Кора Маггвайер как будто ничего не слышала. Она продолжала сидеть склонившись и что-то писать, слабо шевеля губами.

В этот момент входная дверь тихонько стукнула, на пороге появилась небольшая изящная фигурка — тут же как по сигналу тревоги все высоченные девицы, в вольготных позах рассевшиеся за столом, вскочили — чей-то неловко отставленный стул с грохотом перевернулся — и сделали по козырек.

— Здравия желаем, капитан Казарова.

Кора вздрогнула от неожиданности, услышав звук упавшего стула, и подняла глаза. Спохватившись, она вскочила тоже, блокнот соскользнул с её колен, китель упал с плеч…

— Здравия желаю, — одиноко прозвучало её запоздалое приветствие.

— Вольно, — сказала, перешагивая через порог, миниатюрная капитан Казарова, — Спасибо, девочки.

В офицерскую постепенно, по одному, возвращались привычные звуки.

Заскрежетали ножки стульев, пододвигаемых к столу, опрокинутый стул был спешно подобран младшим лейтенантом Майер, игроки снова взяли в руки свои карты. Но прерванный разговор не возобновлялся, девушки молчали, изредка полушепотом комментируя игру.

— Что же вы притихли, будто смерть пришла? — с лукавой полуулыбкой спросила командир Казарова, — я вас не съем, ведите себя естественно. А то сидите и точно языки проглотили. Больно много мне чести, я ещё не главнокомандующая, чтоб при мне рта не раскрывать без приказа.

— Так о чём мы говорили? — попыталась вывести беседу из тупика Шома Друбе.

— О славе, — сказал кто-то.

— О чьей? — с очаровательной улыбкой осведомилась командир Казарова. Надо заметить, что природа наделила её совершенно не военной внешностью — маленькая, в среднем на голову ниже всех остальных девушек, очень хрупкая блондинка, с тонкими чертами белого личика — среди бронированных машин, боевых роботов, ящиков с патронами и взрывчаткой, она казалась нежным цветком, выросшим на голом камне.

— О будущей громкой славе младшего лейтенанта Корнеллы Маггвайер, командир, — сообщила, давясь ухмылкой, Гейсс, — обратите внимание, она ведь в любую свободную минуту строчит что-то в своем блокноте… Творит!

— Так это же замечательно, — Казарова с искренним одобрением повернулась в сторону Коры, — замечу вам, что многие из известных сокровищ человеческой мысли были созданы вот так, на коленках: преодолевая трудности, автор способен вкладывать в каждое слово гораздо больше жизни, пронзительной и великолепной, чем рассиживаясь в уютном кабинете.

— А вы сами что думаете о славе, командир? — спросила Шона Друбе.

— Да, ведь она приходит не ко всем, и подавляющее большинство, миллионы из всех тех, кто что-то пишет, поет, строит, рисует, так и умирают, положив всю свою жизнь на творчество, безвестными, — подхватила Зубова, — по-вашему это справедливо?

Тати Казарова приблизилась к столу и непринужденно облокотилась на спинку стула младшего лейтенанта Майер. Она по-прежнему смотрела в сторону Коры, наблюдая, как та, совершенно уйдя в себя, отгородившись, отрешившись от внешнего мира, продолжает что-то записывать, беззвучно шевеля губами.

— Кора! — окликнула её Тати, — а Кора?

— Да, командир! — испуганно вскинулась девушка.

— Ты вот скажи нам все-таки, для чего ты пишешь, — спросила Казарова, — ты хочешь прославиться?

— Никак нет, капитан, — ответила Кора застенчиво, — просто так… Я записываю песни, которые звучат в моей голове. Просто чтобы не забыть их. Когда закончится война, и мы все выберемся отсюда, я их, возможно, сыграю и спою. Я очень хочу, чтобы их услышал ещё кто-нибудь кроме меня.

— Что же ты не бренчишь нам по вечерам на своей гитаре? Стоит она у тебя возле койки, пылится… — поинтересовалась Гейсс.

Кора покраснела.

— Ну не смущайте вы девку, не нашим ушам, значит, те серенады назначены… — своеобразно вступилась за неё Зубова.

