На рассвете он услыхал воронье карканье. Тогда мальчик натянул тетиву своего лука и первой же стрелой сбил черную птицу. Он попытался развести огонь, но искра от кремня никак не могла зажечь пересохшего гриб-трутовик. Тогда он немного распутал косу, которой защищал грудь, растер солому в руках, и только лишь около полудня ему удалось развести пламя. После этого он набрал сухих веточек и развел под толстенными корнями костер. Мальчишка буквально сожрал полуобуглившуюся ворону, хотя мясо ее было отвратительным - сухим и горьким. Почувствовав сытость и сонливость, он не поддался слабости. Поначалу он наломал веток для костра, затем колючего терновника. Им он заложил ход в волчье логово и то дремал, то бодрствовал сидя, поддерживая огонь.

В тот день и последующие, когда ему удалось даже подстрелить серну, и уже никогда по-настоящему не чувствовал он голода, мальчик понял, что огонь священен, что он дает тепло и пищу, а тем самым - жизнь. Каждое утро, раздувая скрытый в золе жар, он кланялся первому огоньку пламени, который начинал уже пожирать сухой лист. Он любил своего защитника и кормильца Сварога. А когда однажды к его дереву подобралась волчья стая, и он услыхал их ворчание и вой, мальчик схватил в руку горящую ветку и вылез с нею на снег. Он замахнулся головней, и волки удрали, а мальчишка хохотал, вновь почувствовав себя спалом, которого защищает бог Сварог.

Через несколько дней снег начал таять, солнце показывалось все чаще и все сильнее пригревало. Мальчик заметил, что от постоянной сытости руки и ноги у него стали толще. Ему докучали лишь вши да блохи, оставшиеся в логове от волчицы, а может они жили в шерстяном платке мачехи. Мальчишка постоянно расчесывался до крови, раны начинали гноиться. Поэтому в один из более-менее теплых дней он разделся донага и всю свою одежду отнес к реке и там, бросив в оду, прижал ко дну камнем, чтобы утопить паразитов. К себе в нору он вернулся бегом, потому что, хоть и наступила весна, но по ночам было еще морозно. Он распалил большой костер и грелся возле него голяком, осчастливленный уже тем, что его ничего не кусает. В солнечный полдень голяком же выскочил он за хворостом, принес несколько веток, поломал их и, грея спину на солнце, подбрасывал куски дерева в горящий у лаза в логово костер.

И вот тогда будто огромная туча заслонила солнце. Мальчишка оглянулся, считая, будто идет первая весенняя гроза. Но вместо тучи он увидал огромнейшую женщину в короткой юбке и с голыми длинными ногами, обутыми в сандалии. Женщина была настолько велика, что ее светловолосая голова, казалось, достигает крон лесных деревьев. И еще, она была настолько красива, что у мальчишки перехватило горло от доселе неизвестного ему чувства, он почувствовал в себе чудесное тепло, которое потом научился называть любовью.

- Я - Зелы, - сказала женщина, и голос ее прозвучал так мощно, что с ближайших деревьев, переполошившись, сорвались птицы.

- А у меня нет имени. Я сын Бозы, - смело отвечал мальчик, не опасаясь огромной женщины.

Глядя с интересом, она наклонилась к нему, затем неожиданно схватила его своими могучими ручищами, но так осторожно, как берут раненую птицу. Она подняла его высоко, до уровня своих глаз, присмотрелась к его длинным волосам, к чертам лица. Затем она подняла еще выше и осмотрела его мужское отличие, прильнув потом к нему своими губами. От испуга ему хотелось крикнуть, ведь знал он все рассказы о великанше Зелы, будто та питается маленькими мальчиками. Но великанша только поцеловала его маленький член и поставила на землю.

- Это правда, что ты сын моего брата Бозы, - подтвердила она. - У тебя очень светлые волосы, у тебя его глаза и его черты лица. И то, что внизу, у тебя больше, чем у других мальчишек твоего роста. Но почему ты такой поцарапанный и голый? Что ты делаешь в Черном Бору?

