«Былъ дотолѣ Москва-градъ великъ, градъ чуденъ, градъ многолюденъ, кипѣлъ богатствомъ и славою, превзошелъ честію многою всѣ города Русской Земли, и что же: въ одинъ день или въ полдня мгновенно измѣнилась вся доброта его, и слава его изчезла, повсюду пусто, одна горѣлая земля, дымъ и пепелъ, да лежатъ во множествѣ трупы мертвыхъ». Когда вел. князь возвратился въ опустѣвшій городъ, расплакался горько и повелѣлъ хоронить трупы, назначивъ по полтинѣ оть сорока погребенныхъ, вышло 300 руб., стало быть было погребено 24 тысячи, конечно не въ одномъ только каменномъ городѣ, но и по всѣмъ окрестностямъ. Новгородскій лѣтописецъ, сводя счетъ всѣмъ потерямъ и убыткамъ отъ этого Татарскаго нашествія, замѣтилъ, что «мало сказать и тысяча тысячь».

Удалившись отъ Москвы, Тохтамышъ распустилъ свои полки по всѣмъ городамъ Московскаго только Княжества, такъ какъ приходилъ наказывать только Московскаго улусника за его дерзость на Мамаевомъ побоищѣ. До другихъ большихъ Княжествъ онъ не коснулся: Тверь Богъ помиловалъ, съ Суздальскими князьями Татаринъ дружилъ и досталось только одному Рязанскому Олегу, не добывшему спасенія и за то, что показалъ Татарину добрый, легкій путь на Москву. Тохтамышъ по дорогѣ въ Орду опустошилъ Рязанское Княжество, а Москва тотчасъ же и съ своей стороны послала рать на Олега и отомстила такъ, что было ему злѣе и Татарской рати.

Другой виновникъ несчастія, спасавшійся отъ нашествія въ Твери, митрополитъ Кипріанъ, былъ уволенъ изъ Москвы и на его мѣсто призванъ Пименъ, жившій дотолѣ въ заточеніи. Вел. князь разгнѣвался на Кипріана именно за то, что онъ не сидѣлъ въ Москвѣ въ осадѣ. Но одинъ лѣтописецъ оправдываетъ его текстомъ писанія: «Нѣсть бо грѣха, еже бѣгати бѣдъ и напастей». Не такъ мыслилъ Московскій Посадъ.

Москва-городъ своею добротою, то-есть своимъ благосостояніемъ и славою этого благосостоянія, исчезла, разграблена, опустошена, сожжена; Москвичи-горожане всѣ порублены татарскими саблями, другіе сгорѣли, иные потопли въ рѣкѣ; Москва-городъ превратилась въ печальную пустыню, въ отчаянную пустоту. Она мало-по-малу могла и на самомъ дѣлѣ запустѣть и захирѣть, какъ бывало со многими городами Старой Руси, какъ случилось даже съ старою матерью Русскихъ городовъ, съ Кіевомъ. Но съ Москвою этого не случилось, потому что вокругъ Москвы-города уже существовала Москва-народъ, именно та сила, которая впослѣдствіи заставила именовать и все народившееся Русское Государство— Москвою, Московскимъ Государствомъ. А всего съ небольшимъ пятьдесятъ лѣтъ прошло съ той поры, какъ Московскіе князья укрѣпили за собого титулъ и власть великихъ князей. Нарожденію, наростанію, накопленію Москвы-народа послужила конечно сорокалѣтняя тишина, которую такъ умно и настойчиво содержали вел. князья города Москвы. И вотъ теперь, когда городъ разоренъ до запустѣнія, его быстро возстанавляетъ, обновляетъ и снова населяетъ Москва-народъ. Оставшіяся крѣпкія каменныя стѣны города и въ этомъ случаѣ оказываютъ свою притягательную силу на окрестное и близкое, и дальнее населеніе Московской области.

Князь великій Дмитрій Иван. поплакалъ вельми слезно надъ пепелищемъ разореннаго города и повелѣлъ дворы ставить и градъ дѣлать. Насталъ уже сентябрь и потому жилыя помѣщенія были построены вскорѣ, какъ и деревянныя заборола на каменныхъ стѣнахъ. Какъ послѣ обычныхъ пожаровъ, такъ и теперь деревянныя постройки сооружались съ необычайною скоростью. Въ недѣлю времени ставился цѣлый дворъ. Окрестности Москвы богаты были непроходимыми строевыми лѣсами, остатки которыхъ, наприм. Сокольники и Лосинный Островъ, и теперь еще хорошо напоминаютъ, какъ было за 500 лѣтъ тому назадъ. Посему съ достовѣрностыо можемъ судить, что городъ былъ обновленъ и населенъ въ теченіи одного слѣдующаго года.

