Смертельно побледнев, инспектор Квин бросился к двери:

— Это на всю ночь, Эллери. Иди спать.

Но Эллери спросил:

— Что может произойти, если кто-нибудь потеряет голову, комиссар?

— Взрыв, который разнесет Нью-Йорк почище, чем Хиросиму.

— Пошли, комиссар, — нетерпеливо позвал из прихожей инспектор.

— Подождите. — Эллери почтительно смотрел на комиссара, а тот так же почтительно смотрел на него. — Если вы дадите мне три минуты, я пойду с вами.

Шестой хвост Кота, который был предъявлен в газете утром 26 августа, демонстрировал некоторое отличие от предыдущих. Если те пять хвостов окаймляли тонкими линиями белое пространство внутри, то это было сплошь черным. Таким образом Нью-Йорк был информирован о том, что Кот перешагнул расовый барьер. Накинув петлю на черную шею, он прибавил к семи миллионам потенциальных белых жертв пятьсот тысяч черных.

Покуда инспектор Квин был занят поисками улик в Гарлеме, мэр на рассвете устроил пресс-конференцию в здании муниципалитета, на которой присутствовали комиссар полиции и другие официальные лица.

— Мы уверены, джентльмены, — заявил мэр, — что убийство Битрис Уилликинс не имеет расовой подоплеки. Необходимо избежать повторения беспорядков в так называемые «Черные иды»[28] марта 1935 года. Тривиальный инцидент и ложные слухи повлекли тогда за собой три смерти, тридцать с лишним человек были госпитализированы с пулевыми ранениями, а свыше двухсот получили ножевые раны и ушибы, не говоря уже об ущербе городскому имуществу, оцененном более чем в два миллиона долларов.

— Из доклада комиссии, — заметил репортер одной из гарлемских газет, — назначенной мэром Ла Гуардиа[29] для расследования беспорядков, в которую были включены представители обеих рас, у меня сложилось впечатление, мистер мэр, что причина заключалась в «возмущении дискриминацией и массовой нищетой».

— Конечно, — быстро отозвался мэр. — Всегда имеются подспудные социальные и экономические причины. Откровенно говоря, этого мы и опасаемся. Нью-Йорк представляет собой котел, в котором кипят страсти всех национальностей, рас и религий. Один из каждых пятнадцати ньюйоркцев — негр. Трое из десяти — евреи. Итальянцев в этом городе больше, чем в Генуе, немцев — больше, чем в Бремене, а количество ирландцев — превосходит их численность в Дублине. У нас живут поляки, греки, русские, испанцы, турки, португальцы, китайцы, скандинавы, филиппинцы, персы — кто угодно. Это делает Нью-Йорк величайшим городом на земле, но и заставляет нас жить как на вулкане. Послевоенное напряжение тоже не пошло на пользу. А эти удушения нервируют весь город, и мы не хотим, чтобы из-за какой-нибудь глупости вспыхнули массовые беспорядки. Естественно, последнее замечание не для печати. Самый разумный образ действий, джентльмены, — освещать эти убийства как... э-э... ординарные преступления. Никаких сенсаций! Конечно, они несколько отличаются от обычных криминальных происшествий и порождают ряд проблем, но у нас лучшие следователи в мире, мы работаем днем и ночью, и успеха можно ожидать в любой момент.

— Битрис Уилликинс была негритянкой, — заговорил комиссар. — Но пять предыдущих жертв Кота были белыми. Вот что вы должны подчеркивать, ребята.

— Мы можем утверждать на этом основании, — заявил репортер гарлемской газеты, — что Кот уважает и демократию, и гражданские права.

Поднявшиеся крики и шум вынудили мэра закрыть пресс-конференцию, не сообщая, что последнее убийство поставило главу новой следственной бригады в очень скверное положение.

