Взвыв от пронзившей грудь боли, кошка рванулась вверх по дереву, но ее передние лапы беспомощно заскребли пустоту, и она сорвалась.

Боцман, услышав выстрел, громадным прыжком сиганул на белую перину и под прикрытием густого пихтача ушел незамеченным. Иногда он оглядывался, надеясь увидеть бегущую следом Кисточку, но ему в морду неслись только новые удары грома. Он еще не понимал, что это добивали его подругу.

Удалившись на безопасное расстояние, Боцман залег в непролазном буреломе, в ожидании спутницы, но она так и не появилась.

С наступлением ночи кот, покружив по своим следам, вышел к тому месту, где их загнали на деревья, и застыл в немом ужасе.

Лунный свет озарял неестественно вывернутое тело кошки - без головы и шкуры. Обнаженные мышцы с отметинами подкожного жира прихватило морозом. Вокруг на истоптанном снегу валялись обслюнявленные бумажные трубочки с едким запахом дыма. Они были похожи на белых, с черными головками, червей.

Боцман несколько минут вглядывался в обезображенное тело подруги. Затем повернул голову в ту сторону, куда ушли люди и собаки. Кот не умел плакать, но его пылающие зеленым огнем глаза застлал влажный туман. Он смертельно возненавидел того Рыжебородого, поднявшего громовую палку на Кисточку, и этот противный, мерзкий запах белых червей на снегу.

После гибели Кисточки Боцман как-то сник. Все окружающее казалось ему теперь враждебным и неприветливым. Он часами неподвижно лежал на снегу. Прежде он так и жил -- одиноким, угрюмым отшельником, а с Кисточкой оттаял и успел привязаться к нежной спутнице. Но ее так быстро не стало...

-

Известно - время лучший лекарь. Мало-помалу пробуждался интерес к жизни и у Боцмана.

В тайгу пришла весна. Из-под ужимающихся изо дня в день сугробов зазвенели ручьи. Облезли до черноты опушки. Под напором жизненных соков ветви сосен затопорщились розово-кремовыми свечками, щедро припудренными белой пыльцой. В полдень прогретая тайга источала горьковато-смоляной запах, от которого сладко кружилась голова.

Однажды, после долгой прогулки по гребням отрогов, притомившийся Боцман спустился к реке, полной предзакатной тишины, покоя и свежести. Вылизав языком взъерошенную ветвями шерсть и помыв лапами морду, он распластался на теплой поваленной ольхе возле устья ручья, обозначенного широким полукружием разноцветной гальки. Отдыхая, он блаженно жмурился от ласковых переливов нескончаемых водяных бликов.

Пойму заливал свет тлеющего заката. Чуть слышно прошелестела в траве гадюка. Она соскользнула по наклонной каменной плите в воду и, высоко подняв головку, поплыла на другой берег. Выбежал из кустов к реке горностай в бурой летней шубке и принялся жадно лакать воду.

Ни юркий зверек, ни Боцман не увидели сквозь отсвечивающие гребешки переката темной спины тайменя. Речной великан живой торпедой пронесся под водой несколько метров и, окатив берег крутой волной, тут же исчез. Вздрогнувший кот оторопело уставился на голый, мокрый камень, где только что стоял горностай...

Боцману уже изрядно приелась зайчатина, которой он питался последние месяцы, а любимые косули после снежной зимы стали в тайге крайне редки. Однако, исходив немало распадков и гор, кот все же высмотрел под скалой одного упитанного бычка-косулю. Подкрасться к нему из-за окружавших скалу осыпей было невозможно - увидит издалека и умчится, играючи, высокими прыжками - дугами.

Зная, что олень должен обязательно спуститься к ручью на водопой, Боцман нашел проход, который тот не мог миновать, и залез на дерево, затаился среди листвы на толстой ветке. Над головой неожиданно раздался треск. Кот невольно сжался, но, подняв глаза, увидел падающий с вершины дерева полусгнивший сук -- "ложная тревога".

Прошло часа два, а Боцман все еще терпеливо лежал в засаде.

Но вот послышался слабый стук копыт. Бычок шел осторожно, оберегая от тонких веток молодые, еще покрытые опущенной кожей, вилообразные рога с тремя небольшими отростками. Рысь стрелой сорвалась с дерева, всей своей массой обрушилась на кирпично-ржавую спину косули, разом прокусила клыками шею своей жертвы.

Олень упал. Тут же попытался вскинуться и, как обычно, умчаться легко и свободно, но, только что полные сил, мышцы не повиновались.

Полакомившись сочным, парным мясом, Боцман завалился на спину и, лениво разметав на траве лапы, стал кататься с боку на бок, то выгибаясь, то надолго замирая.

После жирного мяса захотелось пить. Кот оттащил остатки косули в ельник, поточил о сухостоину когти, с наслаждением потерся о бугристую кору и спустился, наконец, к горной речушке. Заходя в воду, вспугнул маленьких уток-чиркав. Те улетели вниз по течению плотной, стремительной стайкой. Утолив жажду, кот укрылся от оводов под скалистым выступом. Нежась в его прохладе, сытый и благодушный, он одним глазом поглядывал, как вылетают из воды и с причмокиванием ловят оводов шустрые хариусы, как по воропеной поверхности стремит6ельным веером рассыпаются серебристыми молниями испуганные маоьки.. Внезапно откуда-то сверху легкой, прозрачной тенью неслышно скользнула скопа. Слегка чиркнула по волнистой ряби переката, и в ее крючковатых когтях забился, сверкая перламутром, нерасторопный хариусенок.

Но недолго Боцман пребывал в блаженном состоянии. Из чащи, где лежала косуля, послышался шум: кто-то явно терзал недоеденную тушу. Пришлый кот даже не соизволил поднять морды при появлении хозяина добычи, а только глянул исподлобья. Столь дерзкого поведения Боцман не мог стерпеть и яростно зашипел на наглеца. Тот в ответ только разинул пасть и обнажив черные выкрошившиеся зубы.

Внимательно разглядев облезлого, с прогнувшейся спиной незнакомца, Боцман сообразил, что перед ним совершенно дряхлый старик.

Боцман хорошо знал закон тайги - правит сильнейший. Но он не мог унизить себя дракой с беззубым зверем. Он просто подошел к косуле с другой стороны, и коты, то и дело искоса поглядывая друг на друга, мирно потрапезничали. Вскоре пришелец насытился и, поблагодарив взглядом, удалился, а хозяин примостился подремать на выворотне.