И все же… Они исчезли, ушли, погибли, эти великие, а мы живем. И как бы жалки и малы мы ни были по сравнению с ними, мы все-таки нашли дорогу среди звезд, пришли сюда и освободили хранителя пещеры из долгого-долгого заточения. Безусловно, замечательное достижение для вида, который произошел от обезьяны – или от кого там еще – всего лишь миллион лет назад. И конечно, Высшие, которые прожили несколько столетий на каждую нашу минуту, согласились бы, что до сих пор мы справлялись со своим делом вполне прилично.

И сколько же иронии было во всем этом! Мы видели картины подлинного величия, чувствовали себя ничтожествами и знали, что создатели этого величия ушли в небытие сотни миллионов лет назад.

– Озимандия, – тихо сказал Миррик, который тоже смотрел кино, сунув морду в пещеру.

Воистину так. Озимандия. Стихотворение Шелли. Путник из древних и дальних стран, который когда-то нашел в пустыне занесенный песком обломок туловища огромной статуи, а рядом лежала каменная полуразбитая голова, и на лице ее еще сохранялось надменное «желание заставлять весь мир себе служить…» И сохранил слова обломок изваянья:

– Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья.

Владыки всех времен, всех стран и всех морей! – Кругом нет ничего… Глубокое молчанье…

Пустыня мертвая… И небеса над ней…

Именно так. Озимандия. Как сможем мы объяснить этому роботу, что его чудесных создателей больше нет? Что за миллиард лет песок, покрывший руины их форпостов на десятках планет, слежался в камень? Что мы пришли сюда в поисках тайны, скрытой так далеко в прошлом, что мы даже не беремся оценить расстояние?

Этот робот ждал столько лет, терпеливый бессмертный слуга, готовый показывать кино и ошеломлять случайных проезжих мощью своих хозяев… Ему даже не снилось, что он – единственное, что осталось, только экспонат для музея, что все это величие, вся гордость давно рассыпались в прах.

Фильм кончился. Мы начали моргать и щурится – переход от ярких картин городов к полумраку пещеры был довольно резким. Робот снова заговорил, очень медленно, четко выговаривая звуки, примерно так, как мы стали бы разговаривать с плохо знающим язык иностранцем, или с очень глухим человеком, или с полным идиотом.

– Дихн руу… мирт корп ахм… мирт члук… рууу ахм… рууу ахм… хохм мирт корп зорт…

Как и в прошлый раз, доктор Хорккк составил в ответ несколько бессмысленных предложений из произвольных комбинаций всех этих «рууу»,

«дихнов» и особенно «ахмов». Робот слушал эту галиматью – с ума сойти, но это так! – заинтересованно и одобрительно. Потом он несколько раз показал на трубочку с надписями, которую доктор все еще держал в руке, и сказал что-то не то повелительно, не то нетерпеливо. Конечно, на настоящее общение рассчитывать пока не приходилось. Но робот явно решил, что до нас стоит достучаться. По-моему, такое мнение робота Высших можно воспринимать только как комплимент.

4 ЯНВАРЯ

Доктор Хорккк провел последние два дня, скармливая записи своей «беседы» с роботом лингвистическому компьютеру и пытаясь выудить из этой каши какие-нибудь значимые части. Безрезультатно. Робот произнес всего две дюжины разных слов в десятке различных комбинаций, а этого компьютеру явно недостаточно для обнаружения смысловой связи.

Остальные десять членов экспедиции мотаются как угорелые между кораблем и пещерой и вовсю пользуются щедрым гостеприимством робота.

Сейчас уже стало совершенно очевидно, что робот не испытывает к нам враждебности. Гибель 408б была результатом несчастного случая. По всей видимости, сейф устроен так, чтобы в него никто не мог проникнуть без разрешения робота. Если бы 408б не ринулся внутрь сломя голову, как только рухнула дверь, он бы не пострадал. Как только мы доказали, что пришли с миром, робот немедленно отключил плюющееся огнем защитное поле, и теперь мы можем посещать сейф так часто, как нам только заблагорассудится. И встречаем самый радушный прием.

