- Это с чего вам пришло в голову? - спросил, сколько возможно насмешливым и даже суровым голосом, князь. Но если бы в комнате было несколько посветлее, то Анна Юрьевна очень хорошо могла бы заметить, как он при этом покраснел.

- А мне казалось, - воскликнула она, - что тут есть маленькая любовь... Ты знаешь, что из учительниц я делаю ее начальницей?

- Будто? - спросил князь как бы совершенно равнодушным голосом.

- Решительно! Elle me plait infiniment!..[91] Она такая усердная, такая привлекательная для детей и, главное, такая элегантная.

Анна Юрьевна хоть и бойко, но не совсем правильно изъяснялась по-русски: более природным языком ее был язык французский.

- Я совершенно полагала, что это одна из твоих боковых альянс, продолжала она.

- Одна из боковых альянс?.. - повторил насмешливо князь. - А вы полагаете, что у меня их много?

- Уверена в том! - подхватила Анна Юрьевна и захохотала. - Il me semble, que la princesse ne peut pas...[92], как это сказать по-русски, владеть всем мужчиной.

Князь нахмурился еще более. Такой разговор о жене ему, видимо, показался не совсем приятен и приличен.

- Je crois qu'elle est tres apathique[93], - продолжала Анна Юрьевна.

- Et pourquoi le croyez vous?[94] - спросил князь, уже рассмеявшись.

- Parce qu'elle est blonde![95] - отвечала Анна Юрьевна.

- Mais vous l'etes de meme![96] - возразил ей грубо князь.

- Oh!.. moi, je suis rousse!..[97] У нас кровь так подвижна, что не имела времени окраситься, а так красная и выступила в волосах: мы все - кровь.

Князь покачал на это только головою.

- Новая теория!.. Никогда не слыхал такой.

- Ну так услышь! Знай это. A propos, encore un mot[98]: вчера приезжал ко мне этот Елпидифор Мартыныч!.. - И Анна Юрьевна, несмотря на свой гибкий язык, едва выговаривала эти два дубоватые слова. - Он очень плачет, что ты прогнал его, не приглашаешь и даже не принимаешь: за что это?

- За то, что он дурак и подлец великий! - отвечал князь.

- Но чем? - спросила Анна Юрьевна, уже воскликнув и настойчиво.

- Всем, начиная с своей подлой рожи до своих подлых мыслей! - сказал князь.

- Fi donc, mon cher![99] У всех русских, я думаю, особенно которые из бедных вышли, такие же рожи и мысли.

Анна Юрьевна не совсем, как мы видим, уважала свою страну и свой народ.

- Подите вы: у всех русских! - перебил ее князь.

- Елпидифор, по крайней мере, тем хорош, - продолжала Анна Юрьевна, что он раб и собачка самая верная и не предаст вас никогда.

- Ну, я до рабов не охотник, и, по-моему, чем кто, как раб, лучше, тем, как человек, хуже. Adieu! - произнес князь и встал.

- Ты уж едешь? - спросила Анна Юрьевна с неудовольствием.

- Еду, нужно! - отвечал князь и при этом, как бы не утерпев, еще раз взглянул на "Ревекку".

- Головой парирую, что ты едешь не домой! - сказала Анна Юрьевна, пожимая ему руку.

- Не домой, - ответил князь.

- Но куда же?

- Куда нужно!

- Если мужчина не говорит, куда едет, то он непременно едет к женщине.

Князь не без досады усмехнулся.

- У вас, кажется, кузина, только и есть в голове, как мужчины ездят к женщинам или как женщины ездят к мужчинам.

- Нет! - отвечала Анна Юрьевна с презрительной гримасой. - Надоело все это, так все prosaique[100], ничего нет оригинального.

- Но чего же бы вы желали оригинального?

- Любви какого-нибудь философа, медвежонка не ручного, как ты, например!

- Я? - произнес князь и захохотал даже при этом.

- Ты, да! - подтвердила Анна Юрьевна.

- В первый раз слышу! - проговорил князь и явно поспешил уйти поскорей от кузины.

- И в последний: женщины двух раз подобных вещей не говорят! - крикнула она ему вслед.

