Не сразу сообразил: до моего дома – пара кварталов, я вышел раньше! Побежал как угорелый.

Быстрее! Быстрее!

Ускорение пришло само. Ключ прост – взвинченное состояние, выхлест эмоций, шок. Не надо корежить и заставлять себя, терзаться: не получится! не сумеешь! Удалось с первой попытки.

Горела панелька… В окне пятого этажа кричала и заламывала руки женщина в годах. Лицо – будто мелом припорошено, и надрыв в голосе, такой, что мурашки по хребту. У пожарных заело лестницу, по штурмовкам они подниматься не рисковали: огонь полыхал снизу доверху. Вместо подъезда – развороченная груда обломков. Женщину уговаривали прыгать на растянутый тент. А она кричала и кричала…

Огонь поднимался выше, я решил: будь что будет, и рванул в подъезд. Для наблюдателей – рекорд скорости. Для меня – долгие прыжки по вывороченным плитам. Лихорадочное напряжение. Кое-как залез по обрушенной стене на третий этаж, ступил на лестничный пролет и обмер… сверху надвигалось пламя. Всё во мне кричало: назад! назад! Я упрямо шел вперед. Расчет оправдался: пламя не смогло преодолеть буферную зону. Огонь расступился, и страх убрал с горла ледяные пальцы.

Пробравшись в квартиру, я обхватил женщину и вывалился с ней за окно. Тент прогнулся чуть ли не до земли, но его удержали. Ускорение выключилось еще в воздухе.

Она поседела не от переживаний, нет… но состарилась не очень. Морщины я не считал, и так ясно. Спасенную передали врачам, а я поторопился удрать – от докторов, пожарных, ненужных расспросов. Суматоха была порядочная. Вяло ответив на рукопожатие, я увернулся от грузного начальника в форме и заткнул уши, чтобы не слышать слова благодарности. Я не мог смотреть на эту женщину!

Обогнув красный пожарный ЗИЛ, ускорил шаг: затеряюсь в толпе. Среди зевак выделялась кучка журналистов; длинноволосый тип в очках и с папироской в зубах направился ко мне. Чертовы писаки! Сейчас как выпалит на всю улицу: зачем вы сунулись в огонь? почему не пострадали? и одежда… ваша одежда ничуть не обгорела!

Распихивая людей локтями, я побежал назад: там и народу меньше, и репортеров не видно.

– Постой-ка, – на плечо легла тяжелая ладонь. – Быстрый какой.

Я попытался вырваться: куда там.

– Ишь ты, – усмехнулись сзади. – Да не бойся, не съем.

Знакомый голос, такой бас редко встретишь. Обернулся – и впрямь он. Колоритный человек, столкнись раз – запомнишь и поневоле: здоровый что твой медведь, мышцы бугрятся, а ведь не молод. Познакомились мы около года назад на отцовском юбилее, который гуляли в ресторане. За столиком на отшибе сидели двое пожарных: обмывали медаль и лишнюю звездочку на погонах. Когда, слегка захмелев, я пожелал выпить с людьми героической профессии, меня не спровадили – усадили рядом.

– Палыч?

Он меня тоже узнал – пересекались иногда, район-то один, но имя вспомнил не сразу.

– Скорость, говорю, у тебя дай бог каждому. Не уследить. Спринтер, да? Как тебя?.. Олег? Ты кем вообще работаешь? Человек с такой реакцией нам во как пригодится! Не хочешь в пожарные? Ты, считай, тетку спас, мы б не успели.

Я замялся: с работы наверняка уволюсь, а дома Машка с ребенком… Нет! Я не могу! Не вправе!..

Палыч смущение мое углядел и давай напирать: мол, встретимся, поговорим? Завтра вечерком устроит?

Я покачал головой.

– Парень, я не слепой, – сказал он. – Ты из огня целый вышел. Только не ври ничего. Подумай, завтра расскажешь.

Сидели после в баре на Московском. Хорошо сидели, до ночи. Палыч соловьем разливался, в часть звал – спасателем.

– Выбьем тебе штатную единицу в газовке. Подучим. Дыхательный аппарат освоишь, тактику отделения в боевой обстановке. Азы, в общем. Ствол тебе ни к чему, при твоих-то возможностях и перспективы другие. Грузимся с парочкой ребят в АБР, знаешь, что такое? – автомобиль быстрого реагирования. Комплектация минимальная, но достаточная. Есть всё, кроме лестниц: вода, рукава, КИПы. Приняли вызов – и сразу едем. Пока цистерны в пробках стоят, мы дворами, по тротуарам – и на месте. Ты вперед, мы следом.

