- Ты не поехал сегодня в клуб? – заговорила она о другом.

- Не поехал, - кивнул Генри, и его лицо показалось из-за газеты. Он был все еще интересным мужчиной, хотя и гораздо старше ее. Идеально выбрит, одет так, будто собирается из дому. Улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Так, как улыбаются со сцены. – Погода ужасная, ноет колено. Перестань жевать траву. От тебя скоро одни кости останутся. Кто вместо тебя Берту сыграет?

- Я не собираюсь из-за одной роли портить фигуру. Потому что иначе мне придется прекратить карьеру, а я к этому совершенно не готова, - ответила она, продолжая жевать теперь уже тертую морковь.

- Дорогая, ты – самая красивая женщина в Лондоне, - отмахнулся Генри. – Тебе это хорошо известно. Иногда мне кажется, что слишком хорошо.

- Тебе не менее хорошо известно, чего мне это стоит. И все же твое колено… Может, следует показаться доктору Вуду?

- Так не терпится поскорее от меня избавиться?

Как и многие стареющие актеры, исполнявшие в прошлом роли героев-любовников ввиду своей замечательной наружности, Генри Уилсон весьма остро переживал закономерные изменения, и каждая следующая цифра в собственном возрасте повергала его в уныние. Тем более это было болезненно, что женат он был на женщине, годившейся ему в дочери.

- Ты говоришь глупости и прекрасно об этом знаешь, - устало сказала Клара. В виске опять засверлило. – Что, по-твоему, я стану делать, избавившись от тебя?

- Разумеется, делать тебе станет нечего, любовь моя. Актриса ты неплохая, но не более, - проворчал Генри. Снова отгородился от нее газетой и продолжил вслух, даже не изменив тона: – Греция согласилась выплатить наложенный на нее Лигой Наций штраф за военный инцидент с Болгарией.

- Я сегодня опоздаю на репетицию. У меня назначена примерка, - бросила она газете и, дожевав салат из сельдерея, вышла из столовой.

В костюмерной мастерской Клара провела гораздо больше времени, чем рассчитывала. Молодая портниха ошиблась, и теперь приходилось на ходу подгонять платье, которое было нужно к завтрашнему спектаклю. Они играли старую пьесу, идущую уже не первый сезон, но Генри почему-то вдруг решил обновить костюмы. При этом кардинально изменив их стиль. Кларе очень нравилось платье, которое он выбрал для нее. Оно шло ей, подчеркивая идеальную фигуру. Тем более сегодня она негодовала, как можно было все испортить.

- Я расскажу мистеру Уилсону, что мне приходится тратить драгоценное время из-за оплошностей ваших портних, - возмущенно говорила она в кабинете управляющего. – Если это еще раз повторится, мы откажемся от ваших услуг. В конце концов, вы не единственная мастерская в Лондоне.

Репетиция уже была в самом разгаре, когда Клара, наконец, попала в театр. В гримерной ей было слышно, как в зале громыхал Генри. Наверняка репетиция проходила неудачно. Значит, сейчас он и ей спуску не даст. В таком настроении он всегда гонял ее до седьмого пота. Что было просто неизбежно в тяжелом парчовом платье времен королевы Елизаветы. Неудобные обручи юбки, жесткий корсет, огромный парик.

Через несколько часов изнуряющей репетиции она могла мечтать только о ванной и любом уголке, где можно было бы склонить голову. Наконец, Генри смилостивился и объявил об окончании пытки. На негнущихся ногах Клара доплелась до гримерной, открыла дверь и, едва не открыв рот от удивления, привалилась к стене.

- Здравствуйте, миссис Уилсон, - донеслось до нее непривычно по-английски.

- Здравствуйте, мистер Авершин, - ровным чужим голосом ответила Клара.

Она сумела оторваться от своей внезапной опоры и прошла к стулу. Аккуратно сняла перед зеркалом парик, отправив его на подставку. Потом сбросила туфли, которые после долгого времени казались ей испанскими сапогами. Чуть распустила шнуровку лифа. И, наконец, снова посмотрела на Николая.

- Весьма неожиданный визит.

- Да, неожиданный, - проговорил он, сложив руки на груди. Вышел из своего угла, но, так и не приблизившись, занял стул чуть в стороне. – Я хотел увидеть вас вблизи и убедиться, что это вы.

- Что ж, вы увидели и убедились.

- Убедился. Мне уходить?

Клара из последних сил не позволяла себе воскрешать воспоминания, нахлынувшие, едва она увидела его в своей гримерной. К чему теперь ворошить прошлое, которое давно оставлено позади? Ей нечаянно повезло. Теперь она знает, что он выбрался из кошмара своей страны. И этого довольно. Но не сдержалась, задав вопрос, на который вряд ли имела право:

- Вы теперь в Лондоне?

- В Лондоне, - он кивнул и чуть заметно улыбнулся, хотя видимое напряжение его не оставляло. – Меня пригласили читать лекции в Университетском колледже Лондона. Я живу в Париже. Здесь до Рождества, потом вернусь назад. Я увидел вас вчера во время спектакля… Не удержался. А вы? Как вы живете?

- У меня все благополучно, - ответила Клэр, надеясь, что прозвучало не слишком уныло. – Я добилась всего, о чем мечтала. У меня профессия, которой я живу, муж, сын.

«У него, наверное, тоже семья. Где они сейчас, здесь с ним или ждут в Париже?» - тоскливо подумала она, но вслух сказала:

- Я рада, что сейчас вы здесь, а не там… и по-прежнему занимаетесь любимым делом.

- Чем же мне еще заниматься? – усмехнулся он. – Не так уж велик у меня выбор.

На несколько мгновений Николай задержал взгляд на ее лице и потом, совсем по-настоящему улыбнувшись, сказал:

- Цвет волос… Так лучше.

- Вам нравится. Мне приятно.

Клара помолчала. Когда-то давно она сама сделала все, чтобы они с Николаем стали чужими. Теперь светский разговор исчерпан, а то, о чем ей хочется с ним говорить, запретно.

- Вам, наверное, пора. Вас ждут?

- Лекции на сегодня я отчитал, – коротко бросил он. – Впрочем, ждут, вероятно, вас. В таком случае, всего доброго, Клэр.

Он резко встал со стула, чуть поклонился и снова замер, глядя на нее. Будто ожидая, что она подаст ему руку. В конце концов, у нее не было причин, чтобы не делать этого.

- И вам всего хорошего, мистер Авершин, - ответила Клара и отвернулась к зеркалу. Надо было снять грим. Потом позвать Милдред, чтобы та помогла ей снять это проклятое платье, в котором нечем было дышать.

Он снова усмехнулся. Мимолетно, почти незаметно – так и не дождавшись ее руки. А затем быстро вышел прочь. Спустился по лестнице и покинул здание театра со служебного входа.

Он так и не знал, зачем искал теперь возможности встретиться с ней. Просто отдавал себе отчет, что это неизбежно. Что должен увидеть ее и сказать ей хоть несколько слов – черт его знает, о чем и для чего. Так и не сказав главного.

Господи… Сколько лет! Сколько проклятых лет прошло с тех пор! Как они оба изменились! О чем им говорить? И если он, как в воздухе, нуждался в эту самую минуту в простом присутствии возле нее… Она сама выставила его прочь – изящно и этак… светски.