Первое, что я осознал - была боль. Все та же, в правом плече и лопатке, но теперь ноющая, противная. На ожог не похоже - ломило где-то внутри. Второе - что я раздет, куртки и рубашки на мне нет, и на больных местах лежит что-то холодное, мокрое. Третье - что кто-то держит меня подмышки, а кто-то, точнее говоря, Артем заворачивает во что-то теплое... в куртку, кажется. - Сейчас не дай Бог простынет... Мне было ужасно стыдно. Я помнил, как парни орали на меня... действительно, ну что за фуфло... стоял как ненормальный, раскрыв рот. Бежать побыстрее не мог. Из-за меня им пришлось рисковать... Я предпочел бы и дальше не приходить в сознание. Но несмотря на темноту, Артем заметил, что глаза я открыл. - А, герой, - сказал он добродушно, - Ну как дела? Похоже, он не сердился на меня. - Да ничего, - попытался сказать я, но вышло какое-то сипение. - Болит? - спросил он, - Поди, пить хочешь? Это он угадал. Пить хотелось ужасно. Макс протянул мне жестяную кружку. Я попробовал взять ее левой рукой - получилось. Мы сидели на расстеленном брезенте, похоже, на лесной полянке - небольшой просвет сумеречно-темного неба вверху, и вокруг сосны. - Они не заходят в лес? - спросил я, выжимая все возможное из своих осипших связок. - Заходят, но неглубоко. Да мы их отогнали. Ничего, сюда они не сунутся, успокаивающе сказал Артем, - мы далеко ушли. - Может, и сунутся, - проворчал Макс. Мне опять стало неловко - из-за меня застряли тут. - Не каркай, - предложил Ваня, - А если они захотят идти за нами, то нам все равно не спастись... они верхом, догонят. Но я, кажется, попал в кого-то. Артем стал молча менять примочку на моем плече. От холода боль уходила куда-то вглубь, затаивалась. - В общем, все неплохо, - бодро сказал Ваня, - отбились, весь груз спасли. Колю, в общем, слегка задело, ерунда. Главное, второй раз так не влипнуть. - А они у гор сильнее патрулируют, - буркнул Макс. - Ладно, давайте спать.

В эту ночь я спал очень мало. Точнее говоря, забывался сном, впадал в беспамятство, но и сквозь этот полусон я чувствовал боль. Артем просыпался несколько раз, менял мне примочки... меня даже совесть замучила в конце концов, и я сказал: - Да ладно... я потерплю, спал бы. - Брось... без холода это терпеть невозможно. Я же знаю. У меня было такое. Но эта ночь была, в сущности, пустяком, по сравнению со следующим днем... Рюкзак, конечно, у меня забрали. Но теперь и просто идти было невыносимо трудно. Болело только плечо и спина, но так, как при переломе... я в детстве ключицу ломал, и как раз правую, так что ключица теперь тоже болела, по старой памяти. Каждый шаг отдавался новой ломящей волной. Сначала я как-то держался. Было и так неудобно за свое вчерашнее поведение. Потом уже перестал что-либо соображать, и стонал, и охал на каждом шагу. Но парни не обращали на мое нытье никакого внимания. Правда, привалы мы делали чаще... - Ты пойми, что это просто как фантомная боль, - объяснял мне Ваня, - Там, внутри, у тебя никаких повреждений нет. Ты абсолютно здоров. Тебя бы любой врач назвал симулянтом. На самом деле этой боли нет, понимаешь? Я все понимал, но легче от этого не становилось. Особенно трудно было подняться и идти дальше после отдыха. Постепенно боль слилась и распространилась на всю правую половину тела, я даже прихрамывал на правую ногу. А горы, казалось, даже и не думали приближаться. Артем все чаще с беспокойством оглядывался на меня... и я уже понимал, что меня не бросят. Если совсем не смогу идти - понесут. Но пока я еще мог. К счастью, адванты больше не попадались на нашем пути. Мы шли еще осторожнее, держались