— Да нет, травить трос не придется, — ответил Болан. — Это замкнутая система. Нужно только зацепиться за надежную опору и пропустить веревку через блок, не привязывая ее. А ты вот чем займись: ступай на двадцать шестой этаж и начинай эвакуацию восточной стороны. Выгони всех оттуда.

— Это нетрудно, — сказал Таррин. — Там практически уже никого нет. Все разошлись по случаю похорон.

— Видишь, как везет при игре с листа? — довольно заметил Болан. — Отлично. Мне надо, чтобы над Восточной комнатой было открыто окно.

— Сделаем, — пообещал Таррин. — Что еще?

— Потом быстро бежишь на двадцать седьмой, к тем, кто томится у дверей Восточной комнаты. Сделай так, чтобы тебя там заметили. Пойди к Билли Джино и, сославшись на меня, скажи ему, чтобы держался рядом с новым боссом Нью-Йорка и защитил его любой ценой. Чего бы это ни стоило.

— Я передам, — пообещал Таррин. — Но что это значит? Кто новый босс?

— Дэвид — новый босс, Лео.

— Черт, ничего не понимаю. Я считал, что ты вынес ему смертный приговор.

— Правильно считал. Но чем меньше ты будешь знать о способе приведения его в исполнение, тем лучше.

— А ты действительно отправил ту банду Тузов на Лонг-Айленд?

— Конечно. В особняк Барни.

— По-моему, ты уж слишком перемудрил, — заметил Таррин, нахмурившись. — Никак не возьму в толк, какую роль ты отводишь мне. Что я...

— Пора идти, Лео. Играй с листа и будь начеку. Старайся держаться на двадцать седьмом поближе к лифтам. Там встретимся.

— Гм, черт, не надо, сержант. Не возвращайся сюда. Сделай свое дело и уходи!

— Мне надо вернуться, Лео. Мы должны доиграть до конца. Иди и делай, как я сказал.

— Не нравится мне это, — упорствовал Таррин.

— Мне тоже, — согласился Болан. — Но я это сделаю.

— Так тебе велит долг?

— Именно.

Они наспех обнялись, и Лео двинулся к выходу. У двери он задержался и очень тихо сказал:

— Я наблюдаю за тобой, парень, — и мягко закрыл за собой дверь.

Болан быстро разделся до черного комбинезона, засунул верхнюю одежду в кейс, прикрепил его к снаряжению и шагнул к окну.

Пришло время Омега продемонстрировать нью-йоркскому совету свое другое лицо.

Пора короновать короля.

А обо всем остальном позаботится дьявол.

«Король» Дэвид еще никогда не испытывал такого триумфа. Вероятно, Омега все сделал правильно. Дэвид, идя на совет, готовился снять с себя ответственность за утренние налеты, указать на их истинного виновника, разорвать треклятого Омегу на куски и на его примере показать, к чему приводит неограниченная власть в руках безответственных людей. Тем самым был бы сделан первый шаг к полному дезавуированию собравшихся на совет самовлюбленных болванов. И Эритрея уже потирал руки в предвкушении славного спектакля.

Но когда он ворвался в зал заседаний, то увидел страх в глазах собравшихся, неприкрытый, животный страх. Ди Англиа фактически тут же, перед всеми, принес ему извинения. Густини юлил и оправдывался, а Фортуна и Пелотти просто сидели и потели, словно в штаны наложили.

Дэвиду даже не понадобилось выступать с заготовленной речью. Он просто сел и взял на себя роль председателя совета. Они снова обсудили нью-йоркский вопрос и утвердили ранее принятые решения. Поговорили о похоронах, о приеме, оказанном приезжим капо и их людям, и слегка коснулись планов Дэвида на будущее корпорации. Говорили о полиции, о делах в Вашингтоне, о проблеме Мака Болана и, наконец, об Оджи.

— Я всячески скрывал это, — сказал Дэвид, — но старик, кроме всего прочего, впал в старческий маразм. Последние месяцы жизнь в нем угасала, а он отчаянно цеплялся за нее. Но рассудок его уже помутился. То он был нормальным, как любой из нас, то вдруг совершенно терял над собой контроль. И вы, конечно, понимаете причины, по которым мне приходилось скрывать от вас его состояние. Мне нет нужды говорить о том, какой вред был бы нанесен Организации, если бы это все всплыло на поверхность. Я, безусловно, защищал Оджи — его авторитет и старые заслуги нельзя сбросить со счетов, — но я также защищал и вас, джентльмены, как и наше общее дело.

— В этом никто из нас не сомневается, — мягко заверил его Ди Англиа. — Мы не обращаем внимание на дикие слухи.

— Все равно прошу занести это в протокол, — настаивал Дэвид. — Кто-то из собственных корыстных побуждений попытался воспользоваться несчастьем Оджи. Но Бог свидетель, я клянусь, что Оджи находился в собственном доме и в собственной постели в Питтсфилде, когда пришла беда. Когда я вернулся, его уже не было в живых. Я опоздал на самую малость. Остальное вам известно. Мы нашли его бренные останки в Питтсфилде. И если кто-то связывает его смерть со мной, то он просто спятил.

— Или тоже впал в маразм, — хмыкнул Ди Англиа.

— Кого ты имеешь в виду? — резко спросил Дэвид.

— Того, кого ты только что выгнал отсюда, — пояснил Фортуна. — Это он созвал нас, Дэвид. Тебе надо поговорить со стариком. Мне кажется, смерть Оджи сильно подействовала на него. Они ведь были очень близки. Ты же знаешь, их дружба тянется со времен сотворения мира.

— Так это Барни собрал вас здесь?

Ответ напрашивался сам собой, но все как-то беспокойно заерзали и смущенно опустили глаза.

— Он даже намекал на то, что ты каким-то образом связан с Маком Боланом, — глухим голосом произнес Ди Англиа. — По-моему, ты попал в точку, Дэвид. Это маразм.

— Или того хуже, — заметил «король» Дэвид ледяным тоном. — Вчера Барни был в городе? Его кто-нибудь видел?

Возникла пауза, затем Фортуна нерешительно произнес:

— Может быть, ты перегибаешь палку, Дэвид. Это уж слишком. Старик просто... ну, он...

— Созрел для полной отставки, — продолжил за него Ди Англиа.

— А как поступают со старперами? — спросил Пелотти.

— Так скоро и до нас дойдет очередь, — рассмеялся Фортуна, разряжая обстановку.

— Говорят, что настоящие мужчины умирают молодыми, — заметил Густини в тон всеобщему оживлению. — Это значит, что настанет и наш черед, это точно, все там будем.

Но они ошибались. Ни у кого из присутствующих капо, за исключением, разве что, Дэвида Эритреи — кандидата в босса всех боссов, не было оснований беспокоиться о грядущей беспомощной старости.

Именно в этот момент нечто темное буквально свалилось с неба и опустилось на карниз за широким окном зала заседаний на двадцать седьмом этаже.

Всех без исключения парализовало появление невероятного призрака в черном, молча и безучастно взиравшего на них сквозь идеально чистое стекло окна. Это был взгляд смерти. Могильным холодом веяло и от маленького, но беспощадного автомата, хищно выглядывавшего своим бездонным зрачком из-под локтя черного фантома. Этот циклопий глаз смерти оставил им всем только один короткий миг, уместившийся между двумя ударами сердца, чтобы они могли увидеть того, кто пришел по их душу.

Не дольше этого мгновения длилось и всеобщее оцепенение. Все разом пришли в движение, пытаясь вскочить на ноги, но было поздно — светопреставление началось.

Из короткого ствола автомата вырвалось пламя, со звоном посыпалось оконное стекло, и в комнату ворвался ангел смерти. Первой же очередью смело всех, сидевших по одну сторону стола. Несмотря на обманчивую легкость оружия человека в черном, Густини и Фортуну приподняло и отбросило к стене. Пелотти, вопреки логике, бросился к окну, что было равносильно самоубийству, а Ди Англиа вместе со стулом опрокинулся на спину. Затем к процессии в ад присоединились те, кто сидел по другую сторону стола, где председательствовал Эритрея. Помертвев от ужаса, Дэвид наблюдал, как, распоротое очередью, расползалось брюхо Пелотти. Так разлетается чучело, набитое ватой под ударом ножа. Дэвид увидел, как обнажались перемолотые 9-ти миллиметровыми пулями внутренности Пелотти, который умер прежде, чем коснулся пола. На его глазах коротышка Ди Англиа, перепачканный кровью Пелотти, отчаянно барахтался на спине, пытаясь найти укрытие, но тщетно: несколько свинцовых шмелей с басовитым гудением впились ему в грудь. Тело Ди Англиа встряхнуло, в предсмертной судороге он свернулся в комок, да так и застыл в этой позе навечно.