Он влюбился. Когда он ощутил существование близкого ему существа, да еще к тому же сверхангельского (читай: дважды заоконного) происхождения, Домингес испытал оргазм и кончил, не отходя от окна. Начальник отдела, в котором работал Домингес, увидел пятно на брюках подчиненного в районе ширинки, но ничего не сказал. Видимо, начальник отдела счел Домингеса нечистоплотным человеком -- природу пятна (исходя из собственной целомудренности) он отнес на неумелое пользование туалетом. Начальник отдела был крайне чистоплотным человеком: он ежедневно прибегал к услугам парикмахера, массажиста, мастера по макияжу, маникюру и педикюру, поэтому Домингес не получил обычной премиальной надбавки.
Домингес на протяжении двух недель подходил в обеденный перерыв к окну, видел сверхангельское существо, испытывал непередаваемое словами возбуждение и тут же кончал. Однажды (это было под конец второй недели) психоделически-любовную сцену наблюдал дон Игнацио. Он по какой-то причине (бывают же иногда для таких людей необъяснимые причины!) не вышел как обычно на улицу за сигаретами, и остался в рабочем кабинете. Увиденное дон Игнацио воспринял по-своему, и не счел нужным докладывать начальнику отдела. Дону Игнацио было за пятьдесят, он был некрасив, совершенно лыс, к тому же он был женат на толстой и недалекой женщине из пригорода. Дон Игнацио в тайне от нее покупал порнографические журналы -- вот причина столь частых отлучек "за сигаретами" -- и мастурбировал до изнеможения в домашней уборной...
В первый день третьей недели Домингес случайно (теперь он был крайне осторожен и не стремился встретиться со своим объектом поклонения -- горький опыт научил его, что любая реальность намного хуже, чем ее ипостась в окне) встретил на улице эту женщину. Домингес спешил на работу -- он опаздывал. И повстречал женщину -- то сверхангельское существо, которое он наблюдал с возвышенной восторженностью две недели подряд. На этот раз необъяснимого оргазма не произошло. Женщине было за сорок, она была разведена, у нее были чуть косящие глаза и полные бедра (как ее звали, Домингес забыл уже на следующий день). Женщина обворожительно улыбнулась Домингесу (ей казалось, что это было обворожительно, на самом же деле, когда она улыбалась, ее симпатичное лицо обезображивалось до неузнаваемости) и взяла его за руку. Когда они вошли в лифт, женщина нажала кнопку с номером самого верхнего этажа, и задрала юбку. Под юбкой ничего не было. Домингесу было плохо, и у него ничего не получилось. Механизм впервые дал сбой. Домингес хрипел, но у него по-прежнему ничего не получалось: половой орган был настолько обескуражен новой действительностью, что даже не шевелился...
После получаса тщетных попыток лифт возвратился на первый этаж. На глазах многочисленных сослуживцев (тенденцию опаздывать имел не только Домингес, и за полчаса на первом этаже скопилось не меньше тридцати домингесовских сослуживцев) из лифта выпал потный и бледный Домингес, следом вышла симпатичная женщина с явным разочарованием на лице. На этот раз она не улыбалась, и улыбка не портила ее черт. Домингеса вырвало прямо у лифта. Было трудно сказать, послужил ли тому причиной позавчерашний творог, употребленный им на завтрак, или нервный срыв в результате чисто мужского несчастия. Скорей всего, причины сложились посредством простого арифметического суммирования. Домингесу стало плохо, и ошарашенные сослуживцы вызвали "скорую".
Придя через три дня на работу, Домингес ощутил к своей персоне нескрываемое сочувствие. Мужчины лаконично выражались в адрес злостной "роковой женщины". Женщины-сослуживцы искренне жалели жертву "наглой похотливой суки". Однако Домингес еще не очухался после очередного мировоззренческого крушения, и у него наблюдалась некоторая аллергия на женщин (женщины этого не замечали, а если и замечали, то ставили в вину безымянной "похотливой суке"). Начальник отдела неожиданно в этот месяц выдал Домингесу премиальную надбавку, видимо, посчитал прошлую "нечистоплотность" подчиненного закономерным проявлением преступной активности "нечистоплотной женщины". После выздоровления Домингес не увидел в окне женщины, смотрящей из окна соседнего ведомства. Можно сказать, что оно и к лучшему -- Домингес опять бы влюбился в дивный образ сверхангельского существа. Больше он лифтом не пользовался. Лифтер со временем счел Домингеса то ли спортсменом-альпинистом, то ли сублимирующим посредством преодоления пяти высоких пролетов (с условием, если этот лифтер читал труды Зигмунда Фрейда или, на худой конец, Хуана Мария Боальде -- местного психоаналитика). Домингес обливался потом: он не был спортсменом. Он и не сублимировал -- на год он утратил способность возбуждаться. Домингес подсознательно стремился избежать того места, где мир-что-за-окном и мир-внутри сходились в безумной схватке. Это были своего рода пространственно-временные дыры, где царил бессмысленный и беспричинный хаос, где система координат Домингеса капитулировала, и сама реальность выворачивалась наизнанку...
