Итак, первым выскочил из ракеты Тинглн Челл.

Почти сейчас же последовал его крик, полный отвращения и бешеной ярости. И ярость эта была вполне понятной.

Лопоухие зеленоглазые кролики, бежавшие от неуклюжих громоздких существ, -поразивших нас своей отталкивающей жадной торопливостью, сгрудились в освещенном круге с видом обреченных на полное и жесточайшее уничтожение безобидных тварей. Они обратили круглые застывшие глаза к иллюминаторам и словно ждали от людей помощи. Медлительными неуклюжими скачками неотвратимо приближались рослые животные, которых Ронг так образно сравнил со свиньями, торопящимися сожрать еще несуществующие помои Из пустых корыт.

Наконец расстояние между стаями сократилось до десятка метров - и тогда "кролики" вдруг разом обернулись к преследователям. В первое мгновенье те замерли. Потом начали медленно и так же неотступно продвигаться вперед. Это были уже не прыжки - мягкая вкрадчивая поступь. Так, нехотя и рабски покорно, приближается к хозяину собака, ждущая неотвратимого наказания.

Тингли Челла выбросила из кораблика уверенность, что сейчас коричневые звери бросятся на "кроликов" и будут топтать их, давить мягкими широкими лапами, и брызнет гранатовый сок из маленьких пушистых тел, и померкнут изумрудные доверчивые глаза, минуту назад с упованием глядевшие в освещенные иллюминаторы, и мягкая голубая шерсть утонет в рваных широких ранах, каждая из которых-в половину пушистого бока зверюшки.

Он закричал, когда "кролики" бросились на медлительных коричневых зверей, словно крысы на умирающего кита, и заработали мелкими острыми зубами. Так подлинные кролики крошат челюстями морковь и капусту. Но здесь было живое мясо. Его было очень много, и в нем оказалось очень много горячей алой крови.

Самое страшное было в том, что ни одного, самого крошечного, клочка мяса мы не нашли потом в ржавом песке красной пустыни. Не менее страшным оказалось другое: "кроликов" было, пожалуй, меньше, чем жертв. Просто они оказались так тошнотворно проворны и прожорливы, что у них ни одной крохи даром, как говорится, не пропало.

Теперь главное.

Тингли, как уже известно, выпрыгнул первым и сразу бросился в самую гущу. Борьбы, собственно, не было. "Кролики" рвали несчастных коричневых увальней в полном молчании, а те время от времени тяжело и негромко вздыхали-будто коров доят. Вот и все их сопротивление.

Тингли бил "кроликов" рукояткой ультразвукового пистолета по головам, между ушей; он быстро обнаружил, что торчащая там острая шишка "ахиллесова пята" хищников. От удара они падали навзничь, продолжая мелко и быстро щелкать частыми, как ресницы, зубами, но нападать больше не пытались, хотя, как видите, и не подыхали.

...Довольно об этих тварях-и о тех, кто пожирал, и о тех, кого пожирали. Право, они стоили друг друга. Теперь-о людях.

Я люблю людей, хотя стараюсь, чтобы они поменьще об этом знали. Может быть, последнее сыграло свою роль и во всей нашей короткой, прекрасной и печальной истории с Селью.

Хватит, впрочем, и об этом тоже.

Вслед за Тингли Челлом выпрыгнула из ракеты милая и беспомощная. Кора Ирви-как раз в то мгновение, когда две "пираньи" (Вельд их точно, как всегда, назвал) нацелились на практиканта. Она попыталась заслонить собою Тингли, но тут подоспели Ронг и "космический мусорщик"...

Ультразвуковой пистолет, невесть каким чудом оказавшийся в руках Челла, так ни разу и не выстрелил: практикант использовал его лишь в качестве короткой дубинки или кастета.

Вот, пожалуй, и все.

Остатки пираний бежали, а от коричневых увальней остались только дочиста обглоданные скелеты. И красный, немного краснее обычного, песок под ногами. И тот же металлический тихий хруст, когда мы ходили убирать скелеты "телят" и легкие, но даже в смерти своей злобные тушки "пираний" подальше от глаз Коры Ирви. И-мечущийся в самой тяжкой из скорбей - скорби неисправимо оскорбленного самолюбия и безысходного стыда - Рустинг, так и не сумевший, поcлe первого ужаса, выйти из ракеты. И - Тингли Челл, с гордостью, но не без юмора позволявший трепетно-сосредоточенной Коре Ирви перевязывать его ободранное зубами "пираньи" плечо. И Вельд, сказавший по обыкновению ясно, громко и нелицеприятно:

- Ты, оказывается, человек, Тингли...

