За то, что барон Рауль взимал пошлину на водных путях и дань на дорогах сухопутных; что он время от времени нет-нет да и оберет беззащитного бюргера, или ограбит соседа, или вырвет зубы у какого-нибудь еврея; что он как-то сжег замок врага вместе с его женой и детьми, - за все это в стране славили и уважали могучего барона. Возвращаясь из победного похода, он неизменно оделял церковь долей от своей добычи, так что церковное благословение всегда сопутствовало ему в бою. Так жил барон Рауль, гордость страны, в которой он родился, украшение двора, церкви и округи.

Но среди всего своего могущества и великолепия благородный Синебрад глубоко страдал от домашних неурядиц: дело в том, что его красавицы жены умирали одна за другой. Не успеет жениться, и вот он уже вдовец; за восемнадцать лет знатный феодал перенес не менее девяти таких тяжелых утрат. Ибо правду говорят, что удача - приживалка, а беда - республиканка, ведь ей все равно кого навещать: богатого или бедного, великого или ничтожного.

* * *

- Перестань оплакивать своего вероломного бродягу-жениха, - говорила леди Шакабак своей дочери, прекрасной Фатиме, - и подумай, как любит тебя благородный Синебрад! Изо всех девиц на вчерашнем балу он обратил внимание только на тебя и на твою кузину.

- Но моей кузине, право же, не приходится гордиться своей внешностью, взвилась очаровательная Фатима. - Хотя мне совершенно безразлично, обращает ли на меня внимание милорд Синебрад. Мое сердце, любезнейшая матушка, с тем, кто сейчас так далеко!

- Дитя мое, он танцевал с тобою четыре галлиарды, девять экосезов и двадцать три куранты, если не ошибаюсь, - продолжала мать, словно не слыша последнего замечания дочери.

- Двадцать пять, - поправила прелестная Фатима, потупя очи долу. - Но увы! Романа танцевал куда лучше!

- У него совсем не придворные манеры, - с осторожностью заметила мать.

- Я вовсе не отрицаю достоинств лорда де Синебрада как танцора, мама, ответила Фатима. - Для такого пузатого коротышки - он плясун хоть куда, а важностью вида не уступит даже самому его величеству королю.

- Вы с ним были самой красивой парой на балу, дитя мое! - воскликнула достойная леди.

- О, этот гороховый камзол с оранжевыми прорезями, синие, красные и желтые страусовые перья, двуцветные панталоны и розовые туфли ему несказанно к лицу, - признала Фатима. - Не приходится спорить, несмотря на преклонный возраст, он ловок и подвижен, как юноша. Но увы! Маменька, у благородного барона было уже девять жен.

- И твоя кузина отдала бы свои глаза, чтобы только стать десятой, ввернула мать.

- Моя кузина отдала бы глаза? - воскликнула Фатима. - Это не бог весть как много, ведь они у нее безобразно косят.

Так беседовали меж собой дамы, едучи ночью домой с бала в замке барона де Синебрада.

Любезный читатель, подслушавший их разговор, поймет сомнения, терзавшие душу прекрасной Фатимы, а юная читательница, получившая отличное английское воспитание, разделит с нею ее терзанья. Правда, перед тем как Романэ ушел на священную войну, Фатима с ним обручилась; но ведь всем известно, долгий сговор до добра не доводит; и хотя верная, любящая девушка многие месяцы напрасно ждала вестей от жениха, ее достойные родители давно уже выражали крайнее неодобрение этому браку, который должен был повергнуть обе стороны в беспросветную нищету. Они правда, скрепя сердце, допустили помолвку; но, когда благородный барон Синебрад отличил Фатиму на похоронах своей девятой супруги и назад с погребальной церемонии ехал рядом с нею, рассудительные родители сразу поняли, насколько лучше, правильнее и благополучнее будет для их дочери иметь спутником жизни такого мужчину, как барон, чем дожидаться на авось возвращения нищего бродяги, которому в жены она была обещана.

Ах, что за чистое, благородное создание, что за чудо самоотвержения и верности долгу, что за образец послушания родительской воле - этот ангел во плоти, нежно воспитанная дочь благородного семейства! Вместо того чтобы тратить время на нездоровые упорствования и пустые сожаления о далеком возлюбленном, примерная Фатима сразу же уведомила своих почтенных родителей, что готова им подчиниться; и хотя в душе она страдала (по ее собственным словам, страдала непереносимо), свои муки это восхитительное создание так хорошо скрывало, что никто о них даже не догадывался. Она сказала, что постарается забыть о прежних узах сердца, и так глубоко было в ней сознание долга (пусть столь же глубоким будет оно у каждой английской барышни), что она выполнила обещание. "На мои прежние увлечения, - сказала прелестная дева, увязывая в узелок письма Романэ и его подарки, которые, поскольку добрый рыцарь был нищ и гол, представляли не бог весть какую ценность, - на мои прежние увлечения я смотрю как на детские глупости. Мои нежные чувства укоренились там, куда их привили мои любезные родители, - они принадлежат благородному, знатному, любезному Синебраду. Правда, он не особенно хорош собой, но чистая и воспитанная девушка знает цену быстролетному внешнему совершенству. Правда, он стар; но может ли быть лучше занятие для женщины, чем уход за престарелым и больным супругом? Он уже был женат, это тоже не подлежит сомнению, - но - ах, матушка! - кто не понимает, что мужем всех ласковее и добрее будет тот, кто после девяти браков все же не мыслит себе счастья без жены?"

Вот с какими здравыми мыслями объявила прекрасная Фатима о своей готовности послушаться родителей и принять роскошный свадебный дар от своего любезного жениха.

III

Старая графиня де Шакабак раз двадцать пыталась увидеться со своей злосчастной дочерью. Но всякий раз как она появлялась у неприступных ворот замка Си небрад, привратники злобно ухмылялись ей из-за чугунной решетки и гнали ее прочь. "Леди Синебрад не принимает никого, кроме своего духовника, и не выходит из опочивальни", - таков был неизменный ответ упрямых клевретов на мольбу встревоженной матери. Наконец, разъяренный ее беспрестанными появлениями, сам гневливый барон де Синебрад, случившийся в то время у ворот, зарядил самострел и выпустил из него арбалет прямо в круп ее кобыле, так что почтенная дама с визгом в страхе обратилась в бегство. "В следующий раз буду стрелять не в лошадь, - рявкнул ей вдогонку кровожадный барон, - а в седока!" И все, кто знал его злодейский характер и его меткий глаз, не сомневались и в том, что он выполнит угрозу, и в том, что попадет в цель.