Князь на это ничего не ответил и, сев в карету, велел себя везти на Кузнецкий мост. Здесь он вышел из экипажа и пошел пешком. Владевшие им в настоящую минуту мысли заметно были не совсем спокойного свойства, так что он горел даже весь в лице. Проходя мимо одного оружейного магазина и случайно взглянув в его окна, князь вдруг приостановился, подумал с минуту и затем вошел в магазин.

- Дайте мне револьвер, пожалуйста! - сказал он каким-то странным голосом, обращаясь к красивому а изящному из себя приказчику.

- Большой прикажете? - спросил его тот.

- Чтобы человека мог убить! - ответил князь, не совсем искренно улыбаясь.

- О, это всякий убьет! - подхватил с гордостью приказчик. - Voici, monsieur, - прибавил он, показывая шестизарядный револьвер.

- Кажется, хорош? - произнес князь.

- Превосходный! - воскликнул приказчик и, как бы в доказательство того, прицелился револьвером в другого приказчика, который при этом усмехнулся и отодвинулся немного.

- Вам, вероятно, револьвер нужен для дороги, monsieur? - присовокупил первый приказчик.

- Да-а! - протянул князь. - Я еду в деревню, а теперь там без револьвера нельзя.

- О, да, monsieur, многие помещики берут с собой револьверы. Зарядов прикажете?

- Непременно-с! - отвечал князь.

Приказчик, уложив револьвер и заряды в один общий ящик, подал его князю. Тот, расплатившись, вышел из магазина и велел себя везти в гостиницу Роше-де-Канкаль.

- Номер мне особенный! - сказал он, входя туда.

- В какую цену? - спросил было его лакей.

- В какую хочешь! - отвечал князь.

Лакей ввел его в богатейший номер с огромными зеркалами в золотых рамах, с шелковой драпировкой, с камином и с роскошнейшей постелью.

- Чернильницу мне и все, что нужно для письма! - сказал князь.

- Сию секунду-с! - отвечал лакей и, сбегав, принес что ему было приказано.

- Ты мне больше не нужен, - сказал ему почти сердито князь.

Лакей поспешно стушевался.

Князь - выражение лица у него в эти минуты было какое-то ожесточенное сейчас же сел и принялся писать:

"Несравненная Елена! Я желаю до сумасшествия видеть вас, но ехать к вам бесполезно; это все равно, что не видеть вас. Доверьтесь мне и приезжайте с сим посланным; если вы не приедете, я не знаю, на что я решусь!"

Запечатав эту записку облаткой, князь позвонил. Вбежал тот же лакей.

- Кучера мне моего позови! - проговорил князь.

Лакей вышел, и через минуту вошел кучер, красивый мужик в длиннополом лисьем суконном кафтане и в серебряном широком кушаке. Водкой и холодом так и пахнуло от него на всю комнату.

- Ты поезжай к Жиглинским, - слышишь?.. - заговорил князь. - Отыщи там барышню непременно, - слышишь?.. Отдай ей в руки вот это письмо, только ей самой, - понимаешь?.. И привези ее сюда.

- Понимаю-с! - протянул кучер.

Он, кажется, в самом деле понял, в чем тут штука.

- Если ее дома нет, то отыщи ее там, куда она уехала, хоть бы на дне морском то было, - понимаешь?.. - продолжал князь тем же отрывистым и почти угрожающим голосом.

- Отыщу-с, только бы сказали где, - отвечал кучер, потупляя несколько глаза перед князем.

- Ступай!

Кучер вышел и, проходя коридором, видимо, соображал, как ему все это хорошенько сделать для барина.

Оставшись один, князь принялся ходить по номеру. Шаги его были беспорядочны: он шел то в один угол, то в другой. Не прошло еще и десяти минут после того, как кучер уехал, а князь уже начал прислушиваться к малейшему шуму в коридоре, и потом, как бы потеряв всякую надежду, подошел к револьверу, вынул его, осмотрел и зарядил. Глаза у него в эти минуты были почти помешаны, руки дрожали... Но вот послышался, наконец, щелчок замка в двери номера; князь поспешно спрятал револьвер в ящик и вышел на средину комнаты; затем явно уже слышен стал шум платья женского; князь дрожал всем телом. Вошла Елена, несколько сконфуженная и робеющая.