– Не могу, – твердил я.

– Почему?! – кипятился он. – Двести пятьдесят тысяч гибнет ежегодно! Мы везде не успеваем, а где-то и пройти не можем. Едва пожар за один-бис, случаются жертвы. А уж при больших номерах… Из окон, бывает, выбрасываются не дождавшись. Чего ерепенишься?

Наконец я раскрыл карты.

Палыч оторопел, долго глаза пучил. Но не сдался, по новой накинулся:

– Сам говоришь, стареют ненамного. А в огне – верная смерть! Кроме пожилых и дети есть, и родители их… Поисково-спасательные группы, знаешь, сколько потом находят? Кто под диван забился, кто сознание потерял… эх! Они по-любому покойники! А ты им жизнь подаришь. Ну, минус пару лет, что с того? Да они тебе в ноги кланяться будут! Ясно?

– Не пара, – отбивался я, вспоминая девчонку, за которую заступился, и тех, кого убил. – Насмерть могу.

– А ты аккуратней! – горячился Палыч. Но всё же задумался. – Всех не тягай, – буркнул. – Учить тебя, что ли? Голова на плечах есть. Сообразишь.

В общем, договорились. Палыч меня начальству представил, объяснил, что и как. Народ поудивлялся, поахал, но язык за зубами держал. Скоро и в штат зачислили да на курсы отправили, покатилась новая моя судьба как паровоз по рельсам.

До поры.

Спас я грудничка с мамкой… Понимал – раскроется тайна, но ведь сгорят! Мамке что? – незаметно. А младенец трехгодовалым стал. Что тут началось! Вою в прессе было! По телевизору через день показывали, интервью брали – всю душу вымотали, а она и так болела, разрываясь между "не навреди" и "делай, что должен".

Родители иск подали. Суд разбирался, разбирался и постановил: невиновен. Журналисты продолжали наседать – кто ругал, кто дифирамбы пел; общественное мнение колебалось, и лишь когда сам министр МЧС заступился, в покое оставили. Но прежде бумагу подписать велели, каждый пункт – ограничение, каждый второй – запрет. Правда, намекнули: формальность, куда без нее? Однако имей в виду, могут и спросить – загремишь тогда, Олег, далеко и надолго. Серьезные люди, при чинах, а в итоге: банальный шантаж.

Я их послал и дверью хлопнул. Ничего, проглотили – исследования кому нужны? Мне, что ли? Кто из нас уникум? Способности-то первым делом военных заинтересовали, года два над загадкой бились; ученых с мировым именем я перевидал не счесть сколько, а дело еле сдвинулось. Ну и плюнули наконец, отвязались.

А я как работал, так и…

Девятый этаж. Направо. Первая дверь.

17. Игорь

Умер я или нет, но, оправившись от потрясения, вспомнил: зачем здесь и для чего. Дети! Они не должны попасть в руки Николаеву! Я заглянул под стол, в шифоньер, под кровать и перебрался в соседнюю комнату. Обшарив и ее, нырнул в коридор, осмотрел кухню. Детей не было.

– Где вы?! – крикнул снова.

Двигался на ощупь: дым застилал глаза, в метре уже ничего не видно. В прихожей обнаружился шкаф для одежды, точнее, обугленные доски. Будь это ДСП, давно бы сгорело, а доски еще держались. Жар смазывал очертания, четко виднелся только обведенный пламенем дверной проем.

Обстановка до жути напоминала ад. Натуральная геенна. Пекло. Не хватает лишь чертей с вилами.

Вокруг меня – огненный кокон; пол, потолок, стены с множеством прогаров усеяны рыжими лепестками. Распускаются буйным цветом, когда прохожу рядом, и тотчас увядают, оставляя черные дыры. А мне ничего – ничего! – не делается! Я сошел с ума. Брежу. В коме! В больнице!

Ладно. Пусть. Будем считать, пока жив. Главное – дети.

Где они? В ванной! – пришло озарение. И как мог забыть! Проверь быстрее: дети часто прячутся там. Когда-то и я с братом…

Едва успел сделать шаг, из коридора полез огонь. Испугавшись, я подался назад. На пороге квартиры, в свирепом рыжем шквале выступила объятая пламенем сфера, по ней будто струились потоки лавы. Всё, чего она касалась, сгорало в считанные секунды. Огонь пожирал самое себя и в конце концов отступил, сдался. Нестерпимый блеск погас.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: