ФРИЦ ЛЕЙБЕР

ЗДРАВОМЫСЛИЕ

Перевод с англ. И. Горачина

- Входи, Фи, и устраивайся поудобнее.

Звучный голос и внезапно открывшийся вход застигли Генерального Секретаря планеты за игрой с одним из комков зеленоватых газоидов. Он зажал их в кулаке и теперь смотрел, как плоские, нервущиеся усики вылезают между его пальцами. Он медленно, перекосив шею, повернул голову. Устремил на правителя мира Каррсбери взгляд, который был одновременно простодушным, хитрым и пустым. Внезапно на его лице появилась нервная улыбка. Худощавый мужчина напрягся, насколько ему позволили привычно опущенные плечи, вошел и опустился на самый краешек пневматического контурного кресла.

Он смущенно посмотрел на комок газоидов в своем кулаке, затем перевел взгляд, ища подходящую щель. Не найдя ее, он сунул комок в карман. Затем, стиснув руки, подавил дрожь. Глаза его были устремлены в пол.

- Как у тебя дела, старик? - спросил Каррсбери с дружеской теплотой в голосе.

Генеральный секретарь не поднял взгляда.

- Тебя что-то беспокоит, Фи? - озабоченно спросил Каррсбери. - Ты чувствуешь себя немного несчастным или недоволен своим... э-э... перемещением теперь, когда пришло время?

Генеральный секретарь все еще ничего не отвечал. Каррсбери нагнулся над матово-серебристым полукруглым письменным столом и настойчиво произнес самым своим убедительным тоном:

- Начинай, старина, расскажи обо всем!

Генеральный секретарь не поднял головы, но закатил свои странные, смотрящие в пустоту глаза вверх, пока они не уставились прямо на Каррсбери. Он слегка вздрогнул, его тело словно уменьшилось, и руки крепко сцепились друг с другом.

- Я знаю, - тихим, сдавленным голосом произнес он. - Ты считаешь меня душевнобольным.

Каррсбери выпрямился, и брови его в удивлении поползли к гриве серебристых волос.

- О, ты не должен волноваться из-за этого, - быстро продолжил Фи, когда первый лед был сломлен. - Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что значит это слово. Еще лучше... нам обоим лучше провести исторические исследования, чтобы выяснить это.

- Душевнобольной, - словно во сне, повторил он, взгляд его блуждал. - Значительное отклонение от нормы. Неспособность следовать основополагающим правилам, определяющим все поведение человечества.

- Глупости! - Каррсбери снова взял себя в руки, и на его лице опять появилась неотразимая, сердечная улыбка. - Не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Ты немного устал, слегка перенапрягся, чуть рассеян - это я могу понять, принимая во внимание бремя, которое ты несешь. Небольшой отдых снова вернет тебя в форму, милый маленький отпуск вдали от всего. Но мысль, что ты... смешно!

- И все же, - взгляд Фи впился в Каррсбери, - ты считаешь меня душевнобольным. И всех моих коллег в правительстве мира ты считаешь душевнобольными. Поэтому ты и заменяешь нас людьми, по десять лет обучавшимися в твоем институте политического руководства - с того мгновения, когда ты с моей помощью и под моим покровительством стал президентом мира.

Каррсбери отступил перед категоричностью этих объяснений. Его улыбка в первый раз стала несколько неуверенной. Он хотел что-то сказать, но не решился и посмотрел на Фи, словно надеялся, что тот добавит что-нибудь еще.

Но этот тип снова уставился в пол.

Каррсбери откинулся назад и задумался. Когда он наконец заговорил, голос его снова был естественным, не таким наигранно успокаивающим и отеческим.

- Ну, хорошо, Фи. Послушай, ты можешь честно ответить на мой вопрос? Не будешь ли ты - и остальные - счастливее, если избавишься от всей ответственности?

Фи удовлетворенно кивнул.

- Да, - сказал он, - мы были бы... но... - лицо его напряглось. - Ты видишь...

- Что вижу? - настойчиво спросил Каррсбери.

Фи с трудом сглотнул. Он, очевидно, был не способен продолжить. Он медленно опустился на край кресла, и, давление выдавило зеленого газоида из его кармана. Его длинные пальцы обхватили комочек и начали нервно мять его.

Каррсбери встал и вышел из-за письменного стола. Участливые морщины на его лбу больше не выражали никакого удивления, они не были настоящими.

- Не вижу, почему бы мне не рассказать тебе всю историю, Фи, - просто сказал он. - Как ни странно, я всем обязан тебе. И теперь больше не нужно держать это в тайне... нет никакой опасности...

- Да, - согласился Фи с быстрой горькой усмешкой. - Тебе уже несколько лет нечего опасаться смертельного удара. Если мы когда-нибудь восстанем, - взгляд его был устремлен на противоположную стену, где тонкие прямые щели свидетельствовали о наличии двери, - твоя тайная полиция будет тут как тут.

Каррсбери вздрогнул. Он не предполагал, что Фи это известно. В его мозгу странным образом появилось выражение "Хитрость душевнобольного". Но только на мгновение. Дружелюбное самодовольство снова захлестнуло его. Он подошел к креслу, в котором сидел Фи, и положил руки на его обвисшие плечи.

- Ты же знаешь, что насчет тебя у меня всегда была особая точка зрения, Фи, - сказал он, - и не только потому, что именно благодаря тебе я так легко стал президентом мира. Я всегда считал, что ты не такой, как другие, и иногда, когда... - он замолк.

Фи слегка повернулся под его дружескими руками.

- Когда ко мне возвращается душевное здоровье, - без всякого выражения закончил он предложение.

- Как теперь, - тихо подтвердил Каррсбери с легким кивком, которого Фи не мог видеть. - У меня всегда было впечатление, что ты все понимаешь нереалистичным, извращенным способом. А это очень много значит для меня. Я одинок, Фи, ужасно одинок, вот уже десять лет. Нигде никаких товарищей, даже среди людей, которые обучались в институте политического руководства - потому что с ними мне приходится играть роль и я должен скрывать от них некоторые факты, чтобы они не захватили власть через мою голову, прежде чем будут по-настоящему подготовлены. Никакого общества, за исключением надежд - и в данное мгновение тебя. Теперь, когда все закончилось и для нас обоих начались новые времена, я могу тебе это сказать. И я рад.

На некоторое время воцарилась тишина. Потом... Фи не повернул головы, но его худая рука поднялась вверх и коснулась руки Каррсбери. Каррсбери отклонился. Странно, подумал он, что может быть всего лишь кратковременное взаимопонимание между здоровым и душевнобольным человеком. Но это было так.

Он убрал руки, быстро отошел к письменному столу, потом повернулся.

- Я - атавизм, Фи, - начал он новым, свежим, ровным голосом. - Атавизм из времен, когда человеческое мышление было намного более здравым! Неважно, результат ли это наследственности, или к этому привело совершенно невероятное совпадение, или оба этих фактора вместе. Главное, что родился человек, который был в состоянии критически оценить современное состояние человечества в свете прошлого, определить его заболевание и начать лечение. Долгое время я отказывался признать факты, но наконец мои исследования - особенно литературы двадцатого века - не оставили мне другого выбора. Человечество оказалось на ложном пути. Лишь известный технический прогресс, в результате которого жизнь стала намного легче и проще, и то, что войны в результате образования теперешнего мирового правительства были исключены, позволили не допустить неизбежного крушения цивилизации. Но только временно, все это лишь отодвинуло его. Огромные массы людей находятся в том состоянии, которое раньше называли невротическим. Их вожди были... ты это первым сказал, Фи... душевнобольными. Впрочем, этот последний феномен - стремление психически ненормальных индивидуумов к руководству - был во все времена.

Он замолк. Он ошибается, или Фи следит за его словами, выражая гораздо более серьезные признаки душевной болезни? Неужели Генеральный секретарь болен намного серьезнее, чем он думал? Может быть, самоуверенно подумал он, все еще есть возможность спасти Фи. Если он все объяснит ясно и четко. Итак: