— Лучшее, на что мы можем рассчитывать, — простонал он, — это что Казалис намеревается атаковать Мэрилин. Худшее — если он выбрал кого-то еще. В последнем случае мы узнаем об этом, только когда появится еще одна жертва. Разве что нам удастся держать Кота и за кончик этого хвоста. Мы не должны спускать с него глаз! Что, если приставить к нему еще нескольких человек?

Но инспектор покачал головой. Чем больше людей, тем больше риск выдать себя. В конце концов, нет оснований предполагать, что Казалис что-то заподозрил. Все дело в том, что они слишком нервничают.

— Кто это нервничает?

— Ты! И я тоже — хотя у меня это началось только после твоих умственных упражнений!

— По-твоему, этого не может произойти?

— Тогда почему бы нам снова не просмотреть медкарты?

Эллери пробормотал, что пока лучше следовать намеченному плану и продолжать наблюдения. Время покажет.

— Вы мастер оригинальной фразы, — фыркнул Джимми Маккелл. — Если хотите знать мое мнение, то ваша мораль — сплошная показуха. Хоть кого-нибудь заботит, что моя девушка может угодить в этот кровавый борщ?

Это напомнило им, что пора отправляться на вечернее свидание с Селестой.

Они бросились к дверям, толкая друг друга.

В эту среду, 19 октября, погода была скверная. Трое мужчин ежились у входа в переулок между двумя зданиями на южной стороне Восточной Двадцать девятой улицы, возле Второй авеню. Дул сырой пронизывающий ветер, и они приплясывали от холода, поджидая Селесту.

Четверть одиннадцатого...

В первый раз Селеста опаздывала.

Джимми высовывал голову из переулка, бормоча сквозь зубы «Ну, Селеста!», словно речь шла о лошади.

Огни больницы «Бельвю» на Первой авеню не успокаивали душу.

Сегодняшние рапорты о Казалисе тоже не ободряли. Он не покидал своей квартиры. Днем приходили две пациентки — молодые женщины. Делла и Зэкари Ричардсон пришли пешком в половине седьмого — очевидно, на обед, так как в девять вечера, когда Квины получили последний рапорт перед уходом из управления, они еще не вышли.

— Ничего страшного, Джимми, — сказал Эллери. — Казалис дома и под наблюдением. А Селеста, очевидно, просто не смогла выйти вовремя...

— А это не она?

Селеста пыталась не спешить, но у нее ничего не получалось. Она шла все быстрее и быстрее, пока не пустилась бегом. Черное пальто развевалось, как птичьи крылья.

Было тридцать пять минут одиннадцатого.

— Что-то произошло.

— Что могло произойти?

— Она опаздывает и, естественно, торопится. — Джимми просвистел сигнал, который еле прозвучал, так как от беспокойства у него пересохли губы. — Селеста...

— Джимми! — Девушка задыхалась от волнения.

— В чем дело? — Эллери взял ее за руки.

— Он звонил!

Ветер прекратился, и ее слова, казалось, разнеслись по всему переулку. Джимми оттолкнул Эллери и обнял Селесту. Она вся дрожала.

— Бояться нечего. Перестань дрожать.

Селеста заплакала.

Квины терпеливо ждали. Джимми гладил девушку по голове.

Наконец всхлипывания прекратились.

— Когда? — сразу же спросил инспектор.

— В самом начале одиннадцатого. Я уже уходила, когда услышала телефонный звонок. Мэрилин была в столовой с родителями, Билли и Элинор, а я в передней спальне, ближе всех к аппарату. Я подбежала и взяла трубку. Это был... Я узнала его. Я слышала его по радио, когда он давал пресс-конференцию. У него низкий, мелодичный и в то же время резкий голос.

— Вы имеете в виду, мисс Филлипс, что это был голос доктора Эдуарда Казалиса? — Инспектор произнес это так, словно абсолютно в это не верил, и для него было крайне важно убедиться в том, что он прав.

— Говорю вам, это был он!

— Только потому, что вы слышали его голос по радио? — Однако инспектор придвинулся ближе к Селесте.

— Что он сказал? — вмешался Эллери. — Слово в слово!

— Он сказал «алло», а потом назвал телефонный номер Сомсов и спросил, тот ли это номер. Я ответила: да. Тогда он осведомился: «Я говорю с Мэрилин Сомс, стенографисткой?» Я сказала, что нет, и он спросил: «А мисс Сомс дома — она ведь мисс, а не миссис? По-моему, она дочь Эдны и Фрэнка Сомс?» Я ответила утвердительно, и тогда он попросил: «Я бы хотел, если можно, поговорить с ней». В этот момент вошла Мэрилин, я передала ей трубку и задержалась, притворяясь, будто поправляю чулок.

