- В "Райских кущах" мы полностью защищены.

- Почему же ты оставила это райское местечко? - разозлился я.

- Наверное, маленькая девочка чуть выросла.

- Дай-то бог!

- Билл, - запинаясь, спросила Айрин. - Билл, ты женат?

Пока я медлил с ответом, оконное стекло задребезжало: за ним билась маленькая модель птички, она тщетно прижималась к стеклу. В нее был вмонтирован круглый присосок. И еще, должно быть, передатчик, потому что сразу прозвучал четкий, очень деловитый, но совсем не птичий голос: "...и обязательно попробуйте помадку, обязательно..." Включилась автоматическая защита окна, и бедную рекламную птаху отбросило прочь.

- Нет... - выговорил я. - Нет, Айрин. Я не женат. - И, посмотрев на нее, позвал: - Пойдем на балкон.

Дверь на балкон распахнулась, автоматически сработали приборы антирекламной защиты. Они стоят кучу денег, но это входит в страховку.

Здесь царила тишина. Специальные автоматы нейтрализовали гомон города, крики рекламы. Воздух бился с такой силой, что огненные рекламы Нью-Йорка сливались в расплывчатую реку ярких бликов, но тишина была полная.

- А зачем тебе это знать, Айрин?

- Вот зачем, - она вдруг прильнула ко мне и поцеловала. Затем отошла, выжидая, что я сделаю.

Я опять спросил:

- Зачем это, Айрин?

- Все умерло, Билл? - спросила она шепотом. - Прошлого не возвратить?

- Не знаю... - ответил, я. - Черт меня побери, но я не знаю. Да и знать не желаю, вот что ужасно.

Страх, меня мучил страх. Никому и ни в чем нельзя верить. Мы родились и выросли в мире, где все покупается и продается, и нам не дано знать, что подлинно, а что ложно. Неожиданно для самого себя я коснулся пульта управления и выключил защитные экраны.

И сразу же разноцветные пятна превратились в вопящие слова; выделенные нюколором, они сверкали днем так же ярко, как и ночью. ЕШЬ - ПЕЙ - РАЗВЛЕКАЙСЯ. - СПИ! Несколько мгновений эта реклама светилась в совершенной тишине, затем выключился звуковой барьер, и молчание взорвалось какофонией криков:

ЕШЬ - ПЕЙ - РАЗВЛЕКАЙСЯ - СПИ!

ЕШЬ-ПЕЙ-РАЗВЛЕКАЙСЯ-СПИ!

БУДЬ КРАСИВЫМ!

БУДЬ ЗДОРОВЫМ!

ЧАРУЙ - ТОРЖЕСТВУЙ - БОГАТЕЙ - ОЧАРОВАНИЕ - СЛАВА!

ДЫМ ВЕСЕЛЬЯ! ПОМАДКА! ЯСТВА МАРСА!

СПЕШИ СПЕШИ СПЕШИ СПЕШИ СПЕШИ СПЕШИ!

НИОБЕ ГЕЙ ГОВОРИТ - ФРЕДДИ ЛЕСТЕР ПОКАЗЫВАЕТ - В "РАЙСКИХ КУЩАХ" ТЕБЯ ЖДЕТ СЧАСТЬЕ!

ЕШЬ - ПЕЙ - РАЗВЛЕКАЙСЯ - СПИ!

ПОКУПАЙ ПОКУПАЙ ПОКУПАЙ!

Айрин изо всех сил затрясла меня, и только разглядев ее мертвенно бледное лицо, я осознал; что она заходится в крике, а вокруг нас в страшном, непреодолимом, гипнотическом шквале красок бьется безумное изобретение ведущих психологов мира - суперреклама, которая берет за глотку, вырывает твой последний грош, потому что миру нужны деньги, деньги, ДЕНЬГИ!!!

Я с трудом успокоил Айрин и опять включил защитные экраны. Нас качало хуже пьяных. Надо признать, что реклама всегда производит такое шоковое действие. Но когда ты взволнован, неуравновешен, она становится прямой угрозой. Она добирается до глубин души, до самых потаенных чувств и неизменно находит слабое место. Она безошибочно стимулирует желания, даже постыдные.

- Не бойся, - говорил я. - Все уже прошло. Гляди. Экраны снова работают. Эти кошмары нам теперь не грозят. Они опасны для детей, у которых еще не выработалось умение защищаться, когда в твои мозги вдалбливают мыслительные штампы. Успокойся, Айрин. Вернемся в комнату.