Глава 7: Пьетро Сантаромано
Система координат требовала к себе серьезного отношения. Домингес подчинился властному вызову судьбы -- он стал серьезно относиться к собственному мировосприятию. Случаи с женщинами из мира-что-где-то -- в момент домингесовского прозрения они были именно женщинами из мира-что-где-то, -научили его не враждовать со своей парадоксальной физиологией. Чтобы не вызывать напрасных и бесконечных нареканий со стороны сослуживцев и знакомых, Домингес прикидывался обычным человеком. Притворство заключалось в имитации "плохой памяти", "иронического отношения к жизни", "интеллектуальной отрешенности". У Домингеса даже завелся друг (для человека обычного такого рода связь не называлась бы дружбой, но для сложных асимметричных ориентиров Домингеса она была даже больше, чем просто дружбой). Другом стал для него служащий из отдела, что располагался напротив отдела, где работал Домингес, -прямо через коридор (человек, находящийся вне стен здания, другом для Домингеса никогда не стал бы).
Его звали Пьетро Сантаромано (видимо, ревностный католик-пращур перенес свою любовь к Вечному городу даже в область родовой номенологии). Он закончил чиновнический колледж в портовом районе, однако, несмотря на столь унылое и классическое образование, интересовался неклассической философией и гештальтпсихологией. Любовь к неклассической философии и гештальтпсихологии у Пьетро Сантаромано выражалось в прилежном собирании журналов и книг (Хуан Мария Боальде, к примеру, был весь целиком, Д. Саррио, -- другой психолог и философ, -- к огромному огорчению Пьетро был собран только наполовину), а также в терпимом отношении к любым странностям окружающих его людей. Это было не просто терпение, а скорее, огромное уважение, ибо сам Сантаромано не имел никаких странностей и был обыкновенным человеком, каких много. Домингес проникся симпатией к Пьетро Сантаромано (Сантаромано тоже любил смотреть в окна) и с меланхоличным течением служебной жизни они сблизились.
Однажды вечером (это происходило во временной отрезок сразу же после четвертого домингесовского романа), после работы Пьетро Сантаромано пригласил Домингеса к себе. В этот момент Домингес поглощено наблюдал картину вечерней улицы из служебного холла и неосмотрительно согласился. Каково же его было удивление, когда в квартире Пьетро Сантаромано обнаружилась своеобразная стеклянная перегородка между комнатами, неизвестно для чего задуманная неведомым архитектором. Домингес и раньше слышал о подобных вещах, но большей частью не верил -- слишком это было сказочно и неправдоподобно (даже для Домингеса): окно внутри квартиры. Домингеса словно бы ударило током -- с этого момента Пьетро Сантаромано стал для него закадычным другом. Каждый вечер после работы Домингес шел к приятелю домой и там... Там его сознание погружалось в непрекращающийся экстаз. Пьетро Сантаромано зачитывал ему избранные куски из неклассической философии и куда более неклассической гештальтпсихологии, а Домингес тем временем растворялся, наблюдая Пьетро Санторомано через необычное окно (дверь, что соединяла обе комнаты, была при этом открыта, и звуки беспрепятственно долетали от декламирующего к слушателю). Для сидящего Домингеса заоконный (в тот момент существовал только заоконный Пьетро Сантаромано) друг был не человеком. Это был сам Боальде-Саррио, это были все неклассические философы и психологи в одном лице, это были все архетипы, эдиповы комплексы, вещи-в-себе и экзистенции. Это был Бог, святой дух, нечто, непередаваемое словами и привычными мыслительными образами... Домингес воспринимал Пьетро Сантаромано как будто через некоторую увеличительную -- как у астрономической трубы -- линзу, при этом процесс увеличения протекал посредством не логического, а зрительно-чувственного. Для растворяющегося Домингеса Пьетро Сантаромано находился в эмоциональной огненной ауре, выбрасывающей в стороны языки космического пламени наподобие солнечных протуберанцев. Особенно сильным впечатлением для него было наблюдение заоконного мира через "внутриквартирное окно" -- заоконный мир в квадрате...