– Давайте сюда muestra, – произнес толстяк, имея в виду образец товара.

Маршалл взглянул на Ронейна – тот кивнул. Сунув руку в карман, он достал прозрачный целлофановый пакетик и положил на стол.

Женщина отошла от окна и заглянула через плечо толстяка. Тот открыл пакетик, окунул палец в белое вещество и, попробовав на язык, кивнул. Затем вынул из пакетика маленькую плитку и положил на стол. Это был кремового цвета спрессованный кокаин. Надавив пальцем на плитку, он превратил ее в порошок и снова попробовал на язык.

– Все, что мы берем, должно быть именно такого качества, – сказал Ронейн.

– Конечно, – заверил его мужчина.

– И контроль качества лучший, чем просто облизывание.

Жирный засмеялся:

– Мы проведем химический анализ. Наш товар будет таким же. – Он вынул из кармана маленький острый нож с открывающимся лезвием, накрошил немного кокаина и растер в порошок. Затем разделил его на две тонкие полоски и убрал нож. Женщина вынула из сумочки десятидолларовую банкноту и, свернув ее в трубочку, передала ему. Он взглянул на Ронейна: – Вы не возражаете?

– Главное, чтобы осталось для анализа.

– Конечно. Дело есть дело. – Он нагнулся, приставил трубочку к носу и втянул порошок из первой полоски. Затем передал трубочку женщине, та наклонилась через его плечо и проделала то же самое с оставшимся порошком. Потом выпрямилась, расправила купюру и положила обратно в сумочку. При этом тускло блеснула металлическая рукоятка пистолета. Жирный сложил оставшийся кокаин в целлофановый пакетик и сунул его в карман. – Нам потребуется три дня для доставки товара, – сказал он.

– Деньги будут готовы после того, как я проверю качество.

– Я никогда не подводил вас прежде.

Ронейн не обратил внимания на его слова. В этой игре всегда кто-то кого-то подводит.

– Как обычно. Я получаю товар, проверяю качество при ваших людях, затем оплата в другом месте.

– За нами следит полиция. Никаких мешков с наличными.

Ронейн засмеялся:

– Не беспокойтесь. Мы отмоем деньги.

– Как?

– Скажем, когда будет товар. – Он указал на Маршалла. – Мой друг произведет расчет.

Жирный поднялся из-за стола и направился к двери, женщина последовала за ним.

– Через три дня вы свяжетесь с писарем. Скажете ему, каким образом собираетесь завершить сделку. И без фокусов! Нам не хотелось бы, чтобы наши друзья вас взорвали. – Он засмеялся и ушел вместе с женщиной, тихо прикрыв за собой дверь.

– Мы все делаем неправильно, – сказал Ронейн, убедившись, что они остались одни.

– Согласен. Только следовало бы сказать это тем, наверху. – Маршалл обошел вокруг стола и сдул остатки кокаина.

– Почему ты решил действовать именно так?

– Потому что чувствую, что так надо. Почему бы не сказать им об этом?

– Никто и слушать не станет.

– Тогда давай действовать по-своему.

– Ты чокнутый! И всегда был таким. Если будешь делать по-своему, тебя отстранят.

– Это предупреждение?

– Да. По-дружески.

– А что он имел в виду, говоря, что их друзья нас взорвут?

– Да они такие же чокнутые, как и ты.

Маршалл усмехнулся:

– Ну тебя на хрен, Ронейн! Это люди, которые делают деньги, а мы только околачиваемся вокруг да около. Пора ударить по ним. Да покрепче. Добраться до источника. Давай прижмем их, а? Чтобы они, бля, соплями умылись!

– Что ты предлагаешь?

– Есть способы.

– Это серьезное дело. Мы действуем по инструкции.

– Давай заплатим им побольше.

– Зачем?

– Это их раззадорит.

Ронейн помолчал. Затем повернулся и направился к двери.

– Оставайся в отеле. Я свяжусь с тобой, как только все устрою.

– Давай, Ронейн! Раздразни их. Тогда мы получим то, что хотим.

– Слушай, отвали!

– Ты что, собираешься выслуживать себе пенсию?

Ронейн погрозил Маршаллу пальцем и покинул квартиру.

Десять минут спустя Маршалл тоже вышел на улицу. Перед этим он выглянул в окно и убедился, что за Ронейном нет слежки. За ним тоже не было хвоста, и он направился в ближайший бар. Пришло время снять напряжение.

Самый легкий способ – проститутки.

Он терпеть не мог этой своей слабости. Но выбора не было, таков уж он есть, не переделаешь, и всегда был таким. Секс давал ему облегчение, и Маршалл испытывал в нем потребность всякий раз перед приближением опасности.

Хотя это и противоречило его принципам, сейчас он пожалел, что не утаил немного из той порции кокаина.

Церковь Святой Марии

Манчестер

Англия

Старушка в линялой косынке наблюдала за полицейским, медленно вышагивающим взад-вперед перед исповедальней. Это хождение раздражало ее, отвлекая от молитвы. Ее разбирало любопытство, что за важная персона могла находиться в исповедальне под охраной полиции.

Полицейский перестал шагать и сел на ближайшую скамью. В церкви он чувствовал себя не в своей тарелке – уж лучше держаться подальше от этого призрачного места, пусть сюда ходят те, кто в нем действительно нуждается. Он закрыл глаза и представил себя за рулем нового «форда» модели «Эскорт GTi», недавно покорившего его воображение.

Человек в исповедальне оставил свою шинель у полицейского. Он любил эту церковь, известную в округе под именем «Жемчужинка». Затерянная в укромном уголке в центре города, она не имела блеска и помпы, присущих более крупным храмам. Здесь он мог общаться с Богом без вмешательства внешних атрибутов религии.

Соулсон услышал, как священник вошел в другую половину темной кабинки, увидел его лицо сквозь разделяющую их металлическую решетку.

– Готов ли ты к исповеди? – спросил священник.

– Благослови меня, отец, ибо я грешен... – Соулсон замолчал, внезапно испугавшись своего чувства. Он чуть было не переступил грань.

Священник почувствовал его колебания.

– Слушаю, сын мой.

– Со времени моей последней исповеди прошел месяц. С тех пор я дважды пропустил мессу.

– Почему?

– Работа, отец. Постараюсь, чтобы этого больше не повторилось.

– Это все?

– Еще я подвержен греху гордыни. Я позволил своим врагам отвлечь меня от исполнения своего долга. Я высказываюсь против них... ради собственного спасения. Я сожалею и прошу простить мне эти и другие грехи, о которых я сейчас не помню.

– В качестве епитимьи прочтешь по одному разу «Отче наш» и «Аве Мария». А сейчас искренне раскайся. – Произнося эти обычные слова, священник чувствовал: что-то гнетет его подопечного. Однако он знал, что не следует торопить, придет время и человек выскажется сам.

– Я в сильном затруднении, отец, – после долгого молчания подавленно произнес Соулсон.

Священник приготовился слушать.

– Продолжай.

– Мой долг требует, чтобы я действовал против тех, кто мне дорог. Это... предательство... толкает меня на грех.

– Какие именно грехи ты совершил?

– Я... еще... пока ничего не случилось.

– Тогда избегай греха. Я могу принять исповедь в том, что уже произошло, а не в том, что еще не совершилось и чего ты можешь избежать.

– Мой долг... – Соулсон помедлил.

– Что может быть важнее долга перед Богом?

У Соулсона не было ответа. Это была его дилемма, и он пожалел о том, что сказал.

– Выбора нет, отец.

– Ты уверен?

– Я не могу найти выхода. И не потому, что мало искал.

– Поищи внутри себя. Всегда есть выбор. Внутри нас. Сражаться со злом, нас окружающим.

– Я не могу, – беспомощно сказал Соулсон. – Хотел бы, да не могу.

– Тогда я не могу помочь тебе. – Слова священника только усилили его безнадежность. – В твоем положении... ты должен искать выход внутри себя. Ты мне скажешь, в чем твоя проблема?

– Нет, отец.

– Я всегда здесь. Если ты захочешь говорить.

– Я знаю.

– А теперь покайся. – Священник вернулся к формальностям, ступив на хорошо знакомую почву.

– О Боже, я раскаиваюсь и прощу простить мне все мои грехи. Я ненавижу их больше всего на свете. Потому что из-за них распяли моего Спасителя, Иисуса Христа...