Перевод И. Степновой

На Монмартре, на третьем этаже дома № 72-Д по улице Оршан, жил человек по имени Дютийоль, который обладал странной способностью беспрепятственно проходить сквозь стены. Этот чиновник третьего класса, служивший в Департаменте регистраций, носил пенсне со шнурком и небольшую черную бородку. Зимой он ездил на службу автобусом, а летом, надев котелок, совершал этот путь пешком.

Свой необыкновенный дар Дютийоль открыл на сорок третьем году жизни. Как-то вечером, когда он стоял в прихожей своей холостяцкой квартирки, внезапно погас свет. Некоторое время Дютийоль ощупью двигался в потемках, а когда свет загорелся, он увидел, что находится на лестничной площадке. Это заставило его призадуматься — ведь дверь его квартиры была заперта изнутри; и вопреки доводам разума ему ничего не оставалось, как проникнуть в нее таким же способом, каким он только что из нее вышел, то есть через стену. Эта странная способность, которая никак не отвечала его духовным запросам, встревожила его. В следующую же субботу он воспользовался ранним окончанием работы и обратился к жившему поблизости врачу, рассказав ему о случившемся. Врач осмотрел больного и убедился в правдивости его слов. Он объяснил причину этой аномалии спиралевидным затвердением щитовидной железы и порекомендовал в качестве лечения максимальную затрату энергии, а также прописал порошки из смеси рисовой муки с гормонами кентавра — по два порошка в год.

Приняв один порошок, Дютийоль убрал остальные в ящик комода и забыл о них. Растрачивать свою энергию ему было не на что, так как его деятельность в Департаменте регистраций отнюдь не требовала особых усилий, а часы отдыха он посвящал чтению газет и коллекционированию марок, что также не вызывало большого утомления. Прошел год, а Дютийоль все еще не потерял своей способности проходить сквозь стены, но он никогда не пользовался ею. Это можно было объяснить только те, что он ни в малейшей степени не был авантюристом и не обладал богатым воображением. Ему даже не приходило в голову войти в квартиру, минуя дверь; он всегда отпирал ее надлежащим образом — с помощью ключа. Так Дютийоль мог бы безмятежно достигнуть старости, не изменив своим привычкам и не испытав даже своей необыкновенной способности, если бы не одно чрезвычайное событие, внезапно нарушившее его покой. Помощника начальника отдела, господина Мурона, перевели на другую должность, а его место занял некий господин Лекюйе, немногословный человек с усами щеточкой. С первого же дня новый начальник невзлюбил Дютийоля за его пенсне со шнурком и черную бородку и всем своим видом показывал, что тяготится им, как старой, никому не нужной вещью. Особенно неприятным было то, что господин Лекюйе решил провести в своем отделе значительные преобразования — они-то и нарушили душевное равновесие его подчиненного. Дело в том, что в течение двадцати лет Дютийоль привык начинать деловые письма следующим образом: «Ссылаясь на Ваше многоуважаемое послание от такого-то числа и памятуя о нашем предыдущем обмене письмами, честь имею сообщить Вам, что…» Эту формулировку господин Лекюйе пожелал заменить более краткой, по-американски деловитой: «В ответ на Ваше письмо от такого-то сообщаю…» Дютийоль не мог примириться с этим новым стилем. Помимо своей воли, он машинально продолжал писать в традиционной манере, и это поразительное упорство навлекало на него все растущую неприязнь со стороны начальника. Атмосфера в отделе становилась для Дютийоля с каждым днем невыносимее. Утром он шел на службу с величайшей неохотой, а вечером, уже улегшись в постель, нередко сразу не мог уснуть и минут пятнадцать предавался размышлениям.

Господина Лекюйе приводил в ярость этот настойчивый консерватизм, мешавший успешному осуществлению его реформ, и он перевел Дютийоля из общей канцелярии в полутемную клетушку рядом со своим кабинетом. Войти туда можно было лишь через узенькую дверку, украшенную табличкой с надписью прописными буквами «Кладовая».

Дютийоль кротко выносил свое беспримерное унижение, но у себя дома, читая в газете отдел происшествий, воображал господина Лекюйе жертвой самых страшных расправ и убийств.

