3 июня. Вот так приключение! Поезд опоздал, временная смерть застигла меня, когда мы подъезжали к Парижу. Я вернулся к жизни в том же купе, увы — нагишом, но вагон уже стоял на запасном пути в Нанте. Сколько неприятностей! Сколько хлопот! Я до сих пор болен. По счастью, ехал с приятелем, который отправил мою одежду домой.
4 июня. Встретил Мелину Баден — актрису из «Арго». Она рассказала мне невероятную историю. Поклонники Мелины во что бы то ни стало хотели отдать ей часть своей жизни, и Мелина к 15 мая стала обладательницей двадцати одного талона. Она утверждает, что использовала все талоны, иначе говоря, прожила в этом месяце тридцать шесть дней. Пришлось отделаться шуткой:
— Месяц май, который в угоду вам удлинился на пять дней, поистине галантный месяц.
Мелина была возмущена моим скептицизмом. Подозреваю, что у нее слегка помутился рассудок.
11 июня. Драма у Рокантонов. Только сегодня узнал об этом. Пятнадцатого мая Люсетта принимала своего белобрысого. Ровно в полночь оба погрузились в небытие. Они вернулись к жизни в той же кровати, но не одни — между ними лежал воскресший Рокантон. Люсетта и блондинчик сделал вид, что незнакомы, однако Рокантон считает это маловероятным.
12 июня. Стоимость талонов достигла астрономических цифр, их не купишь дешевле, чем по пятьсот франков за штуку. Видимо, бедняки стали больше дорожить жизнью, а богачи и подавно. В начале месяца купил десять талонов по двести франков, а назавтра получил письмо от дядюшки Пьера из Орлеана. В нем лежали еще девять талонов. У бедняги припадок ревматизма, и он решил дождаться облегчения в небытии. Итак, я обладатель девятнадцати талонов. В месяце тридцать дней. У меня пять лишних. Легко смогу их продать.
15 июня. Меня навестил Малефруа. Он в отличном настроении. То, что люди платят огромные деньги за право жить, как он, — полный месяц, вернуло ему утраченный оптимизм. Наконец до него дошло, что судьба «привилегированных» достойна зависти.
20 июня. Работаю не покладая рук. Если верить молве, Мелина Баден вовсе не сумасшедшая. Есть и другие люди, которые воображают, что прожили в мае больше чем тридцать один день. Несколько человек говорили мне об этом. Всегда найдутся простаки, готовые верить подобным небылицам.
22 июня. Желая отомстить Люсетте, Рокантон пошел на черный рынок и купил талонов на десять тысяч франков — для себя одного. Его жена вот уже десять дней в небытии. Кажется, Рокантон раскаивается в своей жестокости. Одиночество гнетет его; он так осунулся, что сам на себя не похож.
27 июня. Басня о том, что для некоторых избранников месяц май продлен, подтверждается. Лавердон, человек, заслуживающий доверия, убеждал меня, что в мае лично он прожил тридцать пять дней. Опасаюсь, что паек на жизнь сведет всех с ума.
28 июня. Рокантон вчера утром умер от горя. Речь идет не о временной смерти, а о самой настоящей. Похороны завтра. 1 июля, когда Люсетта воскреснет, она уже будет вдовой.
32 июня. Надо признать, что понятие времени еще не исследовано до конца. Сущая головоломка! Вчера утром купил газету. Она была датирована тридцать первым июня.
— Вот оно что! — говорю я, — значит, в июне тридцать один день!
Продавщица, которую я знаю много лет, смотрит на меня с недоумением. Просматриваю газетные заголовки: «Господин Черчилль отбывает в Нью-Йорк между тридцать девятым и сорок пятым июня», — а на улице слышу, как один прохожий говорит другому:
— Я должен быть в Орлеане не позже тридцать седьмого числа!
Иду дальше, встречаю Бонриважа, глаза его блуждают. Он поделился со мной своими тревогами; я постарался ободрить его. Ничего не поделаешь! К концу дня сделал ценное наблюдение: те, кто живет не по талонам, не подозревают, что течение времени нарушено, а люди, сбитые с толку, подобно мне, поверили россказням о продлении июня. Малефруа, с которым я поделился своими сомнениями, не понял ничего и решил, что я попросту свихнулся. Но что мне теперь до этих отвлеченных мудрствований. Со вчерашнего вечера влюблен, отчаянно влюблен. Познакомился с ней у Малефруа. Любовь с первого взгляда! О несравненная Элиза!
