- Все лучше посоветоваться! - отвечала кротко княгиня: вечером она видела, что муж откуда-то приехал очень мрачный, затворился в своем кабинете и притворился, что читает; но потом, ночью, она очень хорошо слышала, что князь не заснул ни на минуту и даже стонал несколько раз, как бы от чего-то душившего его. Испугавшись всего этого, она поутру, не сказав даже о том князю, послала за Елпидифором Мартынычем, который и прибыл сейчас же и вместе с княгиней вошел в кабинет к князю. Тот, увидев его и поняв в чем дело, в первую минуту взбесился было; однако удержался и принял только очень сердитый вид.

- Ничего-с! - повторил еще раз Елпидифор Мартыныч, усаживаясь в кресло и приготовляясь, как видно, побеседовать. - К-х-ха! - откашлянулся он затем с каким-то особенным наслаждением и отнесся уже с разговорами к княгине. Был я, сударыня, ваше сиятельство, у графа Виктора Сергеевича на обеде; кушали у него: владыко с викарием, генерал-губернатор со свитой, разные господа сенаторы...

- Что же это, он награду свою праздновал? - спросила княгиня.

- Непременно так-с, непременно! - подтвердил Елпидифор Мартыныч. Очень старик доволен; с коронации[10] еще он желая сей первенствующей ленты Российской империи и вдруг получил ее. Приятно каждому, - согласитесь!

- Да! - поспешила согласиться княгиня: она больше всего в эти минуты желала, чтобы как-нибудь прекратить подобный разговор, от которого, она очень хорошо видела и понимала, до какой степени князь внутри себя рвет и мечет; но Елпидифор Мартыныч не унимался.

- Я, когда награжден был сим крестом, - продолжал он, указывая с гордостью на своего Владимира: - приезжаю тогда благодарить генерал-губернатора, всплакал от полноты чувств, - ей-богу!

Князь уже более не вытерпел.

- Не о чем, видно, вам плакать-то о более порядочном! - произнес он.

- О более порядочном - а?.. Вольнодумец какой он!.. Вольнодумец он у вас, княгиня, а?.. - обратился Елпидифор Мартыныч к княгине.

- Ужасный! - отвечала та.

- А вы за ушко его за это, за ушко!.. И в бога ведь, чай, не верует?.. - шутил Елпидифор Мартыныч.

- Не знаю! - сказала княгиня с улыбкою.

- Вам, как медику, совестно, я думаю, об этом и спрашивать и беспокоиться, - проговорил насмешливо князь.

- А вот что медики-с, скажу я вам на это!.. - возразил Елпидифор Мартыныч. - У меня тоже вот в молодости-то бродили в голове разные фанаберии, а тут как в первую холеру в 30-м году сунули меня в госпиталь, смотришь, сегодня умерло двести человек, завтра триста, так уверуешь тут, будешь верить!

- Смерть, и особенно близких нам людей, лучше всего нас может научить этому, - подтвердила и княгиня.

- Да как же, помилуйте! - воскликнул Елпидифор Мартыныч. - Из земли взят, говорят, землей и будешь. А душа-то куда девается? Ее-то надобно девать куда-нибудь.

Князь на это только злобно усмехнулся.

- Нынче, сударыня, все отвергают, все! - продолжал Елпидифор Мартыныч, по-прежнему обращаясь к княгине. - Нынче вон, говорят, между молодыми людьми какие-то нигилисты[11] есть, и у нас в медицине все нигилисты, все отвергли; один только, изволите видеть, лапис[12] и опиум признали! Все в природе сотворено не на потребу человека, а ко вреду ему, и один только лапис и опиум исцеляют и врачуют его от всех болезней!

- Не от всех болезней, - возразил на это сердито князь, - a genius morborum[87] нашего времени таков, что эти средства, по преимуществу, помогают.

