- Может, и сбрехал... Так вот и вся жизнь наша идет: стесни-тельно и без-рас-четно!.. А горы же тут как?.. Не шибко высокие?
Присмотрелся Иван Петров к темневшей гряде гор и сам себе ответил:
- Ну, одним еловом, не Кавказ!.. С тем и до свидания...
И когда пошел он, Семеныч, зорко за ним глядевший, не захватил бы мимоходом лопату или кирку, увидел, что он прихрамывает немного на левую ногу, и сказал фыркающему у колодца Гавриле:
- Обманул он нас - один он был!..
- А я тебе что говорил? - вскинулся Гаврила. - Не говорил я тебе: связать его надо?
- Связать?!. На это ж надо силу иметь такого связать, - кротко вставил Нефед, вытиравший голое личико грязной тряпочкой.
А Семеныч только махнул рукой и, в одежде менее заметно горбатый, в ушатой шапке, семеня двинулся к безоконному дому посмотреть на всякий случай, нет ли там товарища Ивана Петрова.
Он обошел только нижний этаж, на верхний же по сомнительной лестнице не поднимался, да и незачем было подыматься: нигде не было грязных следов.
II
В этот день дождь начался часов с десяти утра и сначала шел мелкий, ленивый, так что Семеныч говорил о нем: "По-ден-щину отбывает!" Но к вечеру начал барабанить частый, крупный, спорый, и Семеныч, выйдя с объедками к Верке, сообщительно сказал ей:
- Ну, Верочка, этот уж начал сдельно работать... Поэтому, раз твой дом не дает течи, лежи себе спи!..
Но Верка залаяла яростно, когда совершенно стемнело и зажгли уже лампочку старики. От лампочки через дверь ворвалась на двор золотая, пропыленная дождем полоса, а в полосе этой показалась женщина и, подойдя, сказала Нефеду, который стоял в это время на пороге:
- Мир вам, и мы к вам!
- Та-ак... это... по какой же причине? - испугался Нефед.
- Так говорится... Пропускай, не стой в воротах, - видишь: шпарит!
Нефед попятился внутрь, и женщина появилась перед Семенычем и Гаврилой и сказала им певуче, но с хрипотой:
- Не ждали - не гадали?.. Здравствуйте вам!
Она была в плаще поверх теплой одежды. Мокрое лицо ее блестело, плащ тоже, и с него струилась вода.
Нефед закрыл дверь, Семеныч поднялся из-за стола, Гаврила сдвинулся с табуретки, на которой сидел, и опустил вниз длинные руки, соображая, стоит ли ему вытягиваться во весь длинный рост, или не стоит, и три старика разглядывали женщину, каждый про себя решая, учительница она, или агроном, или фельдшерица, или служит она в финотделе, которому оказалось так поздно и в такой дождь неотложное дело до них, живущих уединенно.
Но женщина отстегнула верхний крючок плаща, расстегнула пуговицы пальто и начала стягивать с себя то и другое вместе, а когда промокшее и прилипшее к платью пальто не снялось так быстро, как ей хотелось, она крикнула вдруг низко и совсем хрипло:
- Тяните, что ли, черти!.. Обращения с женщиной не знаете!
К этому добавила она более крепкое, такое, что Нефед кашлянул, Гаврила крякнул, а Семеныч протянул облегченно за всех:
- Ну, во-от!.. А мы-то думали, служащая власть какая!
И услужливо, но не торопясь, помог ей раздеться, предусмотрительно спросив:
- Ты одна или с тобой еще товарищ какой?
- Татарин там, черт!.. На дороге остался... Такая справа паршивая, что переднее колесо сломал...
И женщина тут же хозяйственно стала щупать, тепла ли плита.
- Конечно, без колеса не поедешь, - согласился Семеныч.
Кроткий Нефед заступился за татарина:
- Дорога у нас тут - ямы одни!
А Гаврила спросил мрачно:
- Татарин этот тоже к нам заявится?
- Татарин верхом в город хочет, а линейку бросает... Черт с ним, пускай едет верхом...
И вдруг, как старший, добавила женщина:
- А ну-ка, кто из вас бойчей? Клади дров в печку, отогреваться-сушиться буду!..
- Ну-ка-ет! - подхватил Гаврила. - Ты это нам что - дров привезла?
- Ах, злыдень! - покачала головой женщина. - Видишь - нитки на мне сухой нет? Что тебе, чертушка, двух полен жалко?