Спустя семъ лѣтъ, въ годъ кончины вел. князя (1389), онъ снова былъ опустошенъ домашнимъ врагомъ, обычнымъ пожаромъ. Іюля 21 загорѣлась церковь св. Аѳанасія (впослѣдствіи Кирилловское подворье) и мало не весъ городъ Кремль погорѣлъ, едва угасили. Потомъ, почти ровно черезъ годъ (1390), 22 іюня на посадѣ загорѣлся дворъ армянина Аврама и отъ него нѣколико тысячъ дворовъ погорѣло. Спустя 5 лѣтъ въ 1395 г. посадъ снова былъ опустошенъ пожаромъ и опять нѣколико тысячъ дворовъ сгорѣло. Упомянемъ кстати, что въ 1415 г. такимъ же образомъ «Москва выгорѣ«, какъ записалъ объ этомъ Новгородскій лѣтописецъ (Новг. 1-я, стр. 105).

Такова была притягательная сила Москвы-народа къ своему каменному гнѣзду, къ Москвѣ-городу. Черезъ 8 лѣть послѣ Татарщины, какъ Москвичи прозывали нашествіе Тохтамыша, около города тѣснятся уже тысячи дворовъ, которые по обычаю горятъ и затѣмъ снова возстаютъ тѣми же тысячами. Вмѣстѣ съ тѣмъ Москва-народъ выносила и тяжелую дань по случаю полнаго опустошенія отъ Тохтамышева нашествія Великокняжеской казны. Весною 1384 г. была дань тяжела по всему княженію, всякому безъ отдатка, со всякой деревни по полтинѣ. Тогда же и златомъ (т.-е. драгоцѣнными вещами) давали въ Орду, и Черный Боръ у Новгорода былъ взятъ. Именемъ деревни въ то время обозначался одинъ дворъ или много два-три двора, составлявшихъ крестьянскую селитьбу среди лѣсовъ и полей.

Къ тому же въ это время въ Ордѣ происходила тяжба о Великомъ Княженіи между Тверскимъ княземъ Михаиломъ Ал. и Московскимъ Дмитріемъ, который вмѣсто себя послалъ въ Орду 12-лѣтняго сына Василія Дмитр. Москва перетянула, конечно, усердною и умною работою своего боярства.

Такія отношенія къ Ордѣ и къ враждебнымъ большимъ Княжествамъ, Тверскому, Рязанскому и даже къ Суздальскому, не давали городу Москвѣ никакой возможности устроиться соотвѣтственно пріобрѣтенной силѣ и политическому значенію.

Надо было еще почти цѣлому столѣтію пройти въ бѣдственныхъ испытаніяхъ этой силы, въ закаливаніи ея твердости и несокрушимости.

Неизобразимые ужасы Тохтамышева нашествія надолго оставили свои страшные слѣды въ томъ безграничномъ трусливомъ опасеніи, съ какимъ потомъ Москва встрѣчала каждый Татарскій набѣгъ.

Въ 1395 г., какъ упомянуто, въ Московскомъ посадѣ снова погорѣло нѣколико тысячъ дворовъ и въ то же лѣто снова надвинулась новая Татарская гроза. Пришелъ на Русскую Землю знаменитый Темиръ-Аксакъ (Тамерланъ), завоеватель почти всего магометанскаго и христіанскаго Востока, о чемъ слава разносилась повсюду и была принесена торговыми людьми и въ далекую Москву.

Онъ уже стоялъ гдѣ-то на Дону въ предѣлахъ Рязанской стороны и взялъ городъ Елецъ. «И бысть страхъ по всей Землѣ Русской!»

Однако вел. кн. Василій Дмитр. порѣшилъ встрѣтить его и, собравъ во множествѣ ратныхъ, двинулся къ Коломиѣ на берегь Оки съ намѣреніемъ дать врагу должный отпоръ по примѣру своего отца, достославно встрѣтившаго Мамая.

Но въ виду громкой побѣдительной славы Темира положенiе являлось вполнѣ отчаяннымъ. Предвидѣлось бѣдствіе неизобразимое и оставалась одна надежда на милосердіе Божіе. Какъ и въ Тохтамышево нашествіе въ Москву собралось множество народа подъ защиту ея каменныхъ стѣнъ.

Городъ готовился сидѣть въ осадѣ и каждый день приходили вѣсти одна грознѣе другой, что похваляется супостатъ идти къ Москвѣ, поплѣнить, пожечь, разорить ее. Живо помнилось Тохтамышево разореніе. Но теперь и митрополитъ, тотъ же Кипріанъ, оставался въ городѣ, въ осадѣ, и принималъ святительскія мѣры для спасенія: заповѣдалъ всѣмъ людямъ поститься, молебны пѣть, милостыню творить, готовиться встрѣтить гнѣвъ Божій въ душевной и тѣлесной чистотѣ.

Богомольные и благочестивые помыслы осѣнили и воинство вел. князя на Окѣ. Вспоминали великую помощь издревле Крѣпкой Заступницы стольнаго города Владиміра и всей Суздальской, а нынѣ уже Московской Земли, Владимірской иконы Богоматери, и въ зтихъ помыслахъ вел. князь прислалъ митрополиту сказать свое богомольное рѣшеніе, что было бы святымъ дѣломъ принести изъ Владимiра чудотворную икону для спасенія новаго Владимірскаго же стольнаго города Москвы.

По общему совѣту съ братьями вел. князя, митрополить благословилъ это дѣло и отправилъ во Владиміръ за иконою особое священническое посольство.