- Какой это genius morborum такой, желал бы я знать?.. Какой это он?.. - вспылил уже Елпидифор Мартыныч. - Господи помилуй! - продолжал он, разводя руками. - Всегда были лихорадки, чахотки, параличи, - всегда они и будут!.. - Новое нам надобно было что-нибудь выдумать - вот что-с! Приедет нынче доктор к больному и расписывает ему: "У вас то-то и то-то; организм у вас такой-то, темперамент такой-то!" Батюшки мои! Целую лекцию прочтет ему из медицины, а тот и думает: "Ай, какой мудрец-всезнайка!" А я, извините меня, за грех всегда считал это делать. Я никогда не скажу больному, что у него; должен это знать я, а не он: он в этом случае человек темный, его только можно напугать тем. Родных, конечно, предуведомлю, когда кто труден, чтобы успели распорядиться о духовной и причастить заблаговременно!.. К-х-ха!.. откашлянулся старик в заключение, но вместе с тем раздался и звонок снизу от швейцара.

Князь и княгиня переглянулись между собой.

- Кто может быть так рано? - проговорила последняя.

Князь тоже недоумевал.

- Дама какая-то идет! - сказал Елпидифор Мартыныч, обертываясь и оглядываясь в залу.

- Это, вероятно, Елена! - произнесла княгиня более уже тихим голосом.

У князя все мускулы в лице передернуло.

В кабинет вошла действительно Елена. Внутри себя она, должно быть, была страшно взволнована; но, по наружности, старалась сохранить смелый и спокойный вид.

- Bonjour, princesse![88] - отнеслась она как-то особенно смело к княгине.

- Здравствуйте, - отвечала та ей негромко.

- Я пришла, князь, проведать, приехали ли вы из Петербурга, обратилась она каким-то неестественным голосом к князю.

Тот при этом сильно сконфузился.

- Да, я вчера приехал, - отвечал он, понимая так, что Елена не хочет говорить при княгине о том, что он заезжал к ней вчера.

Они часто о многих вещах, вовсе не условливаясь предварительно, не говорили при княгине.

Доктору Елена вежливо поклонилась. Елпидифор Мартыныч, в свою очередь, перед ней встал и, как только умел, модно раскланялся и вслед за тем уже не спускал с нее своих старческих очей.

Елена благодаря тому, что с детства ей дано было чисто светское образование, а еще более того благодаря своей прирожденной польской ловкости была очень грациозное и изящное создание, а одушевлявшая ее в это время решительность еще более делала ее интересной; она села на стул невдалеке от князя.

- Maman просит вас сегодня заехать к ней, она очень желает вас видеть, - проговорила Елена.

- А сами вы будете дома? - спросил ее протяжно князь.

- Непременно! - подхватила Елена стремительно.

Она и прежде, когда приглашала князя, то всегда на первых же порах упоминала имя "maman", но саму maman они покуда еще княгине не показывали, и князь только говорил ей, что это очень добрая, но больная и никуда не выезжающая старушка.

Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший смотреть на Елену, не утерпел наконец и отнесся к ней.

- К-х-ха! - начал он прежде всего с кашля. - Позвольте мне спросить: не имел ли я удовольствия встречать вас в доме графини Анны Юрьевны?

- Очень может быть, - отвечала Елена, - но только не в доме у ней, а в передней: я приходила к ней просить место учительницы.

Елпидифор Мартыныч склонил при этом свою голову.

- И получили вы сие место?

- Получила, вот по милости князя! - сказала Елена.

Елпидифор Мартыныч еще ниже склонил свою голову.

- Значит, мы в некотором роде товарищи с вами по службе. Я тоже служу у Анны Юрьевны по попечительству и смею рекомендовать себя: действительный статский советник Елпидифор Мартыныч Иллионский!

Елена молчала на это.

- А ваша фамилия? - продолжал старикашка.

- Жиглинская! - сказала Елена.

Елпидифор Мартыныч растопырил руки.

- Елизаветы Петровны дочь? - воскликнул он.

- Да! - отвечала Елена.

- Я вот еще какую вас видел, вот какохонькую! - говорил Елпидифор Мартыныч, показывая рукою от полу на аршин и все ниже и ниже затем опуская руку. - Что же ваша матушка поделывает и как поживает?

- Ничего, хорошо! - отвечала ему сухо и почти с неудовольствием Елена, потому что Елпидифор Мартыныч, говоря последние слова, явно уже обратил на нее какие-то масленые глаза: он был ужасный волокита и особенно за небогатенькими девушками.