В просторном кабинете сидели двое: маршал авиации и генерал-лейтенант. Оба чуть старше средних лет. Маршал был несколько полнее. Генерал постройнее, посуше. Темные волосы маршала гладко зачесаны назад. Седая шевелюра генерала волной вздымалась надо лбом. Говорили вполголоса. Маршал продолжал:

— Мало того, что уже в два-три раза обогнали звук, так теперь еще ночью хотим летать, как днем. А это знаешь сколько сразу проблем породило?

Генерал ничего не ответил, только понимающе кивнул.

— Одним словом, как за два «м» перевалили, сразу стало ясно, что этот «ночной глаз», который мы сейчас используем, ни к черту не годится. Не успевает летчик отреагировать на то, что видит через этот прибор. Самолет-то несется с бешеной скоростью. Смотри…

Маршал снял трубку, кому-то сказал:

— Начинайте. Прямо со второй части.

В кабинете неожиданно погас свет. И на экране, повешенном в простенке между окнами, с большими искажениями перспективы замелькали детали рельефа: поля, перелески, овраги, — промелькнула светлая лента речушки, снова мелькнуло поле.

— С трудом, но кое-что различаю, — сказал генерал.

— Различать — мало. Летчику бомбить надо, — заметил маршал. — А как он сбросит туда бомбы, если все это от него в стороне не за два и не за три километра? А когда он начинает искать цель по маршруту полета, короче говоря, под собой, «ночной глаз» не больших скоростях и малых высотах слепнет.

И тотчас на экране все превратилось в сплошные серые полосы. Когда экран погас, в кабинете опять зажегся свет.

— Эта съемка велась хоть и ночью, но при ясной погоде. А при дожде, в туман вообще ни черта не разберешь. Так что нужен мне другой прибор. Совершеннее. Есть у тебя что-нибудь в этом плане?

— Кое-что намечается, — ответил генерал. — Три года КБ Кулешова работает. Испытания начали еще в прошлом году.

— Новый прибор ночного видения? — оживился маршал.

— С очень широким полем видимости.

— Так это как раз то, что мне требуется!

— Кулешов для сухопутчиков его готовит. На танках уже установили.

— Неважно! Переделаем! — обрадовался маршал. — Сам же говоришь: ему и туман не помеха, и поле зрения у него очень широкое. Значит, летчик увидит все, что надо. Лучше сориентируется. Точнее отбомбится. Когда опробовать можно?

— Надо сначала самому посмотреть, — улыбнулся генерал. Он поднялся из-за стола, заложив руки за спину, прошел до двери кабинета, вернулся, остановился у окна. Внизу, по проспекту, сплошным потоком мчались автомобили. — Завтра поеду посмотрю, что у них получилось, — задумчиво проговорил он. — «Совой» назвали.

Перевалив через подъем, танк тяжело плюхнулся в выбоину, разбрызгав по обочинам трассы скопившуюся на дороге грязь. Не останавливаясь, он помчался дальше, вперед, в глухую темноту ночи. Через минуту на подъем, следом за ним, взлетела вторая машина. За ней — третья… Ветер неожиданно разорвал тучи. В просвете между ними показалась луна и осветила трассу, танкодром, обступившие его со всех сторон леса, косогор с могучими соснами и танками: шесть забрызганных грязью и оттого казавшихся еще приземистыми и мрачными движущихся друг за другом по дуге бронированных машин. Седьмой двигался как бы в фокусе образованного ими полукольца, примерно на равном удалении от головы и хвоста колонны.

В его башне, внимательно наблюдая за экраном установленного для испытания прибора ночного видения, сидел командир роты капитан Сергей Кольцов. Выражение лица его было хмурым, взгляд — сосредоточенным. Время от времени Кольцов брался за ручки настройки прибора, стараясь улучшить резкость изображения. Но на экране все было видно словно сквозь дымку.

— Это крот какой-то, а не «Сова», — не сдержался в конце концов Кольцов.

