук через водный фильтр, чтобы он стал доступным сознанию.

Риверо приподнялся, заметно нервничая.

— Что вы хотите сказать? — спросил он.

— Ничего особенного. Этот мальчик имеет иных прародителей. В его органе слуха вообще не содержится никакой жидкости!

Он достал из сумки ножницы и окунул их в банку со спиртом.

— Я хочу удалить волосяной покров, — сказал он. — Ничто нельзя оставлять на произвол случая. Потом мы сможем изучить его волосы. Надо быть особенно внимательным с колтунами, именно там они прячут свои амулеты! И любой ценой отгородите ваше сознание, чтобы чудовище не овладело им.