- У нас полен не бывает... У нас хворост, - объяснил ей Нефед.
- Ну что ж... Еще лучше!.. Пылко гореть будет... Тащи!
И слегка ударила его по узкому сухому плечу женщина.
Нефед взглянул на Семеныча, - тот кивнул головой:
- Раз человек промок, - первое дело ему сухость нужна...
И Нефед достал в сенях охапку хвороста.
Женщина осталась в одном только ситцевом платье, кое-где голубом, на плечах же, где оно прилипло, темном. Лицо ее, вытертое о кофточку, сплошь зарозовело. На правой щеке оказалась крупная родинка; мокрые короткие русые волосы, прямой нос, серые глаза; не из высоких, не из полных; лет двадцати двух-трех, не больше.
Она сунула руку в карман платья, достала коробку папирос, но коробка размякла, папиросы склеились, и она бросила коробку в угол, сказав Семенычу:
- Верти кручонку, дед!
- Из чего это "верти"? - удивился Семеныч.
- Что-о?.. Та-ба-ку нет?.. Врешь, небось?.. Ну, хоть из махорки валяй.
- А махорки где взять прикажешь?
- Тоже нету?
- Не водится у нас...
Женщина выругалась еще сложнее, и в то время как Нефед покорно ломал на колене хворост, Гаврила ворчал:
- Какого черта!.. Лезет всякий со своими командами!.. Что у нас гостиница или двор постоялый?
Сухой хворост, брошенный на тлевшие угли, запылал ярко, и женщина начала быстро и ловко расстегивать и стаскивать платье.
В рубашке, обшитой узким кружевом, она стала еще деловитее. Она устроила на табурете перед дверцей плиты свою юбку и блузку и, оглянувшись кругом, где бы сесть, чтобы снять высокие заляпанные грязью ботинки, шлепнулась на топчан Семеныча.
Высоко забросив одну ногу на другую и распутывая шнуровку, она говорила Нефеду:
- Ты, старичок, возьми вон папирос коробку - я бросила, - положи на плиту, они высохнут, ничего...
И Нефед подобрал бережно и положил на плиту раскисшую коробку.
- Все-таки ты откуда же ехала, товарищ? - захотел узнать Семеныч. - Из города или, стало быть, в город?
- Я же тебе говорила, что татарин в город верхом поехал...
- Тут именно может быть разное... конечно, от нас до города ближе все-таки, чем, скажем, до деревни...
- Ду-урной! - перебила женщина. - Стала бы я из города выезжать по такой погоде! Да еще на ночь глядя!.. Вот умница-то!..
- Стало быть, из деревни ты... Так!.. Вчерашний Иван Петров оттуда, и ты оттуда же... Из одного места-жительства...
- Ка-кой Иван Петров? - живо вскинулась женщина, бросив ботинок.
- Должна ты его знать лучше, раз ты оттуда едешь... Прописался у меня Иван Петров, а там кто его знает... По морям плавал... И нога у него, я заметил, с прихромом.
- Молодой или старый? - еще живее спросила женщина.
- Зачем старый... Старые только мы трое остались, а то все молодые пошли... На руках знаки носит...
- Гм... Тоже сюда к вам заходил?
- Как же?.. Ночевал у нас...
Женщина, нагнувшись, продолжала расшнуровывать ботинки, но очень нетерпеливо, а когда стащила их, поставила на плиту, села к огню, отодвинув на табурете платье, и заболтала задумчиво ногами в тонких грязных чулках.
- Видать мне отсюда, что ты с ним знакомая, - буркнул Гаврила.
Женщина взглянула на него, перевела взгляд серых неробких глаз (они были выпуклые) на Семеныча, потом на Нефеда, который стоял к ней ближе других, и сказала:
- Знаком болван с дураком, - пили вместе чай с молоком...
Поболтала ногой и спросила Нефеда, найдя его более простоватым:
- Он же ведь не один приходил, вдвоем?
- Истинно! - поспешно отозвался Нефед. - Звал кого-сь еще, только мы не видали...
Женщина ударила себя ладонью по колену, но слишком сильно, так, что осушила ладонь и сморщила лицо от боли.
- Соврал, соврал он, дружок: никого с ним не было, вид только делал! поправил Нефеда Семеныч. - Один в город утром пошел, - я ведь смотрел ему вслед...
- Один? - насторожилась женщина и повеселела.