леса... Несколько раз слышали топот копыт, кто-нибудь командовал "ложись!", и мы валились куда попало - в овраг, в кусты... лишь бы схорониться, замереть, стать невидимыми. Ночью шли, спали утром и до полудня - как объяснили парни, самое безопасное время. Однажды, проснувшись, я понял, что уже не знаю, который день мы идем... когда я "проявился" здесь (местный термин). День и ночь слились в сплошные сумерки... иногда было чуть потемнее, иногда посветлее, вот и вся разница. Вся моя жизнедеятельность свелась к простому переставлению ног и мучительному пережиданию очередной волны боли... все мои мечты - к одной: скорее бы свалиться. А теперь мне нужно было снова вставать и идти... очень скоро. Я не мог и пошевелиться. Очень хотелось отлить, но я тянул со вставанием... чем дольше полежу, тем лучше. Но горы - горы стали заметно ближе. Голубая дымка исчезла, теперь они высились лесистыми громадами на горизонте. Макс делил порции на завтрак - каждому по два сухаря и по сушеной вобле. Ваня принес фляжку с водой. От этой воблы жутко хотелось пить. Я подумал, что по дороге мы точно ополовиним один из мешков... но что делать, есть-то надо. Вобла эта осточертела... я вспомнил тети Валин борщ. Поесть бы сейчас горячего... хоть бы чайку выпить. Костер мы так ни разу и не развели - ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. Я ел лежа - катал во рту языком сухие крошки, размачивая их. Артем сидел рядом со мной. Внезапно я поймал его взгляд. - У тебя фонари под глазами, - сказал он, - Спишь мало? - Какой там сон... - Ничего, придем в поселок, там... там легче будет. Он не сказал - боль пройдет. Нет, наверное, лекарства от этой боли. - А долго это длится? Ну, болит долго? - спросил я. - Это зависит от того, как тебя задело. Если легко, то неделю, может, две... я думаю, у тебя легко. Жара нет. Плохо, когда температура высокая... часто не выживают. А у тебя нет, значит так, ерунда. Он помолчал. Потом спросил неожиданно. - Тебе сколько лет, Коля? - Скоро восемнадцать. - В армию, значит, собирался... - Да. Я только что в институт поступил. Артем кивнул. - Тебе тяжело будет... отслужившим все-таки легче, - помолчал и добавил в утешение, - но ничего, справишься. Не боги горшки обжигают.

3

Уже четвертый день я живу в Граничном поселке. Боль почти прошла... вчера ощущалась еще довольно сильно, а сегодня - почти нет, так, свербит что-то внутри. Пожалуй, я совершенно напрасно занимаю койку в Катином лазарете. Надо будет сегодня пойти поискать себе жилье... поговорить с Артемом. Пристроят, наверное, куда-нибудь. Ведь как-то люди у них устраиваются. С такими мыслями я сидел на койке (вернее - на низкой широкой лавке, ни о каких пружинах здесь даже речи нет), чесал себе бок и смотрел в тусклое слюдяное оконце. Я уже привык к местным условиям - к этой вечной полутьме внутри домов, к земляным полам, к насекомым, спокойно делящим кров с гомо сапиенс, к запаху печного дыма (иногда даже приятному). Как будто так и надо... А здесь, в лазарете у Кати даже уютно. Все-таки, молодец она, здорово все устроила. Хижина разделена на три отсека - в самом маленьком лежат женщины, во втором мужчины-больные, а здесь - пораженные светом. Кроме меня, здесь еще один мужик лет пятидесяти, сейчас он спит. И парень немногим старше меня, Алешка... Временами он начинает стонать, но большей частью молчит. У него высокая температура держится уже почти две недели, и сделать с этим ничего нельзя. У них тут и врач есть, и кое-какие лекарства, но против магии все лекарства бессильны. Мне становится очень не по себе, когда я смотрю в Алешкино лицо, с