Тело изнывало и корежилось. На лбу Бориса выступил пот, свело скулы, желудок чуть не вывернуло...

«ПОШЕЛ  ТЫ  К  ЧЕРТУ!!!»

Завьялов сел. Взял в трясущиеся пальцы щетку-скребок, которым отдраивал руки после возни с автомобильными движками, и начал зло скрести ногти, кожу в пятнах старческой гречки...

На глаза наворачивались слезы. Завьялов скреб доставшееся ему тело с остервенением злобного конюха; сдирал со шкуры обломившейся ему клячи остатки прошлой жизни. Мочалкой выбивал спиртную дурь!

В какой-то момент показалось, что переусердствовал: в ушах застучал сумасшедший пульс кровотока, в носу как будто шар раздулся...

Борис отбросил мочалку. Открыл сливной клапан ванны и осторожно перебрался через край. Медленно, придерживаясь стены, доплелся до душевой кабины в углу.

Он вообще чрезвычайно редко залезал в наполненную ванну. Предпочитал контрастный душ, стремительные, как его жизнь процедуры.

...Холодная вода вернула тело в норму. Борис домывался уже в кабине.

Тело почти подчинилось новому хозяину, о рюмочке уже не намекало. Легкий тремор пальцев Борис списал на недавнюю ярость.

Прежде чем выйти из ванной комнаты, Завьялов нанес на морду лица густой зеленоватый слой тонизирующей маски. Едва не плюнул в зеркало - такая гуманоидная харя там сидела! Одел банный халат, в коем утонул от макушки до пяток, и вышел к Кеше.

Хорошо, что не упал.

На диване, перед уже включенным телевизором, сидело НЕЧТО.

На мимолетный взгляд - вполне Завянь. При трезвом рассмотрении...

-  Ты что с собой... со  м н о й  наделал, дятел долбанутый?!!

Пока Завьялов драил щеткой ногти, Иннокентий тоже не сидел без дела.

На журнальном столике перед ним лежала распахнутая косметичка Маринки и кое-что еще из «бардачка»: пара тюбиков помады, тональный крем, духи и тушь.

Если б Кешу равно заинтересовали и чулки... совсем Завьялов родное тело, конечно же, не удушил бы этими чулками, но вариантов и без удушения хватает. Связать, к примеру, мог вполне.

Тело-Кеша испуганно и нежно дотронулось ладошкой до ежика волос, вздыбленного укладочным гелем с фиолетовыми блестками... Отдернуло руку, словно укололось. Обиженно округлило глаза: а в чем, собственно, проблема, старичок?! Я вроде бы - старался!

По сути дела - правда. Постарался он на славу. Подвел глаза и брови, румянами побаловался. Губы подчеркнул карандашом и слегка растушевал, поддал немного земляничного блеска.

Борис Завянь его трудами превратился в дивно румяного, глазастого и губастого юношу лет двадцати пяти. Из кордебалета.

Когда Завьялов унюхал еще и (реально и невинно) позабытые духи своей бухгалтерши Людмилы Константиновны...  Его совсем накрыло!

... -  А что?! А что такое?! - Тело-Кеша шустро бегало вокруг дивана. Низкорослый «бомж» Завьялов пытался зацепить его рукой через спинку, но постоянно промахивался, пару раз падал. - Я выбрал неправильный тональный крем, да? Помаду?! Тушь?!.. А-а-а, отпустите, вы больно щиплетесь! Чего вы так разозлились-то?!

Минуты через две запыхавшийся Завьялов, тяжело опираясь руками о колени и глядя на тело-Иннокентия исподлобья, просипел:

-  Ты чо... придурок. Смерти лютой ищешь?

Тело широко развело руками и вздело плечи до ушей.

-  Не понимаю. Не понимаю, на что вы взъелись! Я взял вашу косметику без спросу, да? Я что-то...

-  Какую мою, лошапед ты стебанутый!! Какую - мою?!

-  Из тумбочки. - Тело-Кеша пугливо вытянуло палец в сторону прихожей.

Кряхтя и охая «бомж» Завьялов добрел до кресла и рухнул в него древней колодой.

Действительно. Чего он взъелся? Лошапед Иннокентий увидел полный ящик бабского дерьма и что он должен был подумать?

Подумал, что Боря-Завянь каждый день перед выходом из дома марафет наводит. Земляничным блеском губы мажет. Тем белее что гонялся Завянь за собственным телом с зеленой тонизирующей масочкой на бомжатской харе и до сих пор не знает, как воспринимать захватчика - он или оно?

