Печально заканчивалась песнь Зелы. Очень скоро убедился сын Бозы, что великанша пела правду. Совершенно неожиданно один из взрослых парней, наилучший в метании топором, переоделся в женскую одежду и уселся за прялкой. Другой, владевший мечом необыкновенно, поклонился Зелы и прочим обитателям дворища и пошел в неизвестность, чтобы свершить великие деяния, С той поры Зелы запретила мальчику дружить с кем-либо из подрастающих парней. Она же следила, чтобы не заходил он в дома, где те жили, чтобы всегда ночевал в ее ложе, рядом с нею. Она считала, что таким образом убережет его от скифской хвори, и никогда не охватит его жажда деяний.

Как-то зимою, а было мальчику уже четырнадцать лет, когда спал он вместе с Зелы, та осторожно сосала его кончик, внезапно какое-то доселе неизвестное ему, пронзительное чувство охватило его. Необычное наслаждение охватило всего его, пронзило до боли, яички его сжались. И тогда, издав из себя крик отчаяния, наполнил он уста Зелы чем-то белым и липким. Когда же случилось это, охватило его чувство печального спокойствия, позволившее ему заснуть необыкновенно глубоким сном. На следующий день Зелы, крепко обцеловав все его тело, заварила для него крепкие травы.

- Теперь я стану сосать у тебя лишь два раза в неделю, чтобы не забирать твоей силы и семени, - предупредила она. - Ты стал мужчиной, сын Бозы.

А через три дня он перекатил камень через весь двор.

Наступила морозная, лунная ночь. До полуночи разбудила парня Зелы и приказала тепло одеться. Сама она тоже надела бобровую шубу. Взяла она лучины и свою неразлучную дубинку, схватила парня за руку и при свете луны вышла с ним со дворища спалов. Они шли по скованной льдом реке, и, хотя повсюду выли волки, Зелы не обращала на них внимания.

Они очутились на островке, поросшем громадными деревьями. Там был невысокий холм и засыпанный снегом валун. Зелы очистила камень от снега и приказала сыну Бозы передвинуть его. Дважды тот приступал к валуну, но камень не позволил даже стронуть себя с места. Зелы хотела уж было возвращаться, но парень собрал все силы и отвалил валун, открывая глубокий тоннель, выложенный деревянными колодами. Тогда Зелы зажгла лучину и повела сына Бозы в подземелье, где в блеске огня увидал он бесчисленные сокровища, добытые спалами у ромеев. Были там золото и серебро в ожерельях, цепях и диадемах; еще была там различная одежда, сгнившая за много веков, воинское снаряжение, золотая конская упряжь. Зелы открыла громадный, полусгнивший сундук, набитый тряпками, и достала из них короткий меч.

- Вот он, ужасный Тирфинг. Пусть будет он твоим. Только помни о заклятии Одина: если вытащишь его ради битвы, кто-то обязан пасть без жизни. Он предназначался только лишь для руки властелина, Но только не знаешь наверняка, станешь ли ты повелителем.

Сын Бозы взял меч Тирфинг в руку и почувствовал себя разочарованным. Меч был очень легким, изготовлен он был из необычного металла и не блестел, весь покрытый каким-то черным налетом.

- Ты говорила, будто от его блеска можно ослепнуть...

- Разве не видишь ты, что на нем запеклась кровь?

Зелы выбрала для парня щит - легкий, но необычайно крепкий, и железный, покрытый медными пластинами шлем. Еще искусно изготовленную кольчугу, сделанную ромеями, скорее всего, для какого-то полководца. И топрик с длинным тонким обухом, вытянутым за отверстие для топорища и законченный полукруглым утолщением. Все это Зелы завернула в расползающиеся от древности тряпки и приказала парню нести, сама же завалила камень на место и повела сына Бозы назад.

Долгие часы чистил сын Бозы все найденные в сокровищнице вещи, пока те не стали будто новенькие. От клинка Тирфинга, когда падал на него солнечный свет, можно было ослепнуть. Вот почему Зелы приказала парню сделать для меча скромные ножны из липовых дощечек, покрытых кожей.

- Старайся биться топором, - советовала она. - Помни о заклятии. Еще неизвестно, станешь ли ты правителем, и не погибнешь ли сам, если вынешь для боя Тирфинг.