— Так вот, девочки, — подытожила командир Казарова, — что я думаю о славе, — она подошла к сидящей Коре, наклонилась, бережно подобрала блокнот, который та снова уронила и стеснялась поднять, протянула ей и продолжила, — Слава, девочки, она как смерть в бою, она выбирает наугад, это вам не звездочка на погон, это — звезда героя. Выслугой её не взять, только подвигом. Подвигом самопожертвования. Твори упорно и бескорыстно, да будь готова к тому, что всё окажется напрасным, затянет, занесет твои труды песками времени… Создавай, не страшась забвения и не уповая на вечную память. Так то, девочки. Потому пиши-пиши, Коруша, свои будущие прекрасные песни, да берегись пули…

Девушки притихли, слушая своего командира. Никто не смотрел в карты, не перешептывался и не тянулся к стоящей в центре стола большой тарелке с жареными семечками.

Тати легкими шагами пересекла офицерскую и снова оказалась возле стола.

— Что же вы застыли? Играйте! — сказала она, устраиваясь на своем излюбленном месте позади младшего лейтенанта Майер. Та, как и следовало ожидать, немного оробела, она съежилась на стуле, стараясь не касаться спинки, на которую оперлась командир Казарова.

Шома Друбе сделала знак продолжать игру. Тати наблюдала за её ходом из-за широкого плеча Майер, временами заглядывая ей в карты. Она чувствовала, что младший лейтенант стеснена её близким присутствием, и хотела немного подбодрить девушку, внушить ей больше доверия к себе.

— Эх, не слишком-то везет тебе, как я погляжу, — сказала она шепотом, — ну ничего, — Тати слегка подалась вперед и мягко ткнула пальчиком в карты Майер. Попробуй зайти так и так… Может, будет шанс…

Но Майер всё равно проиграла. Она вздохнула, неловко засунула свою длинную ручищу в карман и водворила на стол несколько монет.

— Как там говорится: не везет коль в карты, повезет в любви, — провозгласила в своей всегдашней шутовской манере Гейсс, загребая кассу.

— А ведь это правда, — сказала Шома Друбе, — Она единственная из всех нас, кого дома ждет парень.

Майер покраснела. Она склонилась над столом; даже уши её, тоже крупные, как и все остальные части тела, залило густой краской.

Игра продолжилась.

— Не хотите с нами, командир? — спросила Шома, начиная раздавать.

Тати мотнула головой.

— Спасибо, девочки. Мне больше нравится смотреть.

— Не хотите дразнить фортуну? — прогудела своим низким гнусавым голосом Зубова.

— Кого-кого дразнить? — поинтересовалась Гейсс.

— Примета есть такая, — неприязненно пояснила Майер, она воспитывалась в очень интеллигентной семье, потому невежество, выказываемое столь открыто, безо всякого смущения и являющееся даже в некотором смысле предметом бахвальства, невыносимо раздражало её, — большая удача уходит от тех, кто постоянно призывает её по мелочам.

Партия завершилась, и на сей раз проиграла Гейсс.

— Мне вот в карты не всегда фартит, а вообще я везучая, — сказала она, со звоном рассыпая на столе извлеченную из кармана мелочь, — когда училась в универе, помню, мне удавалось пролетать на «отлы» и «хоры», даже если знала меньше половины, а один раз был случай, когда я выучила всего один билет из тридцати — вы представляете? — один! из тридцати! — и именно его я вытащила. Каково? И в бою до сих пор тьфу-тьфу-тьфу… Случалось, прямо в меня роботы с датчиками движения целились… и мазали…

— Удача дама капризная, — сказала Тати, — любимчиков иногда заводит. Но надо крепко помнить — её поцелуи ни в коем случае нельзя принимать как должное… Отношения с госпожой удачей всегда должны быть острыми, она дама страстная, и сразу уходит, если к ней начинают привыкать, — она отняла руки от спинки стула Майер, потянулась, положив ладони на затылок, — может, мне и правда сыграть с вами? — задала она риторический вопрос самой себе, и тут же ответила на него, — Нет, пойду лучше что-нибудь почитаю. Спокойной ночи, девочки.

— Вот видишь, — едко сказала Майер младшему лейтенанту Гейсс, когда шаги капитана Казаровой замерли в глубине коридора, — командир книжки читает, а ты… Краткое содержание… Один билет из тридцати…

Гейсс насупилась.