— Нужно проверить... — пробормотал инспектор.

— Продолжайте, Селеста.

— Не мешайте же ей! — рявкнул Джимми.

— Я слышала, как Мэрилин один или два раза сказала «да», а потом заявила: «Вообще-то я сейчас очень загружена, но если это так срочно, то постараюсь выполнить работу к понедельнику, мистер... Повторите, пожалуйста, ваше имя, сэр». Когда он ответил, Мэрилин сказала: «Простите, но не могли бы вы назвать его по буквам?» и повторила вслед за ним.

— Ну и какое же он назвал имя?

— Пол Нострам.

— Нострам![111] — Эллери рассмеялся.

— Тогда Мэрилин сказала, что зайдет за рукописью завтра, и спросила, где она сможет ее получить. Он что-то ответил, а Мэрилин описала себя: «Я высокая, темноволосая, с носом картошкой. На мне будет пальто в крупную черно-белую клетку и маленькая круглая шляпка. А как выглядите вы?» Он объяснил, и она сказала: «Ну, тогда лучше вы меня высматривайте, мистер Нострам. Я приду. Доброй ночи» — и положила трубку.

Эллери встряхнул ее:

— И вы не узнали ни адрес, ни время?

Джимми встряхнул Эллери:

— Дайте же ей говорить!

— Погодите. — Инспектор Квин отодвинул обоих. — У вас есть еще какая-нибудь информация, мисс Филлипс?

— Да, инспектор. Когда Мэрилин положила трубку, я спросила, стараясь говорить небрежно: «Новый клиент, Мэрилин?» Она кивнула и сказала, что ей интересно, как он о ней узнал — должно быть, ее рекомендовал какой-то литератор, которого она обслуживала. «Нострам» сообщил, что он писатель из Чикаго и должен передать новый роман издателю, но пришлось переделать последние главы и теперь их нужно спешно напечатать. Он сказал, что не смог устроиться в отеле и остановился у «друзей», поэтому встретится с ней завтра в половине шестого в вестибюле «Астора», чтобы передать рукопись.

— В вестибюле «Астора»? — недоверчиво переспросил Эллери. — Более оживленное место в час пик во всем Нью-Йорке не найти!

— Вы уверены, что речь шла об «Асторе», мисс Филлипс?

— Так сказала Мэрилин.

Все замолчали.

Наконец Эллери пожал плечами:

— Нет смысла ломать голову...

— Конечно, время покажет! — подхватил Джимми. — А пока что как быть с нашей героиней? Должна ли Селеста оставаться в этой мышеловке или появиться завтра в «Асторе» в клетчатом пальто и с петрушкой в руке?

— Идиот. — Селеста положила голову ему на плечо.

— Селеста останется на своем месте. Это только первый ход Кота. Мы ему подыграем.

Инспектор кивнул:

— В какое время, вы сказали, он звонил?

— Примерно в пять минут одиннадцатого, инспектор Квин.

— Возвращайтесь к Сомсам.

Эллери сжал руку девушки:

— Следите за телефоном, Селеста. Если завтра позвонит «Пол Нострам» или кто-нибудь еще и изменит время и место свидания с Мэрилин, то это одно из чрезвычайных обстоятельств, которые я упоминал. Звоните немедленно в Главное управление.

— Хорошо.

— Спросите добавочный 2-Экс, — сказал инспектор. — Это кодовый сигнал, по которому вас сразу же соединят с нами. — Старик смущенно похлопал ее по руке. — Вы славная девочка.

— Пусть лучше она меня поцелует, — проворчал Джимми.

Они смотрели, как Селеста идет по продуваемой ветром улице, пока не скрылась в подъезде дома 486.

После этого они поспешили к Третьей авеню, где стояла полицейская машина.

По словам сержанта Вели, в десятичасовом рапорте детектива Голдберга говорилось, что в 9.26 мистер и миссис Ричардсон в сопровождении доктора и миссис Казалис вышли из дома Казалисов. Обе пары зашагали по Парк-авеню. Согласно рапорту детектива Янга, напарника Голдберга, Казалис был в хорошем настроении и много смеялся. Все четверо свернули в западном направлении на Восемьдесят четвертую улицу, пересекли Мэдисон-аденю и остановились возле «Парк-Лестера». Здесь пары разделились: Казалисы пошли назад к Мэдисон-авеню, повернули на север и зашли в кафе на углу Восемьдесят шестой улицы, где им подали горячий шоколад. Это было без двух минут десять, а в десять Голдберг позвонил с ежечасным рапортом из кофейной лавки на другой стороне улицы.