Я налил нам выпить. Она всхлипывала, никак не могла прийти в себя, а я, чтобы ее успокоить, повторял и повторял:

- Главное зло - мыслительные стереотипы. Ты еще ребенок, а тебя уже обрабатывают. Видео, телевидение, журналы, газеты, кинокниги - все это обрушивается на тебя с одной целью: создать покупателя. Всеми правдами, а чаще - неправдами. Столько выдуманных потребностей и ложных страхов, что реальное становится неотделимым от мнимого. Нас убеждают, что даже дыхание стало зловонным. Нам не обойтись без хлорофилловых пастилок "Сладостный вздох". Господи, Айрин! Догадываешься, почему наш брак разбился вдребезги?

- Нет... - едва слышно проговорила она сквозь платок.

- Ты посчитала, что я Фредди Лестер. А я, видимо, всерьез подумал, что ты - Ниобе Гей. Мы перестали ощущать себя реальными, живыми людьми, с нормальными эмоциями и мотивами. Что же странного в том, что браки распадаются. Знаешь, как я переживал, когда наша с тобой совместная жизнь так глупо оборвалась?

У меня отлегло от сердца. Я выговорился и теперь ожидал, когда она придет в норму. Она смотрела на меня, прижимая ко рту мокрый от слез. платок.

- А что же будет с Ниобе Гей?

- Да пропади она пропадом!

- А ты не станешь укорять меня Фредди Лестером?

- Ну что ты! Ведь он - такой же мираж, как и Ниобе Гей. Думаю, он нереален даже и в "Райских кущах",

Айрин глянула на меня, убрала платок, и во взгляде ее промелькнуло что-то загадочное. Потом она привела себя в порядок, игриво прищурилась и послала мне улыбку. Я не сразу понял, чего она ждет от меня.

- Когда-то давненько, - решил я освежить ее память, - я вывалил на тебя целый ворох романтической чуши. А сегодня...

- Что сегодня?

- Станешь моей женой, Айрин?

- Стану, Билл, - ответила она.

Мы с Айрин поженились через минуту после того, как завершились сутки Междугодья. Это она настояла, чтобы мы дождались наступления нового года. Междугодье, рассуждала она, от начала до конца придуманное. Его даже не существует на самом деле. Этот день не в счет. Я порадовался за Айрин - она стала, наконец, мыслить здраво. Раньше она о подобных вещах даже не задумывалась.

Сразу же после заключения брака мы полностью отключились от остального мира. Ясно было: как только автоинформаторы сообщат о нашей женитьбе, мы захлебнемся в потоке рекламы для новобрачных. И без того из-за бесконечных рекламных посулов для молодоженов пришлось дважды останавливать бракосочетание.

Потом мы уединились в нашей маленькой нью-йоркской квартирке, тихой и спокойной, где, главное, не было никого, кроме нас. За стенами надрывались и взрывались всевозможные эфемериды счастья, одна хлеще другой; они обещали славу и богатство всем вместе и каждому в отдельности.

Ты можешь быть самым богатым. Самым известным. Самым изысканным. Лучше всех пахнуть, дольше всех жить. Зато только мы двое могли быть самими собой, скрывшись от этого грохочущего мира в безмолвном оазисе. Мы смогли остаться настоящими.

Ночью мы мечтали. Фантазировали, как дети. Землю давно уже не пашут, но если приобрести гидропонные блоки и питающую систему, можно возделать свой сад и укрыться в нем от нью-йоркского содома, от безжалостной рекламы... Сладкие мечты.

Утром я проснулся поздно. Солнечные лучи острыми стрелами пронзали постель.

Айрин рядом не было.

Записывающий аппарат не принес ни звука от нее. Я мучился до полудня. То выключал защитную систему - может быть, она прорывается ко мне, - то опять включал, истрепанный рекламным шквалом. Не знаю, как я не сошел с ума в эти часы. Я не понимал, что случилось. За дверью - стекло ее было прозрачным только изнутри - мелькали толпы рекламных агентов, суливших мне златые горы, но лицо Айрин так и не возникло. Я исходил комнату вдоль и поперек, перестал ощущать вкус кофе после десятой чашки и прокурился насквозь. Наконец я решился связаться с детективным агентством. Не сразу я решился на это. После минувшей ночи, такой мягкой, тихой и нежной, меня трясло от мысли о том, что Айрин, потерявшуюся среди смерчей и взрывов этого ада, который именуется Манхэттеном, будут преследовать наемные ищейки. Но выхода не было.

Через час агентство сообщило мне, где находится Айрин. Я сперва не поверил. На мгновение мне показалось, что все вокруг умерло. Я словно оказался в изолированном пространстве, которое одно спасало меня от смертоносного грохота внешней жизни.

Я очнулся и поймал последние слова, звучавшие из динамика телевизора.