А мгновенную мою "потерю сознания" он квалифицировал так же просто:

- Не печалься, Горт. Ты ведь-Художник,

Больше я Эрга не видел,

КРИСТАЛЛ ШЕСТОЙ. ХЛЕВ НАСУЩНЫЙ

Мы шли долго, и кругом была все та же ржавая пустыня. Где-то на горизонте толпились холмы. Мы перешли через них. А там, дальше, опять открылся горизонт, были тоже холмы, и больше не было следов ни коричневых увальней, ни "пираний".

Мы - это были Дин Горт, Сон Вельд и я. Мы вновь шли за водой. В ракете остались Кора Ирви, Тингли Челл,-поскольку его ободрали "пираньи",-и Рустинг, этот по-своему великий мученик, боявшийся всего на свете и в то же время готовый ради Коры Ирви на подвиг, - хотя он так и не успел тогда выскочить из корабля.

Мы шли. Сон Вельд сказал, как всегда спокойно и медленно, как всегда ровно:

- Кажется, я ошибся. Кажется, здесь все же бывают бури.

Мы пришли к поляне, где когда-то были черные цветы (они в самом деле там были, только, как мне сказал Дин Горт, теперь-невидимые).

Но я увидел их.

Один из них... а потом и второй, и третий... Они словно смотрели на нас и были все такие же черные с изумрудной сердцевиной в радиальных черных лепестках, и казалось, что эти зеленые глаза смотрят на нас - смотрят жадно, тихо и с ожиданием.

Я не досчитался двух "цветков".

Пришла Сель. И опять я не мог коснуться ее руки.

И опять мы шли. Только на этот раз песок не скрипел под ботинками. А она, как всегда, полулетела и было на ней то же глупое, на мой взгляд, белое платье, совсем никчемное здесь, среди этой поганой ржавчины.

Я спросил:

- Что, Сель, так и нужно?

Она сказала:

- Наверно... Просто я иначе не умеЮ.

Тогда я сказал еще:

- Ты его любишь?

Сель сказала:

- Нет... Просто иначе не могу.

- Но почему?-почти злобно спросил я.-Если не любишь, то-зачем? Он что-больше меня?

Сель улыбнулась, и в этой улыбке была жалкость.

И не оговорился: не жалoсть, а жалкость.

У Сели стали те же милые, смешные глаза, как тогда, когда мы с ней просто ходили, и она сказала (я знаю, что она очень честно сказала);

- Я не знаю, что больше, что меньше... Ты понимаешь, Ропг, я просто его люблю... И, честное слово, я в этом не виновата. Ты понимаешь, Ронг: ты и молод, ты и чист, и красив, и глуп-настолько, насколько это может мне нравиться... Но что мне делать? Он сложен и, наверно, я никогда его не пойму. Но мне некуда деться... Ты ведь Ронг Третий!.. А Третий-счастливое число... Видишь ли, Ропг, я почему-то уверена, что ты с этим справишься... Вам будет трудно здесь, но ты справишься! Прощай, Ронг!

Дин Горт тронул меня за плечо и спросил-тихо и, может быть, даже сочувственно:

- У вас... то же?

Потом началась буря.

Сон Вельд сказал:

- Вот видите, я же говорил, что это, кажется, тихая планета.

Мы спрятались на дне того колодца, откуда носили воду; Там было почти сухо. Мы сидели и молчали. Мы просидели так трое суток. Иногда Сон Вельд набирал в ладони воду.

Мы ее пили.

Потом буря прошла, а в колодце собралась вода.

Дин Горт рассмеялся:

- Теперь-пора домой.

Мы наполнили бак. Сначала поднялся Дин Горт. Он поочередно подал нам руку.

Мы шли, увязая в песке, и эта красная гадость опять противно, металлически скрипела у нас под ногами.

Мы пришли к кораблю.

Кора Ирви лежала, и трудно было понять, что больше в ней улыбается запекшиеся губы или седая прядь в черных волосах. Рустинг сидел в углу, ощетинившись, и у него было разбито лицо; А Тингли выпрыгнул нам навстречу и крикнул бодро и громко:

- Вы принесли воду?

По-моему, Сон Вельд поступил жестоко: он очень четко и точно ударил его кулаком по пояснице. Тингли опрокинулся навзничь, но вскочил быстро: Почему?!