Как-то начальник ворвался в каморку Дютийоля, потрясая письмом.

— Перепишите эту мерзость! — заревел он. — Перепишите эту гнусную мерзость, она позорит мой отдел!

Дютийоль пытался было возражать, но куда там — господин Лекюйе обозвал его старым тараканом и рутинером; уходя, он скомкал письмо и швырнул его в лицо своему подчиненному. В смиренном Дютийоле заговорила гордость. Оставшись один, он сначала почувствовал легкий озноб, а затем на него вдруг снизошло вдохновение: встав из-за стола, он вошел в стену, отделявшую его чулан от кабинета начальника. Предстать перед начальством полностью у него не хватило смелости — из стены высунулась только его голова. Лекюйе, еще не успевший успокоиться, сидел за своим рабочим столом и читал поданные ему на рассмотрение бумаги. В тот момент, когда он ставил какую-то запятую, в комнате раздалось покашливание. Он поднял голову, и взор его в невыразимом смятении остановился на голове Дютийоля, которая, казалось, висела на стене наподобие охотничьего трофея. Но эта голова была живой. Поблескивали стекла пенсне со шнурком, и сквозь них на Лекюйе смотрели полные ненависти глаза. В довершение ко всему голова заговорила:

— Мсье, — произнесла она, — вы негодяй, хулиган, мальчишка!

Разинув рот от ужаса, Лекюйе не мог оторвать глаз от видения… Наконец он вскочил с кресла, ринулся в коридор и вбежал в каморку. Дютийоль, с пером в руке, мирно работал на своем обычном месте, прилежно склонившись над столом. Начальник долго разглядывал его, а затем, пробормотав что-то, вернулся к себе. Но не успел он сесть, как голова снова выглянула из стены:

— Мсье, вы негодяй, хулиган, мальчишка!

В течение одного только этого дня страшная голова, возникала на стене двадцать три раза. Она продолжала являться и в последующие дни, но Дютийоль, успевший войти во вкус злой шутки, уже не довольствовался оскорблениями в адрес начальства. Он стал изрекал мрачные угрозы, выкрикивая их загробным голосом и заполняя паузы демоническим хохотом:

— Оборотень! Оборотень сторожит тебя! (Хохот.) Берегись, он бродит близко и ночью выпьет твою кровь (Хохот.)

Слыша эти жуткие крики, начальник бледнел, у него начинался приступ удушья, волосы вставали дыбом, холодный пот струился по спине. В первый же день он похудел на фунт. В последующую неделю он стал есть суп вилкой и отдавать полицейским честь на военный лад, не говоря уже о том, что он буквально таял на глазах. В начале второй недели карета скорой помощи отвезла его в психиатрическую больницу.

Теперь, освободившись от тирании господина Лекюйе, Дютийоль мог вернуться к своей любимой формулировке: «Ссылаясь на Ваше многоуважаемое послание от такого-то числа…» Но она потеряла для него интерес. В нем проснулась новая потребность, которая настойчиво заявляла о себе, — это была не больше не меньше, как потребность проходить сквозь стены. Без сомнения, для этой цели он мог свободно пользоваться стенами своего дома, что он и делал. Однако человек, обладающий необыкновенным даром, не может без конца растрачивать его по пустякам. Да и вряд ли способность проходить сквозь стены могла долго оставаться самоцелью. Тот, кто вкусил начало приключения, будет стремиться испытать его целиком, чтобы узнать, к чему оно приведет. Так случилось и с Дютийолем. Его обуяла жажда деятельности, он почувствовал непреодолимое желание реализовать свои способности, превзойти себя и свершить нечто необыкновенное. Он постоянно испытывал тоску и томление, как будто из-за стены его звал и манил чей-то голос. К сожалению, однако, перед ним не стояло никакой цели. Чтобы вдохновиться, он жадно читал газеты — в первую голову отдел политики и спорта, так как считал эти области деятельности наиболее достойными. Но, убедившись вскоре, что они ничего не дают человеку, обладающему даром проходить сквозь стены, Дютийоль набросился на отдел происшествий, который оказался весьма многообещающим.