Военное облачение должно было стать для парня новой кожей. Потому Зелы приказала ему каждодневно переплывать на своей лодке реку и часами бегать по лесу и лугам, вооружившись мечом и топором, в кольчуге и шлеме на голове. Так он делал, закаляя свои мышцы и волю.

Случилось как-то, что из-за жары укрылся он в лесную тень и, уже несколько медленнее, бежал вдоль опушки. Внезапно костяной наконечник стрелы ударил его в грудь и скользнул по железным колечкам кольчуги. Затем его настиг сильный удар копья, сделанного из коровьего рога и называемого потому рогатицей, но и оно отразилось от щита, который сын Бозы носил на спине. Он не знал, сколько врагов в округе, и как они вооружены. Нужно было ускорить бег и удалиться из лесу, либо же становиться на бой. Колебался он, вынуть ли из ножен ужасный меч, на котором лежало заклятие Одина. Ведь если неправильно предсказала Зелы, что станет он повелителем - тогда не враг, а сам он падет мертвым в этом бою.

Он отскочил на лесную прогалину и там встал в защитной позиции, как учила его Зелы. В правой руке был у него топор, вытащенный из-за кожаного пояса, а в левой - круглый щит. Послышался хруст ветвей, и с наклоненного старого дерева спрыгнул Лесной Человек. Сын Бозы тут же распознал его, поскольку тот был почти голым, в одной лишь набедренной повязке из волчьего меха. Длинные волосы спадали на спину, лицо заросшее. Ростом он казался ниже обычного человека, но у него были широкие плечи и необыкновенно развитые ноги с выпуклыми мышцами.

Лесной Человек отбросил лук и тулею для хранения стрел. Он вытащил из-за дерева несколько буковых дубин - не очень длинных, чтобы метать их в неприятеля. Будто самец зубра, прежде чем броситься в бой, издал он звериный рык, и даже, опять-таки подобно зубру, стал рыть ногою землю. Было видно, как заводится он для битвы, плюется слюной, глаза же, плохо заметные в зарослях волос на лице, начинают блестеть и наливаться кровью. На его губах выступила пена.

Всякого мог напугать он своим видом и за счет только лишь страха изгнать противника с поля боя. Сын Бозы понимал, что Лесной Человек и ждет того, что чаще всего случалось, когда жертва побежит. Только дикарь мог бегать много быстрее обычных людей, быстрее серны или оленя, и в спину убегающего обычно попадала брошенная с нечеловеческой силой дубина.

Только сын Бозы стоял недвижно, ожидая нападения. Его страх исчез, ноги и руки перестали дрожать. Вместо этого же охватило его постепенно доселе неведомое, удивительное чувство: желание боя.

Дубинка метнулась к сыну Бозы, но тот отбил ее своим щитом. Теперь сам он метнул свой топор, несколько раз обернувшийся в воздухе. Неприятель уклонился, и топор вонзился в ствол клена. Тогда Лесной Человек издал пронзительный крик и бросился с другой дубиной на сына Бозы, считая, будто тот остался безоружным. Вот тогда-то и блеснул на солнце клинок Тирфинга, ослепив на мгновение Лесного Человека. Этого мига хватило, чтобы меч, разрезающий мух на лету, срубил голову Лесному Человеку. Отпрыгнул сын Бозы, кровь хлынула на руки и грудь дикаря; голова уже валялась на земле, но безголовое туловище сделало еще шаг вперед. Затем грохнуло оно наземь, лишь только раз дернувшись в агонии. Теперь уже закричал сын Бозы, и был это крик победы. Тирфинг поразил Лесного Человека. Разве не было это знаком, что течет в сыне Бозы кровь повелителей?!

Он с презрением плюнул на мертвое тело, без всякого отвращения схватил голову Лесного Человека за длинные волосы, вырвал топор из кленового ствола и легкой трусцой, отмечая путь каплями крови, побежал к своей лодке на реке.

Заросшую волосами башку Зелы надела на высокую жердь и поставила ее над воротами дворища спалов. Так и торчала она там, пока со временем вороны не выклевали все мясо с нее, оставив лишь белый, голый череп. Одни лишь длинные, рыжеватые волосы остались на нем и развевались по ветру.

В тот вечер Зелы попросила его показать клинок Тирфинга. Глянула она на засохшие кровавые пятна, оттерла их тряпкой, а затем, вроде бы даже с опасением, поглядела на сына Бозы.