Мы здорово осмелели. В первый день все стояли столбами, мускулы сведены от напряжения, и нам казалось, что вот-вот у робота изменится настроение и он испепелит нас на месте. Но теперь мы чувствуем себя в пещере как дома и даже имели наглость не только заснять на стереопленку все здешние механизмы, но и несколько раз сфотографировать самого робота.

Единственное, на что мы пока не решаемся, это трогать безумно интересующие нас приборы, ведь ежу понятно, что робот – хранитель сейфа и в его программу может быть заложен приказ уничтожать всякого, кто посмеет угрожать этим драгоценностям. Кроме того, со смертью 408б у нас не осталось специалистов, имеющих хотя бы отдаленное понятие о том, с чем мы столкнулись.

Робот еще несколько раз устраивал для нас показ фильма-лекции, и мы переписали его на пленку. С точки зрения археолога, это рай, а не работа: вместо того чтобы, обливаясь потом, выкапывать осколки и обломки, оставшиеся от цивилизации Высших, мы работаем с прекрасными трехмерными изображениями самих Высших и их городов. Вообще, эти ленты вызывают у меня странное чувство. Будто подарили на день рождения машину времени.

Благодаря шару и роботу мы узнали о Высших столько… Раньше и мечтать о таком не могли. Совершенно неожиданно мы узнали о существах, живших миллиарды лет назад, больше, чем наши коллеги знают о египтянах, шумерах или уж вовсе пять минут назад вышедших покурить этрусках.

Каждый раз, когда мы приходим пообщаться с роботом, он разыгрывает одну и ту же странную пантомиму. Тычет перепончатой лапой себе в грудь, потом показывает на нас, потом на звезды. Снова и снова. Пилазинул утверждает, что робот пытается сказать нам о своем желании показать нам дорогу куда-то – к другому сейфу или даже к планете, на которой раньше обитали Высшие. Доктор Хорккк категорически не согласен.

– Робот стремится установить наше происхождение, – говорит доктор. – Он утверждает: ни я сам, ни вы не происходим из системы ГГГ 1145591. Он хочет сказать именно это. И ничего более.

Мне нравится думать, что Пилазинул прав. Но пока что это всего лишь догадки. И я сомневаюсь, что доживу до того времени, когда мы узнаем что-нибудь определенное.

Необходимость общаться при помощи мимики и жестов очень раздражает.

Прошло всего три часа с тех пор, как я закончил предыдущую запись, но за это время все опять успело перевернуться вверх тормашками. Представь себе, робот разговаривает с нами. По-английски.

Стин Стин и меня отправили в пещеру сделать еще парочку снимков одного прибора, потому что первую серию запороли при проявлении. Когда мы вошли, робот возился с чем-то в углу, повернувшись к нам спиной. Он не обратил на нас внимания, и мы спокойно занялись своим делом.

Через пять минут робот выпрямился и, лязгая, подошел к нам. Он протянул одну из своих рук, а другой указал на прикрепленный к первой маленький аппарат. Я подумал, что это оружие, и окаменел.

Медленно, с трудом робот произнес:

– Говорите… слово… сюда…

Я на некоторое время потерял способность ясно мыслить. Стин Стин, судя по всему, тоже пережило сильное потрясение – колебания его мантии были видны даже сквозь скафандр.

– Он действительно говорил по-английски? – спросил я.

– Кажется, да, – ответило Стин.

Робот отчетливо повторил:

– Говорите сюда слова.

Я поднял голову и присмотрелся к той штуке у него на руке. Это было не оружие. Аппарат состоял из трубочки с надписью, на один конец которой был насажен тессеракт – ну, головоломка, четырехмерный куб. Его внутренние грани светились ярко-алым цветом.

– Ваши слова… – сказал робот. – Больше. Сюда.

Понемногу мы начали понимать, что к чему. Робот слушал все, что мы говорили в его присутствии, записывал наши слова, составил себе программу анализа, пережил тяжелую головную боль – и выучил английский. А теперь он хотел, чтобы мы пополнили его словарный запас. «Наверное, – подумал я, трубка с надписями плюс головоломка равняется некоему эквиваленту магнитофона». Я был неправ.