Между Гурзуфскими скалами и Аю-дагом самая тихая и приятная бухта, всегда полная темных теней от лесов и скал отражающегося в ней Аю-дага. Все редкие поселки этой местности также исполнены какой-то пустынной тишины. Исполинский горб мрачной и недоступной Медведь-горы отрезает их от остального мира и осеняет их своими каменными твердынями. Несколько скал, причудливо изгрызенных волною и ветром, без сомнения — остатки скалистого мыса, — островками ступили в море, вокруг них ютятся рыболовы, на вершине их утесов — тучи морских птиц. Эти живописные скалы памятны всем, кто подъезжал в Аю-дагу по морю со стороны Ялты. Я помню настоящую венецианскую ночь с полно луною, с тихо плескающим морем, с тихою песнею и со счастливыми думами, когда мы плыли в просторном катере из Магарачской пустыньки в сады Гурзуфа. Нас нежно покачивало и убаюкивало, будто в колыбели; неслышно проплывали мимо нас слабо надутые паруса судов, спешивших в Ялту к утреннему базару, неслышно исчезали один за одним темные мысы и бухты берега, провожавшего нас вдали. Детская головка спала сладким сном, в сиянии полного месяца, рассыпав на моих коленях свои льняные кудри, а певучий женский голос разливался по далекому морю, как не может он никогда разливаться в четырех стенах, под звуки рояля… Рыбацкие лодочки так живописно качались тогда в тени Гурзуфских скал, и когда сонный рыбак стал доставать нам плескавшихся в садке серебристых кефалей, морские чайки с такой оглушающей тревогою встрепенулись на своем одиноком утесе… Мы бродили по волшебному освещенному парку, как в волшебной сказке, и на нас падали черные тени кипарисов, и сами кипарисы казались живыми великанами.

Миновав уютную дачку султана Крым-Гирея, сбежавшую на самое взморье и спрятавшуюся там, в складках берега, между густыми фигами и орехами, вы поднимаетесь в Артек княгини Потемкиной. Это уже вполне царство Аю-дага. Артек стоит на его предгорье; оттого в Артеке постоянно много тени. Лучшая часть Артека на верху горы. Там целый маленький скит, изящный, как все на Южном берегу. Маленькая церквочка похожа на виноградную беседку; кельи — хорошенькие дачки. Тут, в самом деле, живет иеромонах из Святогорья, служит обедню без прихожан и пустынничает в этой райской пустыньке.

Никому не советую подниматься на тяжкую горбатую массу Аю-дага. Дороги там следа нет, пропасти большие, заблудиться ничего не стоит, и не найдете особенно оригинальных точек зрения. Мы было пропали на нем с одним знакомым профессором, неблагоразумно отправившись искать древних развалин на его вершине, вдвоем, без проводника. Ехать верхом уже было неьзя, едва можно было тащить лошадей в поводу. Зато мы хорошо рассмотрели и пересчитали страшные пропасти, которыми Аю-даг орывается к морю. Между его узкими и высокими мысами, вытянутыми вперед, как каменные лапы чудовища, такие трущобы, такие недоступные взору заливчики, замаскированные скалистыми островками и лесом, что нельзя найти лучшего притона для контрабандиста и корсара.

С одной стороны к Аю-дагу жмется Артек, в другой — Партенит Раевского. Там гора, здесь — низкий круглый залив, отличное купанье, отличная пристань, место открытое и веселое, орошаемое ручьями, богатое всякими плантациями. Партенит — поселение глубокой древности. Некоторые ученые думают, что храм девственной богини тавров, в котором совершалась драма Ифигения и Ореста, стоял около нынешнего Партенита, на Аю-даге, а не на мысе Партениум в Георгиевском монастыре. Недавние археологические находки сильно подтверждают мнение о глубокой древности Партенита. В Партените недавно еще показывался орех, толще и старее которого не было в Крыму. Не знаю, тот ли это самый, который стоит в соседстве фонтана, вокруг которого до сих пор собираются татары отдыхать по вечерам и судить о своих делах. Я не раз наслаждался в Партените тенью орехов после утомительной скачки верхом и прекрасным купаньем в тени Аю-дага. Я бы советовал всякому туристу сделать по-моему: не заезжать в экономию владельца, а расположиться в первом ореховом саду над морем, попросив разрешения какого-нибудь гостеприимного мусульманина. Там, на зеленом ковре травы, под зеленым шатром деревьев, татарин накормит вас шашлыком и плодами, и вы себе належитесь и налюбуетесь сколько душе угодно. Последние к Алуште деревни, последние парки и дачи, достойные внимания, — в Карасане и Кучюк Ламбате, сейчас, как поднимешься из Партенита. Полюбовавшись роскошными деревьями и цветниками карасанского парка, поворотите к морю, на скалу Кучюк Ламбата, "Малого маяка", Лампаса древних греков. Голы, словно обожженный утес отрезает от моря глубокую бухту и сообщает всей местности особенно живописный характер. Высоко на вершине утеса, нависшей над бухтою, торчит хорошенькая часовня, пониже ее домик в зелени и группы кипарисов, сбегающих к парку. На этой вершине, конечно, и был старинный маяк, манивший в безопасное затишье бухты.