Они сидели в комнате центрального полицейского участка Гарлема, изучая рапорты по поводу убийства Битрис Уилликинс. Расследование на месте преступления — в Центральном парке — не дало ничего. Почва за валуном была каменистая, и если Кот оставил на ней отпечатки своих лап, то их стерли в суете, последовавшей за обнаружением трупа молодой женщины. Обследование дюйм за дюймом травы, земли и тропинок вблизи валуна не дало ничего, кроме двух шпилек, явно выпавших из прически жертвы. Лабораторный анализ кусочков какого-то вещества под ногтями убитой, принятого вначале за запекшуюся кровь, показал, что это всего лишь губная помада излюбленного негритянками оттенка, и эта помада соответствует той, которой были подкрашены губы мертвой девушки. Предмет, которым Кот ударил ее по голове, найден не был, а характер ушиба лишь давал возможность определить этот самый предмет расплывчатым термином «тупое орудие».

В сети, расставленные полицией вокруг места преступления сразу же после находки тела, попалось великое множество граждан обеих рас, обоих полов и всевозможных возрастов, измученных жарой, возбужденных, напуганных и имеющих виноватый вид. Однако никто из них не вызвал подозрений у Эллери. Допросы заняли целую ночь. В конце концов у измученной многочасовым бедламом полиции остались только две сомнительные рыбешки — белая и черная. Белая была двадцатисемилетним безработным джазовым трубачом, которого обнаружили лежащим на траве и курящим сигарету с марихуаной; черная — тощим и низкорослым мужчиной средних лет, торговавшим газетами. Обоих тщательно обыскали, но это не дало никаких результатов. Негра отпустили, когда нашлись свидетели, подтвердившие его алиби на возможный период совершения преступления и на час до него. При этом все, кто помнил «Черные иды», облегченно вздохнули. Белого музыканта препроводили в Главное управление для продолжения допроса. Но, как заметил инспектор Квин, это было почти безнадежно. Если бы трубач был Котом, то он должен был находиться в Нью-Йорке 3 и 22 июня, 18 июля, 9 и 19 августа, а трубач утверждал, что уехал из города в мае и вернулся только пять дней назад. Он заявил, что работал на роскошном лайнере, совершавшем кругосветное плавание, и описал корабль, капитана, эконома, других музыкантов оркестра, а особенно подробно — некоторых пассажиров, относящихся к прекрасному полу.

Пришлось подойти к делу с другого конца и как следует заняться жертвой, о которой удалось узнать только самое лучшее.

Битрис Уилликинс была видным членом негритянской общины, принадлежащей к абиссинской баптистской церкви и проявляющей активность в самых различных областях. Она родилась и выросла в Гарлеме, получила образование в университете Хауарда[30], работала в агентстве по улучшению условий жизни детей, причем ее деятельность протекала исключительно среди постоянно дискриминируемых юных правонарушителей Гарлема.

Битрис писала статьи по социологии в «Журнал негритянского образования» и стихи в «Филон». Иногда ее заметки появлялись в «Амстердам стар ньюс», «Питтсбург курьер» и «Атланта дейли уорлд».

Все знакомства Битрис Уилликинс не вызывали подозрений. Ее друзьями были черные педагоги, социологи и писатели. Правда, по работе ей приходилось бывать от Черной Богемии до Сан-Хуан-Хилл; она часто контактировала с торговцами наркотиками, сводниками и проститутками; встречалась с пуэрториканцами, неграми-мусульманами и иудеями, выходцами из французской колониальной Африки, темнокожими мексиканцами и кубинцами, китайцами и японцами. Но Битрис появлялась среди них как друг и целитель, и ей никогда не причиняли вреда. Полиция Гарлема знала ее как стойкую защитницу юных правонарушителей.

— Она была борцом, но не фанатиком, — сказал инспектору местный полицейский. — Я не знаю никого в Гарлеме — черного или белого, — кто бы не уважал ее.

В 1942 году Битрис обручилась с молодым врачом-негром по имени Лоренс Кейтон, но он вступил в армию и погиб в Италии. Смерть жениха, очевидно, поставила точку в личной жизни девушки; больше не было никаких свидетельств о ее близком знакомстве с мужчинами.

Инспектор отвел в сторону негра-лейтенанта, тот кивнул и подошел к скамье, на которой рядом с Эллери сидел отец девушки.