Неожиданно на экране появился силуэт какой-то башни. Кольцов пригляделся и скорее по памяти, нежели сумел что-либо разглядеть, определил, что это часовня. Она стояла у самой границы танкодрома, за полем и выпасом. Кольцов попытался поточнее настроить прибор на часовню, но на экране появились линии помех. Видимость стала еще хуже. Кольцов включил кнопку автоматической подстройки и, открыв люк, поднялся над башней. В лицо ударил поток сырого воздуха. Танк двигался по низине. В разрыве туч проглядывала луна. Вдоль трассы, как в молоке, плыли вершины деревьев, темнел косогор, и ясно как на ладони Кольцов вдруг снова увидел часовню. Но теперь она была совсем рядом. Это так поразило Кольцова, что с языка у него сама собой сорвалась команда:

— Стоп! Что за чертовщина?!

Танк остановился. Рядом с Кольцовым из башни поднялся сержант Звягин. Оглядевшись по сторонам, он не удержался, похвалил механика-водителя:

— Вот жмет Акрам! Уже полмаршрута проскочили!

— Часовня-то рядом! — не мог успокоиться Кольцов.

— Конечно… Где ж ей быть?

— А сколько «Сова» до нее показывает?

Звягин нырнул обратно в танк, снова вылез из башни.

— А «Сова» показывает до нее еще километра два! — доложил он.

— Вот тебе и «конечно»! Сделай контрольный замер.

Сержант проворно припал глазом к небольшому прибору, установленному на броне машины. Нажал кнопку подсвета. Внутри прибора зажглась лампочка. Окуляр под глазом сержанта засветился нежным зеленоватым светом.

— Триста двадцать метров! — доложил он.

Кольцов сделал запись в тетради, затем скомандовал:

— Вперед!

Он осмотрел трассу и поежился. Сырой воздух забивался под комбинезон, холодил грудь. Осень заявила о себе не по времени рано и неожиданно. «Вот и лету конец», — подумал Кольцов, вспомнив о том, что еще совсем недавно, всего каких-нибудь два-три дня назад, даже вот в такую позднюю вечернюю пору на танкодроме нечем было дышать.

Все лето выстояло сухим и знойным. В мае прошли дожди. И знатоки природы наперебой заговорили о том, что ясной погоды ждать не придется, что и июнь, и июль, а может, и август будут сырыми. Но все получилось наоборот. В июне дождь покрапал лишь для порядка. В июле солнце безжалостно высушило все болотца и мочажины. А в августе пожухла даже осока. Земля растрескалась. Гимнастерки солдат побелели от частых стирок. Над танкодромом и прилегающими к нему дорогами постоянно собиралось густое облако пыли. Поднятая гусеницами и колесами машин пыль подолгу висела в воздухе, лезла в открытые люки, под чехлы оружия и приборов, под шлемофоны, мешала дышать, забивалась в рот, противно скрипела на зубах. И вдруг, когда казалось, что этой жаре и этой пыли не будет конца, на пересохшую землю обрушился дождь — шумный, обильный, тяжелый, обложной дождь. Он шел день, ночь, еще день, словно хотел затопить округу. А когда кончился, сразу стало свежо…

Не увидев в темноте знакомых габаритных огней танков роты, Кольцов запросил по радио командира первого взвода:

— «Буря-12»! Как там у вас?

— Полный порядок, товарищ капитан! — раздалось в ответ в переговорном устройстве.

— Движешься по прибору?

— Так точно!

— Ну и где же ты?

— Подхожу к переезду.

— А, так ты на высотке… У тебя туман есть?

— Никак нет…

— Тогда вот что, — принял решение Кольцов, — веди взводы в пункт сбора…

— Есть!

— Приведешь — доложи. И жди меня.

— Понял!

Кольцов начал вызывать командира батальона.

— «Гром»! «Гром»! Я — «Буря». Первый и второй взводы задачу выполнили. Колонну в пункт сбора ведет лейтенант Аверочкин.

— Я — «Гром». Вас понял! — послышался в ответ глуховатый голос комбата майора Семина. — А вы чем занимаетесь?

— Продолжаю проводить замеры.

— Много осталось?

— Работы на полчаса, не меньше, — доложил Кольцов.

— Заканчивайте быстрее. Вас ждут, — предупредил Семин.