34 июня. Видел Элизу вчера и сегодня. Именно о такой женщине я мечтал всю жизнь. Мы обручились. Завтра она на три недели уезжает в неоккупированную зону. Решили повенчаться, когда Элиза вернется. Я слишком счастлив, чтобы беседовать об этом с дневником.
35 июня. Проводил Элизу на вокзал. Садясь в поезд, она сказала:
— Я приложу все усилия, чтоб вернуться не позже шестидесятого июня!
Поразмыслив над ее обещанием, встревожился. Ведь я сегодня истратил последний талон. Какое число будет у меня завтра?
1 июля. Люди, с которыми я заговариваю о тридцать пятом июня, не понимают меня. Эти пять добавочных дней прошли мимо их сознания. По счастью, есть и такие, которые прожили эти дни и в курсе дела. Как занятно! У меня вчера было тридцать пятое июня, а у них тридцать второе или сорок третье. В ресторане встретил человека, который дожил до шестьдесят шестого июня. Видимо, у него был недурный запас талонов!
2 июля. Будучи уверен, что Элиза в отъезде, не напоминал ей о себе. Но какое-то смутное беспокойство все же заставило меня позвонить ей. Элиза заявила, что знать меня не знает и никогда не видела. Я пытался доказать ей, что она провела со мной упоительные дни; пусть она не сомневается в этом! Мои слова ее позабавили, но не убедили. Элиза согласилась встретиться со мной в четверг. Я смертельно встревожен.
4 июля. Все газеты полны «Аферой с талонами». Это — самый крупный скандал в нынешнем сезоне. Состоятельные люди скупали талоны в огромном количестве, и благодаря этому экономия продуктов сведена к нулю. Некоторые случаи вызывают законное негодование. Говорят, что мультимиллионер мсье Вадэ с 30 июня до 1 июля прожил тысячу девятьсот шестьдесят семь дней — итого, пять лет и четыре месяца — сущая безделица! Беседовал с известным философом Ивом Мироно. Он объяснил мне, что каждый индивидуум живет миллиарды лет, но в этой бесконечности сознание запечатлевает лишь отрывочные, чередующиеся видения, из которых складывается жизнь человека. Он высказал еще много тонких соображений, но я не понял их. Правда, голова моя была занята другим. Завтра увижу Элизу.
5 июля. Видел Элизу! Увы! Все потеряно, мне не на что надеяться! Она не усомнилась в искренности моих слов. Я так взывал к ее памяти, что растрогал ее. Однако мне не удалось разбудить в Элизе ни ответной нежности, ни прежнего влечения. Напрасное красноречие! Подозреваю, что она предпочла Малефруа. Неужели вспышка страсти, овладевшая нами в памятный вечер 31 июня, — только случайная, минутная прихоть? Где же оно, родство душ? Жестоко страдаю. Надеюсь, из этого страдания родится книга, которая сделает меня богатым.
6 июля. Новый декрет! Талоны на жизнь отменены! Но мне все равно…
ДЕКРЕТ
Перевод В. Дмитриева
В самый разгар войны внимание воюющих сторон привлек вопрос о длительности лета, еще не обсуждавшийся достаточно широко. Можно было заранее сказать, что для решения этого вопроса почти ничего не было сделано, и люди, как это часто бывает, оставались во власти укоренившихся привычек. С первого взгляда весьма примечательной казалась та необычайная легкость, с какою наступление лета можно было приблизить на один или два дня. В сущности, ничто не мешало приблизить его и на двенадцать дней, и на двадцать четыре дня, и даже на больший срок. Появилась теория, что люди в состоянии управлять временем. На всех континентах и во всех странах главы государств и министры принялись изучать философские трактаты; на заседаниях правительств немало рассуждали о времени относительном, абсолютном и субъективном и даже о его сжимаемости. Стало ясно, что понятие времени, усвоенное нашими предками и тысячелетия бывшее неизменным, просто-напросто смешной вздор. Старый, неумолимый бог Хронос, чья коса внушала некогда такой ужас, в значительной мере утратил авторитет. Считавшийся ранее неумолимым, он теперь был вынужден повиноваться людям, двигаться с той быстротой, какой они требовали: порой замедлять свое течение, порой переходить на мерный бег, не говоря уже о тех головокружительных скоростях, когда его седая борода развевалась за спиной… Куда девалась важность Хроноса? Хоть чучело из него набивай! Люди становились владыками времени и намеревались распоряжаться им с куда большей изобретательностью, чем мог вообразить развенчанный бог, предпочитавший спокойную жизнь.