Когда вы, читатель, побываете во всех углах Южного берега и насытите свое любопытство его разнообразными красотами, вернитесь в Алупку. Если у вас есть несколько времени, которое вы можете посвятить отдыху и наслаждению, и если вы не боитесь оставаться наедине с собою, — поживите это время в Алупке.

В Алупке, в пределах княжеского парка, есть очень чистенькая, очень приличная и очень крошечная гостиница, где вы можете иметь все, что вам надо, если только успеете найти место. Не попали в гостиницу — поселяйтесь у татарина, в деревне. Глиняные домики татар с глиняными крышами, с глиняными трубами, так спрятаны в тенистых садах ореха, тута и инжира, что вы не сразу и увидите деревню Алупку; эти бесконечные сады незаметно сливаются с лесами, окаймляющими подошву Ай-Петри, а с другой стороны также незаметно переходят в княжеские парки.

Зелень, сплошь заполонившая все отроги глубокой долины, и хаос серых камней, рассыпанный по ней от Ай-Петри до самого моря, — вот общий вид Алупки. Долины, более теплой, более кишащей водами, плодами и зеленью — нет на Южном берегу. Тут даже в лесах плодовые деревья юга.

Ай-Петри придает Алупке всю ее характерность и красоту. Ай-Петри далеко не самая высокая гора Крыма, но она, кажется, Бог знает какою громадною, потому что стоит вся перед вами. Это гора-замок, — волшебный, заоблачный замок. С разрушенными башнями, с отвесными обрывами стен, с зубцами, обглоданными временем, — замок, достойный байроновского Манфреда.

Не знаю, есть ли гора в Крыму живописнее Ай-Петри. Она вовсе не так близка, как кажется вам из Алупки. Вы можете догадаться об этом по тонко-синему тону ее красок. Она кажется близкою потому, что стоит над всем и за всем, что вы отсюда видите, — загораживая небо, почти нависая над головою вашею. Весь пейзаж Алупки — в сущности Ай-Петри и море. Скалы и леса долины имеют смысл только потому, что они сбегают с Ай-Петри. Сам замок Алупки, — не тот титанический и фантастический замок, что купает свои зубцы в облаках, — а настоящий замок князя Воронцова, привлекающий в Алупку туристов, — сам замок этот оттого является вам таким поразительно-оригинальным и художественно-полным произведением искусства, что он замыслен в дико-поэтическом стиле Ай-Петри. Он носит на себе тот же общий характер пустынной и недоступной грандиозности, как и гора, здесь царящая. Он сложен из тяжких камней неразрушимого серого трахита и высит свои башенки, свои капризные уступы крыш, свои затейливые мавританский трубы из яркой чащи парка, точь-в-точь как поднимает в облака свои красиво выточенные пики, там позади, — такая же серая, такая же вековечная скала, под пятою которой он теперь красуется. Оттого лучший вид на Алупку снизу, от моря, когда и дворец, и купы кипарисов, и живописная татарская мечеть среди татарских хат, и всех выше господствующий православный храм, в благородном стиле афинского Парфенона — когда все это видно вам на синем фоне Ай-Петри, под стеною Ай-Петри, под чарами Ай-Петри. Тогда вам ясно, что от самых волн моря, через роскошь всех княжеских дворцов, через все эти пруды, фонтаны, цветники и гроты, через мечети и храмы, леса и обвалы, все растет и поднимается туда вверх, к царственной горе, к поднебесью, где купается в глубокой синеве юга белый венец ее скал, — растет и поднимается чудная красота, недоступная описанию.