Даже когда она уселась с ним рядом на землю, лицо ее чрезвычайно высилось над мальчишкой. Только сейчас заметил он, что у нее была дубина раза в три больше его самого. В дерево дубины были вбиты кремни и острые железки. Оружие это, по-видимому, делали очень долго - сначала выбрали молодой бук, в него набили острые кремни и куски железа, а потом лет, самое малое, десять ожидали, пока плоть дерева не обрастет чужеродные тела, потом же дерево спилили и обработали так, чтобы удобно держалось в руке. По сравнению с дубиной Зелы дубинки Землинов были просто крохотными.

- Сколько тебе лет? - спросила женщина.

- Сейчас уже минула моя восьмая зима.

- Почему же у тебя нет имени?

Он рассказал ей, что с ним случилось, когда проявил он свою силу. А еще о том, что ему не разрешили жить в доме со всеми остальными, и как жил он в сене. И о том, как мачеха хотела его отравить, а он удрал в зиму, поскольку боялся, что его убьют из-за быка.

- Боза погиб шесть лет назад, а тебе восемь. Много обычных женщин оплодотворил мой брат в этой округе, и довольно-таки часто забираю я его детей к себе на дворище. Тебя я тоже заберу к себе, когда же ты подрастешь, то отправишься по свету, чтобы поискать для меня какого-нибудь великана в мужья. Хотя и знаю, что не найдешь, - вздохнула она, обдавая его лицо горячим дыханием, пахнущим сытным медом. - Сейчас по свету с великанами туго. Рождаются одни карлики.

- Откуда ты узнала, что я здесь? - отважился спросить мальчик.

- Спалы - это охотники и рыбаки. Зимой самое хорошее время для охоты, потому что из мехов не выпадает волос, Зимой и ранней весной я обязательно прохожу этими местами, и вот заметила, что над Черным Бором поднимается столб дыма. Это удивило меня. Никто, кроме спалов, не отваживается заходить сюда из боязни перед лесными богами.

- Это хорошо, что ты пришла. Хорошо, что заберешь меня к себе, прошептал мальчик и, непонятно почему, вдруг крепко-крепко прижался к великанше.

На ней был кафтан из лосиной кожи. Зелы расстегнула его, под ним была льняная рубаха, и она расстегнула и ее, обнажив очень белое тело и громадные, будто караваи ржаного хлеба, груди. Мальчику показалось, будто от них пышет жаром, его окатило запахом ее кожи, как показалось ему, пропитанной запахами диких зверей. Он втиснулся меж этими огромными грудями и чуть не заплакал от счастья, потому что давно уже ни к кому не прижимался, никто не согревал его своим теплом.

- Ну, тихонько, тихонько, - шептала Зелы. - Не плачь, сын Бозы. Чувствую, что ты жаждешь любви.

Она сняла с себя коротенькую накидку, сшитую из множества лисьих шкурок, закутала в нее голого мальчишку, посадила его себе на левое плечо, правой рукой схватила дубину и направилась к селению Землинов.

- Я не могу забрать тебя без согласия твоего рода, сын Бозы, объясняла она. - Может случиться, что ты еще встретишься с Землинами. Им нельзя будет поступить с тобой, будто со своею собственностью, пытаться тебя убить или продать. Они должны знать, что ты стал спалом.

Страшась Деда мальчишка выбрался чуть ли не на шею Зелы и спрятался под копной ее развевающихся на ветру волос. Ему казалось, будто он прячется в камышах, поскольку волосы пахли именно так.

Одним пинком сорвала она ворота палисада, окружавшего деревушку, и очутилась посреди дворища. Весь род попрятался по домам и сараям. Один лишь старый Дед осмелился выйти к дверям. Зелы знала его, да и он сам, видно, не раз уже сталкивался с великаншей.

Та сняла мальчика с плеча и развернула накидку.

- Это ли сын Бозы, от которого отрекся твой род? - спросила она.

- Его мать умерла, потому что крестец у нее лопнул. Перед пострижинами он и сам доказал свою необычную силу. У него и кожа и волосы светлее, чем у людей моего рода.

- Почему же ты не привел его ко мне, как гласит закон? - сурово спросила его Зелы. - Ты даже хотел его продать.

- Ты никогда не платишь за приведенное к тебе дитя, - буркнул Дед. - А я ведь потратился из-за смерти его матери.

- Ты занял земельный клин, принадлежавший когда-то спалам, и ничего плохого с тобой не случилось, - ответила Зелы. - Мы не топчем своими огромными ногами ваши поля, уважаем ваши Священные Рощи.