Н-да. Умора. Заснять на камеру, все кореша со смеху подохнут.

-  Ты хотя бы брови мне не выщипывал? - хмуро разглядывая размалеванный «кордебалет», поинтересовался Боря.

-  Ой. - Иннокентий приложил пальцы к груди. - Забыл. Мне надо было вам, Борис Михайлович, оформить брови?!

До гостиной доносились звуки: под душем прополаскивался и отфыркивался Иннокентий в чужом теле. Завянь его предупредил, что ежели по возвращению из душевой кабинки учует от него хоть чуточку богатых духов бухгалтерши Людмилы Константиновны - покончит его жизнь своим самоубийством.

Тело старалось. Отмывалось.

Завьялов потуже запахнулся в халат - отмытое бомжеское туловище подмерзало. Погоревал о том, что в шикарном салоне Аркадия Генриховича нет отдела домашней одежды. Халат - великоват, в подмышки поддувает. Завянь вообще халатами практически не пользовался. Ходил после душа голышом или, на крайняк, полотенце на бедра наматывал. А тут даже о капюшоне на лысой черепушке помечтал.

От двери донесся звонок домофона.

«Черт!» - всполошился Завьялов. Сухой уже притопал, а Кеша в душе!

Пролетая к двери мимо зеркальной двери шкафа, Завянь на секундочку затормозил и оглядел облагороженную харю на предмет предательских остатков тонизирующей маски.

Быстро наслюнявил палец и удалил, оттер зелененькое пятнышко от уха.

-  Да, Полина Викторовна. Журнал принесли?.. Пускайте.

Сухой просочился в квартиру, как разведчик во вражеский генштаб.

С оглядочкой. На цырлах. Бдительно придерживая карман тысячедолларового пиджака. Беззвучно ступая ботиночками по той же цене.

-  Мгм... мне бы это... Борю...

-  Давай что принес, - без лишних словопрений буркнул приведенный в божеский вид «пропоица», - Боря в душе.

-  Ага, ага... - тонкие губы Сержа зазмеились сладенькой улыбкой. Тело-Кеша мылся громко. Что-то напевал. -  Но мне как бы...

-  Дурь давай, - строго произнес Завьялов, на что Сухотский приподнял брови. - Я родной дядя Бориса, он мне велел забрать у тебя «журнал».

-  Но я бы хотел...

Старикан в великом размера на три халате впечатления на Сержа не произвел. Покрутив головой и шмыгнув красным носом, Сухой обошел утлого старпёра, выглянул за арку в гостиную... Услышал за спиной совершенно завьяловские интонации:

-  Ты чо, глюколов, нос «припудрил» и совсем, в натуре, нюх потерял?

Сухотский машинально втянул голову в плечи. Оглянулся: в прихожей только старикан, Завянь в душе распевает.

-  Да что вы, дяденька! - изобразил смущение на всякий случай. - Я как бы к Боре с разговором...

Дяденька протянул глюколову хрустящую зеленую бумажку и буркнул:

-  Ченч, Сухотский. Меняем и отваливай.

Сухотский деликатно оттолкнул дедовскую руку с денежкой.

-  Мне надо с Завянь потолковать. Он обещал мне тачку выправить...

-  Свистеть перед девочками-малолетками будешь, - оборвал Завьялов. - Никакую тачку Боря выправлять не обещал.

-  Но я только как бы перетереть хотел...

-  Ты вначале Арсену бабло за покалеченного «мерина» зашли. А потом о других делах перетирай.

Глаза непонятного старикана буравили Сухотского непримиримо и пронзительно. Сержу показалось, что он, реально, чего-то сегодня попутал - либо с дозой, либо с нервами. Поскольку небывало странное раздвоение имело место: глаза видят старика, а уши слышат, печенка ощущает - Борю.

«Да ну их на хер этих родственников!» - подумал Серж, произвел обмен пакетика на деньги и был таков.

После ухода Сухотского Борис сходил на кухню и вымыл руки. Сухой представлял из себя наиболее мерзкий тип наркодиллера: сам «сидел» крепче некуда и других вовсю подсаживал.

- Разгребусь с делами, выполню намеченное: уработаю урода, - не заметив, что разговаривает вслух, пробормотал Завянь. - И Коля впишется с огромным удовольствием.