Такие праздничные игры считались вполне обыденным и нормальным процессом. Мало того, святочных забав с нетерпением ожидал и стар и млад. Ведь когда-то на Руси даже считали, что секс побеждает смерть. Так во многих деревнях подобные "игры" были даже элементом похоронного обряда. Да что там древность! Кое-где даже в 20 веке в доме покойника устраивались игры похлеще святочных. В первую или вторую ночь после кончины в доме умершего собирались и родственники, и соседи, и молодежь, после чего, начиналась игра в "Деда и бабу".

Парень надевал грязную рваную одежду, приделывал горб, бороду и пейсы из ветоши, обмазывал лицо сажей и брал в руки палку. Примерно также рядили бабой подростка. Потом ряженые шли к дому покойного и стучались в дверь.

- Кто там? - радостно орали родственники покойного.

Дед отвечал, что пришел торговец и хочет купить телку.

- А разрешение есть? - спрашивали из-за двери.

"Дед царапал на бумаге непристойности, и им открывали дверь. Молодежь заставляла ряженых плясать. "Дед" и "баба" валились друг на друга, и "дед" имитировал половой акт искусственным фаллосом, вырезанным из брюквы. "Баба" его била, отрывала фаллос, и в конце концов пляска заканчивалась веселой дракой.

Существует такое понятие - мания грязноругательства. Но чтобы понять откуда появилось то или иное словечко, опять-таки надо обращаться к истории и филологии. Например, одно из самых распространенных современных ругательств как "... твою мать" начало свою историю от кровосмешения. По крайней мере так хотят думать историки. Это по-научному фиксация сына на мать получила название "Эдипова комплекса". Современный же человек только для простоты называет этот порок матерным выражением. (У женщин фиксация дочери на отца называется "комплексом Электры").

Матерщину во все времена со дня её возникновения запрещали церковь, власти. Но она не исчезла, а осталась как определенный пласт субкультуры. Мало того, изощренно ругались сами власти. В екатерининское время князь Потемкин послал однажды одного адъютанта взять из казенного места 100000 рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного подтверждения. И тогда знатный князь на другой стороне казенного бланка своеручно написал: "дать, е...м..."

Частенько прибегал к "красному словцу" и "птенец" Петра 1, светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Перед представителями польского сейма князь держал речь и для убеждения в своей правоте прибегал к выражениям отнюдь не дипломатического характера. "...Он их Сибирью стращал и при том им сказывал: по их нравам не давлеет им б... сына в свое братство принимать, а ныне-де оне б... сына над собою в герцоги выбрали". Тон обращения Меншикова к депутатам порицал даже его доверенный человек, секретарь Вит, остроумно заметивший: "Когда мы хотим птиц ловить, то не надобно в них дубинками бросать".

История говорит, что не отказывались от матерных слов в своих произведениях Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Барков, Маяковский и Есенин. Да практически у каждого нобелевского лауреата в области литературы в произведениях проскальзывали бранные словечки. И тем не менее мы не перестали их читать и восхищаться.

Чего греха таить, матерится на Руси и стар и млад. Потому как "что ни говори, как ни уходи от вопроса, а мат - многовековое явление национальной культуры, айсберг, у которого мы видим лишь маленькую часть, совершенно не замечая огромный исторический массив и соответствующие ему архетипы, сидящие в нашем насквозь языческом сознании". Это не я сказал. Это тезис одного из ученых языковедов.

Да и природа устроена так, что новое никогда не побеждает старое. Оно всего лишь сливается с ним. Так, наше православие - сплав пришлого христианства с русским язычеством. А мат, хотя и потерял сакральное значение, но не исчез, а просто стал официально табуизированной частью языка.

И вообще: путем запретительства на Руси никогда проблема не решалась. В народе говорили так "что сладостно, то и бессовестно". И этот самый нецензурный фольклор русский въедался в душу с молоком матери. А после этого очень трудно от него избавиться.

КЪЕБЕНЕМАТЕРЦЫ

Мы с ним познакомились в купе поезда Москва - Санкт-Петербург.

- Так, Москву увидел, теперь посмотрю Питер, и домой - к ебени матери. - как бы между прочим сказал он.

Женщина, наша попутчица, с осуждением посмотрела на мужика. Он уловил её взгляд и добавил:

- Да-да, именно к ебене матери. То есть, в свою Кемь. Где родился, женился, а скоро и помирать буду.

- Что это вы так о своем городе? - решился спросить я, когда мы пропустили по сто граммов.

- Да это не я. Это наша русская императрица Екатерина П.

И он рассказал такую историю.

В конце 18 века было очень много ссыльных людей. И направляли их в сторону Архангельска, на Белое море. Туда, где Петр Великий флот строил и шведов бил.

Но когда царством-государством стала управлять Екатерина, то не стала отходить от традиций. И на всех доносах и петициях по поводу того или иного провинившегося коротко ставила резолюцию "КЕМЪ". Расшифровывалось все просто - "к ебене матери". Говоря простым языком - выслать на Белое море на поселение.

Так в народе и дали название поселку выселенцев - Кемъ. А в 1785 году стала Кемъ городом и центром Олонецкого наместничества. Конечно, на городском гербе никакой колючей проволоки и бараков, напоминающих о ссыльных и провинившихся людях не было. Наоборот, на голубом поле сверкал жемчужный венок, говорящий о том, что в местной реке, которую тоже назвали по имени города, находилось много раковин, из которых поселенцы добывали речной жемчуг.

Со временем твердый знак на конце слова заменился мягким. И получилось мягкое название - Кемь.

- Правда, жемчугом в нашей реке теперь не пахнет, ссыльных к нам не направляют и вообще никому до нас нет дела. Словом, никому мы, кебенематерцы, не нужны.

Мы выпили ещё по сто граммов и до полуночи говорили за жизнь. А утром, когда поезд подкатил к питерской платформе, он пожал на прощание мне руку и пригласил в гости.