— Кажется, да. Пусть это будет посмертным салютом Питеру.

— Да будет так. Мы снимаемся. Будем в точке через тридцать секунд.

Болан прошел в оружейный отсек, снарядил новые ракеты, закрепил их на пусковой установке, затем вернулся в отсек управления.

С помощью бортового компьютера он рассчитал координаты новых целей и ввел их в блоки памяти, приготовленных к пуску ракет.

Через тридцать — сорок секунд на экране монитора появилась группа машин, которые остановились у парадного входа в особняк покойного Оджи. Из передней машины вышел Гарольд Броньола. Тут же распахнулась тяжелая дверь дворца, и на пороге показался Дэвид Эритрея. Завидев группу поджидающих его людей, он в нерешительности замер. И тогда к нему подошел Броньола с протянутой для рукопожатия рукой.

Болан осклабился. Когда они пожали друг другу руки и вместе двинулись к машине, на губах Болана мелькнуло подобие улыбки. Еще одно точное попадание. Через считанные секунды кортеж машин исчез с экрана монитора.

Болан наблюдал за их отъездом невооруженным глазом. Дождавшись, когда замыкающая машина проехала мимо догорающих обломков у ворот, он вернулся к своему разрушительному делу.

Мак перевел систему управления огнем в автоматический режим и на десяток секунд замер в неподвижности, выжидательно постукивая пальцами по колену, пока компьютер пережевывал запущенную программу. Когда на пульте замигал индикатор готовности системы к бою, Болан решительно надавил на педаль пуска, в последний раз салютуя старому доброму Нью-Йорку.

С промежутком в десять секунд четверка смертоносных огненных птиц сорвалась с направляющих и унеслась каждая к своей цели, чтобы сравнять с землей остатки империи, не имеющей права на существование.

Старое здание просело, словно чей-то гигантский кулак обрушился на него, полыхнуло огнем, зашаталось и рухнуло, а над его развалинами высоко в небо взметнулся столб огня и дыма.

— Прощай, Оджи, — произнес Палач. — Все-таки, ты был мерзким типом.

Бренные останки Оджи Маринелло предали земле непогожим весенним утром в Квинсе, одном из районов Нью-Йорка. Во время отпевания в часовне крышку гроба даже не открывали, так как от Оджи не осталось почти ничего, что можно было бы выставить на всеобщее обозрение. По образному выражению одного из гостей, присутствовавших на похоронах, «вид нескольких почерневших костей и небольшой порции жаркого не вызовут энтузиазма в душах его соратников и последователей».

На похороны собралось на удивление мало народу. Пришли, в основном, полицейские и журналисты.

— Как же так?! — разочарованно воскликнул один из репортеров. — Где же пышные и грандиозные похороны? Где все многочисленные сподвижники покойного?

Из тех, кто присутствовал в часовне, к траурной процессии, провожавшей покойного в его последний путь, присоединились только единицы. В конце концов, день выдался довольно мерзкий, да и событие было не из веселых.

Среди тех немногих, кто решился приехать в Квинс и теперь мок под дождем, выделялись гигант-полицейский из городского управления, начальник отдела по борьбе с организованной преступностью Вильям Рафферти и его гость из Вашингтона Гарольд Броньола.

— Хорошую же помощь я получил от твоего «бюро добрых услуг», — ворчал промокший до нитки Рафферти.

— Мы и сами не знали об этом до сегодняшнего утра, — ответил Броньола. — Они ускользнули от нас под покровом ночи.

— Массовое бегство и ночное просачивание, — продолжал бубнить Рафферти, — не одно и то же. Надо было предупредить меня. Ведь это мой вопрос. Я имею в виду сбор информации — мое дело, верно? Во многих отделах были бы счастливы узнать, что состоятся обычные, скромные похороны. Мы бы сэкономили тысячи баксов, мы бы...

— Ладно, ладно, извини, — попытался урезонить приятеля Броньола. — Но ты пойми, что эту ночь я тоже не спал в теплой постельке.

— Да, я знаю, — буркнул Рафферти. Он смахнул дождевые капли с лица. — Мои сотрудники начали возвращаться к вечеру. Ты сказал, будет много шума. Ты был прав. Но мы не там его ждали. Мы стерегли приезжих, а они парня не интересовали, так?

— Какого парня? — равнодушно спросил Броньола.

— Ты знаешь, о ком я говорю. Он повесил на нас трупы Фортуны и Густини, Пелотти и Ди Англиа, и еще кое-какие мелочи. Теперь у нас в морге можно открывать филиал мафии.

Броньола хмыкнул.

— Зато у тебя теперь чистый город, Билл.

— На моей памяти он еще никогда не был таким чистым, — согласился гигант-полицейский, стараясь скрыть свою улыбку.

Броньола тоже улыбнулся, несмотря на царившую вокруг атмосферу всеобщей печали и скорби.

— Теперь мне на несколько недель хватит работенки — разгребать эту навозную кучу, обрабатывать, сортировать и подшивать бумаги. Информационный взрыв, такие вот дела. Придется привлечь и тебя, это по твоей части. Господи, а сколько времени понадобится, чтобы разобраться в наследии Барни Матильды и вытащить на свет божий содержимое его подвала! Но скажу тебе честно, мистер Этика: сначала я все же как следует отосплюсь.

Впервые за долгое время!

— Да ладно, не преувеличивай. Можно пригласить тебя на обед?

— Извини, но у меня днем встреча в Вашингтоне, — сказал шеф ФБР и улыбнулся. Я должен представить одну очень важную персону на одной из подкомиссий Сената.

— Вы, ребята, из всего извлекаете свой интерес, — беззлобно проворчал Рафферти.

— Надо же получить какую-то компенсацию, — попытался оправдаться Броньола.

Он хотел было еще что-то добавить, но осекся. Нечто знакомое привлекло его внимание на улице, примыкающей к ограде кладбища. Там, за пеленой дождя, возник размытый, но до боли знакомый силуэт. Гарольда поразило не столько его появление, сколько то, каким естественным было его присутствие здесь.

Броньола готов был поклясться своим значком полицейского, что у кладбищенских ворот стоял автофургон Болана, напичканный такими секретами и премудростями, о которых старина Барни Матильда даже и не мечтал.

И он не ошибся.

Из фургона вышла красивая молодая женщина в белом плаще и грациозной походкой решительно направилась к похоронной процессии.

Фургон дважды мигнул фарами и медленно отъехал.

Броньола проводил его взглядом, пока он не растаял в тумане, затем обратил внимание на приближающуюся молодую даму, которая, несмотря на похороны, имела полное право испытывать чувства восторга и триумфа.

Но если ее и наполняли эти эмоции, она их искусно скрывала. Броньола не встречал более угрюмой молодой дамы со времен операции на Гавайях.

— Ты же не можешь покорить все мужские сердца, малышка, — нежно сказал он ей.

— Глупости, — резко ответила Салли. — Он просто еще один дикарь! Пошел он к черту, чтоб ему провалиться!

— Конечно, конечно, — пробормотал Броньола.

— О ком это вы? — поинтересовался Рафферти.

— Об одном человеке, с которым ты бы не захотел знаться, — усмехнулся Броньола. — Билл, это — Салли Палмер. Можешь поздравить ее. Вчера она собственноручно вбила осиновый кол в сердце вампира.

— Не совсем так, я только заточила его, — уже спокойнее сказала девушка. — А вогнал его другой человек.

— Кажется, я догадываюсь, о ком идет речь, — заметил Рафферти. Его глаза смотрели туда, где в тумане растаяли очертания фургона. — Что он за человек?

— Сейчас я бы сказал так: у него в жилах течет такая же кровь, как у тебя и меня, — со вздохом пояснил Броньола. — Когда-то у него, как и у нас с тобой, были мечты и идеалы. Ему, как и всем, не чужды усталость, страх и сомнения. Он такой же человек, как ты и я.

— Вы слишком эгоистичны, мистер Броньола, — заметила Салли.

Броньола усмехнулся, затем надел на лицо скорбную маску, более подобающую кладбищенской обстановке и похоронам.

Гроб медленно опустился в могилу. Директор ФБР первым наклонился, взял горсть земли и бросил ее на крышку гроба.

Закончилась целая эпоха. Король умер, не оставив наследников ни по крови, ни по духу.