натянутой на скулах кожей, воспаленными сухими губами... потому что моего брата тоже зовут Лешей, и он примерно такого же возраста, как этот парень. Здесь, у Кати, царит чистота, порядок, насколько это возможно в такой хижине. Даже букет полевых цветов на скамеечке у окна. В шкафу у стены аккуратно разложены стопки постельного белья, полотенца для примочек, тазики, инструменты... Женщины подметают здесь по два раза в день, наводят порядок. Собственно, в основном Катя работает - она, похоже, отсюда выходит очень редко... героическая женщина - это же какой надо быть самоотверженной, чтобы похоронить себя в этом склепе. Хоть на тусклое здешнее небо посмотреть - так хочется, сил нет. Кате помогают две девушки помоложе и еще одна медсестра, пожилая, тетя Соня. Врач в поселке тоже есть, бывший хирург-ортопед, Михаил Аронович. Теперь он лечит абсолютно все болезни, от родильной горячки до дизентерии. Но устроила здесь все Катя, обыкновенная медсестра. Удивительная женщина Катя... Вошла - легка на помине. Улыбнулась мне, подошла к Алешке, откинула одеяло и стала в очередной раз обтирать его уксусом... Он полностью попал в луч, потерял сознание и довольно долго валялся под магическим светом. Борис Михайлыч - второй больной - видя такое дело, сам влез под луч и вытащил напарника... Но для него все кончилось не так уж страшно, он идет на поправку. А Лешка... Катя все пытается сбить ему температуру. Ничего не помогает - ни лекарства, ни обтирания. Сегодня она его уже каждые полчаса обтирает. Трудно понять, сколько Кате лет. Кажется - совсем молоденькая девушка. Не хрупкая, нет, довольно плотная, сильная. Но присмотришься - от глаз уже морщинки побежали. Может быть, ей двадцать пять лет, может - тридцать пять. Лицо у нее самое обыкновенное, но глаза такие удивительные... добрые глаза. Выражение всегда у них такое - доброе. Я за всю жизнь вижу только второго человека с такими глазами. Первая была - наша заведующая детским отделением больницы. Катя накрыла Алешку легким одеялом, подошла ко мне. - Как дела? - спросила шепотом, чтобы не разбудить Бориса Михалыча. - Хорошо, - сказал я и для убедительности помахал правой рукой, - Мне, наверное, где-то место искать надо... хватит уже тут лежать. - Не торопись, - посоветовала Катя, - Мало ли что... бывают осложнения. Взяла метлу, стала чистить пол. Потом вышла в соседнее отделение, склонившись, что-то готовила на столике, подсела к одному из больных, стала его кормить с ложечки. Ясно... значит, обеденное время подходит. Я зевнул и лег на лавку. Как хорошо-то, когда поваляться можно... Никуда идти не надо, тащить усталое, изболевшееся тело, и прятаться ни от кого не надо, и бояться. Вот ведь и в таких условиях люди как-то устраиваются, живут. А куда деваться? К стыду моему, я уже почти и не думал о родителях, о тете Вале, о Линде... То есть думал, конечно, но как-то не переживал из-за этого, или переживал не так уже сильно. Гораздо большее место в моих мыслях занимало то, что происходит вокруг - вот цветы на подставочке... что это за цветы, почему они так пахнут? У нас я ни разу таких не видел, наверное, чисто местные. Паук, деловито спускающийся по сыроватой стене. Легкий храп Бориса Михалыча. Временами постанывание Алеши. Я подошел к нему. Лицо совершенно осунулось, побледнело, глаза, обметанные темным, горели, как угли. - Дай попить, - попросил он. Я сходил за кружкой, напоил его водой. Осторожно опустил на подушку. - Тяжелая работа, - пробормотал он. Я не понял: - Чего? - Тяжелая работа, - сказал он отчетливее, - Умирать... - Чего ты глупости говоришь, - сказал я неуверенно, - умирать собрался. Алешка закрыл глаза. - Коля, - сказал он, - Ты бы Темку позвал, что ли... - Темку... Артема? - Да. Мы с ним ведь в одной общаге жили... Я не понял - что за общага... неужели они были знакомы еще на Земле? Зашуршала занавеска, вошла Катя с подносом. - Возьми суп, Коля... ну что? - спросила она шепотом, кивнув на Лешку. Тот застонал, не открывая глаз. Я взял миску с супом с подноса. - Он хотел Артема позвать. А я не знаю, где это... - Я пошлю Веронику, она позовет, - Катя кивнула, склонилась над Алешей. Тот открыл глаза, - Кушать хочешь? Алешка промычал что-то вроде отрицания. - Давай чего-нибудь покушаем, а? Хочешь, я тебе яблочко потру? - Не хочу ничего, - с выражением непередаваемого отвращения проскрипел Лешка. - Тогда давай - сладкого чаю, хорошо? - Только не горячего, - согласился больной. Катя вышла за чаем. Я с удовольствием выхлебал суп с размокшими в нем сухариками. Катя давала Лешке из поильника чай... - Ну еще немножко... ты же и половины не выпил. - Катя... - простонал Лешка, - Ну отстань от меня ради Бога, а? Ну на фиг мне этот чай... - Не сдавайся, - сказала Катя строго, - ты чего это? - Не могу больше, - ответил Лешка тихо, - не могу. Я представил его состояние... если это длится уже две недели и не становится легче. Сразу заболела спина. Катя молча смотрела на Лешку. Ничего не говорила, ни слова. Потом поправила одеяло и вышла. Боль в спине не проходила... я вспомнил Катины слова об осложнениях. Может, правда... не дай Бог что-нибудь такое! Да нет, наверное, от сочувствия заболело. Я лег на лавку, накрылся одеялом. Меня, кажется, начинало знобить. Я вспоминал моего Алешку... он старше меня всего на два года. Этим летом вернулся из армии. Служил он под Москвой, и в общем, у него все обошлось благополучно. Но сейчас я вспоминал, как мы в детстве с ним лазали по гаражам... у нас там даже свой тайный домик был, на крышах. Кто-то сделал странную пристройку наверху, и там мы хранили копилку, тетрадку, где писали историю Корабля Призраков, и еще - наблюдения про всех знакомых девчонок... Алешка тогда собирался психологом стать. Хотя был двоечником, меня ему еще в пример ставили. Мы сидели с ним в этом домике, и болтали - часами... это так здорово, когда у тебя есть вот такой брат - друг, почти одного с тобой возраста. Я вспоминал, как нас обоих родители ругали - всегда нам вдвоем попадало, и от этого между нами возникала даже какая-то солидарность против родителей и Аленки (которая была нас на пять лет старше, и вообще - отличница...) Особенно жуткий скандал был, когда мы с Лешей уехали в аэропорт, естественно, ничего не сказав родителям. Мы тогда решили, что станем летчиками, и нам жутко захотелось хотя бы издали посмотреть на самолеты... Родители нас потеряли. Мне было десять лет, Лешке - двенадцать. Отец попытался нас выпороть, но это ему не удалось - мы носились по всей квартире от него и прятались в большой шкаф в прихожей. Я вспомнил, как родители долго пытались нас выманить из этого шкафа... Ужасно, но вот этот парень, которого я почти совсем не знаю, и который, наверное, действительно, умирает он очень похож на Лешку. Лицо, конечно, другое, и голос, и все - но почему-то похож. Может быть, тем, что мой Лешка в самом деле мог бы быть на его месте. Тут мне стало совсем плохо. Я видел лицо брата, и оно странным образом превращалось, переливалось в лицо умирающего парня, он оживленно рассказывал мне об армии, но губы его становились сухими, воспаленными, и дыхание вырывалось со свистом... Так постепенно я заснул.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: