Онки неопределенно фыркнула. Нос у неё довольно сильно болел теперь, и она, готовая в любую секунду расплакаться, балансировала на самом кончике тонкой доски своего терпения — если бы не присутствие Саймона, то она давным-давно дала бы себе волю…

— У тебя хорошая память, — выговорила она с усилием, запрокидывая голову.

— Я знаю, — ответил он, — а у тебя, вероятно, не очень, раз ты забыла.

— Да у меня самая лучшая память в классе! — снова вспылила Онки, от негодования ненадолго забыв о своей боли, — я знаю все столицы всех стран, а также всех президентов нашей страны в хронологическом порядке их пребывания у власти, — хорохорилась она, — кроме этого я помню наизусть атомные массы всех элементов периодической таблицы.

— Ботаник, — сказал Саймон со спокойной улыбкой.

Это была, вероятно, шутка, и мальчик не имел намерения обидеть Онки, но она восприняла сказанное всерьёз. У неё чертовски сильно болел нос, поражение в драке не давало забыть о себе, а тут ещё и милюзга обзывается! Онки не выдержала.

— А за это ты ответишь! — воскликнула она, и, резко шагнув вперед, ударила Саймона по щеке.

На звук пощечины обернулись играющие неподалеку дети.

— Смотрите! — завопил кто-то из них, — она ударила мальчика! Бить слабых — самое последнее дело! Позор! Позор!

Онки повернулась и бросилась прочь. Глаза её заволокли слёзы. Вслед ей неслись обвинительные реплики и обидные слова. Она не могла видеть, чем в эту минуту занят был Саймон, но ей почему-то казалось, что он не метался, не плакал, а продолжал стоять там же, возле качелей, прикрыв ладонью покрасневшую щеку, и со спокойным достоинством смотрел ей вслед.

Поднявшись к себе Онки заперлась в умывальной и отняла от лица платок. Бросив его в раковину и открыв кран, она долго смотрела, как взбиваемая сильным напором пена становится розоватой, как наполняется раковина кровавой водой и постепенно расправляется в этом растворе, точно раненая птица, скомканный платок.

Онки прополоскала его и, отжав, вновь положила на переносицу, только уже в качестве охлаждающего элемента.

Она села в кресло и запрокинула голову. Мягкая прохлада влажного платка освежала и успокаивала. Полоща его, Онки успела заметить, что на одном из уголков нежно-голубой ниткой тонко вышиты инициалы владельца:

Теперь, как бы сильно она ни захотела, вряд ли ей удастся ещё раз забыть это имя.

Рита и Онки сидели в столовой возле окна. До начала занятий оставались считанные минуты, поэтому просторное и светлое помещение быстро пустело: толпа воспитанников, задерживающихся у выхода, где всегда создавалась в такое время небольшая пробка, постепенно убывала, просачиваясь в двустворчатые двери как вода в сливное отверстие раковины. Все торопились в классы.

— Ты почему никуда не идёшь? У тебя свободный час? — спросила Рита, — Везучая! Я бегу сейчас на историю отечества!

— Нет, — ответила Онки мрачно. Она полулежала на столе, подперев подбородок сложенными стопкой руками.

— Нет? — удивилась Рита, — Плохо себя чувствуешь? Приболела? Я не помню, чтобы ты прогуливала раньше. Учетного робота не боишься?

Онки помотала головой.

— Что-то случилось? — спросила Рита озабоченно.

— Ничего.

— Ну… я же волнуюсь… Ты очень странно себя ведёшь. Должна быть какая-то причина…

Между бровей Риты собралась маленькая напряженная складочка. Она выглядела сейчас невероятно трогательно в своей тревоге за подругу, и если бы та не была эгоистично погружена в свои страдания, то, вероятно, смогла бы оценить это по достоинству…

— Да нет никакой причины, — Онки вытянула перед собой руки со сцепленными замком пальцами, — просто сама жизнь — по сути бестолковая беготня, что бы ты ни делал, всё равно умрёшь, и труды твои забудутся, начинания порастут плесенью, и дети твои, сколько бы ты их ни родил, тоже умрут…

Рита насторожилась.

— Ты что, проиграла? — спросила она, понизив голос. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы думать, будто подобные настроения у неё могли быть вызваны чем-нибудь, кроме поражения.

Онки кивнула.

— Что сказали? — спросила Рита, сочувственно положив руку ей на плечо.

Онки слегка поморщилась, она не выносила сентиментальных проявлений участия, но из уважения к подруге не отстранилась.

— «Присущие вашей личности качества и свойства не соответствуют выбранному вами профилю. Рекомендуемые направления: научная деятельность, высокие технологии, алгоритмизация и программирование. Не огорчайтесь!» — Онки злобно передразнила бесстрастный электронный голос Игры.

— Я сочувствую тебе. Но не стоит принимать это так близко к сердцу… Игра ведь может и ошибаться….

— Игра никогда не ошибается.

— Откуда ты знаешь?

Онки молчала.

— Послушай… — начала без надежды быть услышанной Рита, она уже смирилась с вынужденным прогулом отечественной истории и присела на край скамьи рядом с подругой, — Игра не задумывалась как нечто, делающее выбор за тебя, она лишь призвана слегка помочь сориентироваться в огромном множестве важных и нужных профессий, немного направить, задать вектор…

— Но я не хочу, — резко сказала Онки.

— Чего ты не хочешь?

— Ничего не хочу. Кроме этого.

Рита, понурив русую голову с толстой короткой косой, как-то уж больно обреченно вздохнула. Эх… Если уж этой Онки что-нибудь втемяшится в голову — всё, пиши пропало…

— С тех пор как Игра впервые появилась в образовательных учреждениях, прошло уже много времени, и если раньше она, возможно, и была тем, чем ты её назвала, направляющим началом, помощником, ну и тому подобное, то теперь Игра — это тест. Проверка. Теперь она ставит диагнозы и выносит приговоры. Ты наивная, если веришь, что нам подсовывают Игру просто так, для общего развития и облегчения нашей дальнейшей судьбы. Они хотят знать всё с самого начала, наш потенциал, наш потолок, определить однозначно, кто из нас имеет шанс подняться наверх, занять высокий пост, сделать научное открытие или создать гениальное произведение искусства, а кто не способен ни что, кроме как стать инкубатором для чужих детей…

— Онки, ты говоришь очень жестокие вещи, прямо как в страшных фантастических фильмах про будущее, — Рита встревоженно заглядывала подруге в глаза, — я тебе не верю… Зачем им нас фильтровать?

— Ты не понимаешь? — спросила Онки с грустью, — Это же так просто! Им это нужно, чтобы экономить ресурсы. Образование — очень ценная услуга. Оно требует больших и далеко не во всех случаях окупаемых экономических затрат. Это полив не проросших семян. Покупка кота в мешке. Никогда не знаешь, будет ли результат соответствовать тому, сколько усилий было в него вложено. Государству не выгодно учить бездарей, которым всё равно это не пойдет в прок. Оно не хочет терять деньги. Поэтому Игра нужна для того, чтобы выделить среди нас тех, кто сможет оправдать его финансовые вложения.

— Знаешь, Онки, — заключила Рита после продолжительной паузы, — ты прирождённый политик. Даже если ты меня сейчас вздумаешь побить за то, что этим своим утверждением я заронила тебе в душу семя надежды и беспардонно лишила тебя восхитительной возможности сдаться, то я не откажусь от своих слов. Я повторю их ещё раз…

Кора Маггвайер сидела на краю футбольного поля по-турецки и писала что-то в блокноте. Онки тихо подошла и встала над нею, но разговора не начала, решив подождать, пока её заметят.

— Чего тебе? — через некоторое время спросила Кора.

— Да так, ничего… Я просто, — Онки немного смутил неприветливый тон старшеклассницы, и она на некоторое время умолкла.

Невдалеке какие-то девчонки гоняли мяч, кто-то с кем-то спорил, одна грубо толкнула другую в грудь, та опрокинулась на короткую как стрижка призывницы мягкую вечнозелёную траву поля, группка стоящих рядом недовольно загудела…

Кора даже не подняла головы, чтобы посмотреть, так была увлечена своим занятием.