Людмила Жукова

Прошу тебя, припомни...

Он не узнал ее! Пожал руку, назвался: "Олег Дмитриевич Оршев" - и повернулся к декану, вряд ли услышав ответное бормотанье: "Катерина Сергеевна Свешникова". Он не узнал... А она-то столько представляла эту встречу! Его радость, удивление: "Катя, Свечка! Ты! Сколько лет..."

Да, сколько лет, действительно... Все пятнадцать. Неужто она так уж изменилась, что невозможно узнать? Друзья и подруги уверяют: "Какая ты молодая, Катька! Ничуть не изменилась. Только прическу сменила зря".

Может, и вправду, дело в прическе? Была русая коса до пояса, а теперь незаметный пучок потемневших волос. Или дело в очках? Она могла обходиться без них, но, начав водружать их на вздернутый носик для солидности - в первый год преподавания в университете, - привыкла. Или в одежде? Она стала носить темные строгие костюмы (классический английский фасон, светлая блуза с глухим воротом). На ее взгляд, именно так должна одеваться женщина-ученый, желающая сразу показать, что не нуждается в ухаживаниях, комплиментах, цветах. Только туфли - темно-синие, на высоких шпильках, провалявшиеся в шкафу с юности, сегодня оказались на гребне моды. "А в общем-то вы, Екатерина Сергеевна, смотритесь ординарным синим чулком, божьим одуванчиком, старой перечницей и как там еще называют суровых мужененавистниц остряки?"

Не попрощавшись ни с кем, она незаметно выскользнула из деканата, проскочила в фойе мимо огромного зеркала, по привычке не взглянув в его гладь, и замедлила шаг лишь в безлюдном институтском парке.

Шуршали под ногами сдунутые октябрем с ветвей листья - оранжевые, багряные, даже фиолетовые. Тайна природы - с зеленой листвы - и такая разномастная печаль, как у людей: таких похожих - голова, две руки, две ноги, а у каждого своя судьба, свой конец дороги.

"Я прошу тебя, припомни все, что было между нами..." - вспомнились стихи.

...Кате было девятнадцать в лето встречи с Олегом. Она работала в городской библиотеке, в читальном зале, не зная, что делать дальше работать, учиться, и если учиться, то на кого? На юриста, как думалось в школе, врача, как хотела мать, или... Ведь тысячи профессий в мире. За год до того она похоронила мать - 30 июня, после выпускных экзаменов.

- Однолюбка она, Алена-то Петровна! - говаривала соседка Марья Карпова о Катиной матери, то ли осуждая, то ли оправдывая. - Всю жизнь для мужа жила, а как помер он от фронтовых-то ран, так и зачала чахнуть. Оставила доню сиротой. Эх, все эта война проклятущая!

На Марью война тоже свалила беду - муж ее, Мефодий Ильич, после ранения и контузии в боях за Днепр потерял память. Можно было б держать его на государственном обеспечении в госпитале, да Марья воспротивилась: "Нехай дети отца видят! Какой ни на есть, все ж таки лучше, чем у других, у кого зовсим нема" (она говорила на "суржике" - смеси русского с украинским, как многие в их городе, пограничном с Украиной). "Ты, Катюшка, смолоду честь держи, ищи чоловика самостоятельного. За мужней спиной как за каменной стеной! А ты сирота, тебе одна защита - муж. В читальне-то поглядывай, кто сурьезный, самостоятельный".

Богатейшая библиотека была в Катином городе. Собранная на народные пятаки и тысячные пожертвования меценатов, она хранила множество старинных книг и среди них - печатные труды местного археологического общества в сорока томах. Они-то более всего и заинтересовали новою читателя, двадцатитрехлетнего аспиранта Олега Оршева, прибывшего в этот край с археологической экспедицией на раскопки скифских курганов - их немало было в окрестностях города. Ксероксом же в те времена библиотеки еще не обзавелись. Олег конспектировал труды, и, сдавая очередной том Кате, жаловался, что не успеет за лето просмотреть даже треть облюбованнных материалов: рабочий день археологов кончался в шесть, пока доедешь до города - уже семь, а читальня до десяти. Благо по выходным открыта, но все равно времени в обрез. И Катя, посочувствовав, предложила свою помощь. Олег скупо поблагодарил: "Спасибо, Катя", а глаза его удивительного цвета - синеватой сирени были его глаза, и быстрые такие, живые, - словно погладили, обласкали ее. Вначале она корпела над конспектами в читальном зале, за стойкой библиотекаря, а потом приноровилась брать тяжелые фолианты домой, переписывая помеченные Олегом статьи.

И был день, когда, засидевшись в ее доме, он не пошел в гостиницу, остался у нее, а потом уж приезжал сразу к ней - пропыленный, прожаренный солнцем до бронзы. Она стирала его темные от пота рубахи, варила пахучий украинский борщ. Вечерами он расхаживал крупными шагами по комнате и читал ей целые лекции по истории скифов: "Я уверен, что скифы одно из названий славян. И не я один так считаю. Но как это доказать? Установилось мнение, что они говорили на иранском наречии. Но тогда законный вопрос: где в языках славян иранские слова? Их мизер! А ведь в третьем веке нашей эры, после уничтожения скифского царства готами, в трудах историков появляются славяне! И живут они там же, где до того историки селили скифов, - по Днестру, Дунаю, Дону, Двине, Десне... Так что второй законный вопрос - где же при скифах, если они были ираноязычны, жили славяне-анты? И такие многочисленные?"

Расхаживая по низенькой комнате (Катя жила на окраине, в частном доме, половину которого занимала семья Карповых), широкоплечий Олег заслонял то одно окошко, то другое. А окошки узенькие. И Катино лицо то заливает теплотой вечерних лучей, то закрывает неприятная темь, но она не шевелится, боясь помешать Олегу. А тот вряд ли замечает ее сейчас, не говорит, а ораторствует, машет руками, а заканчивая мысль, рубит дланью воздух, будто меч опускает на головы врагов.

- Чуешь общий корень в названиях рек - Дунай, Днепр, Дон?.. Есть мнение, что это от осетинского "дан" - вода! Но ведь сохранилось в русском языке более верное слово - "дно"! К тому же известно, что древние жители Поднепровья поклонялись богине воды Дане. Позже, когда скифы пережили, так сказать, религиозную революцию - после выделения земледелия - и стали поклоняться другим богам, Дану под именем Артемиды взяли себе греки. Анней Лукан сообщает, что жрицей скифской Даны в Таврике, так называли тогда Крым, была Ифигения, дочь Агамемнона, героя гомеровской Илиады, предводителя войска данайцев, осадивших Трою. А быстроногий Ахилл, бросившийся догонять Ифигению, по многим сведениям, вождь тавроскифов! А неуязвим он оттого, что носил, не в пример бронзоволатым грекам, стальную броню, которую ковали уже тогда в Крыму, в Керчи. "Кърч" - кузница по-славянски. Неоспорим факт, что сталь открыли действительно скифы, а кроме того, гончарный круг, кресало для выбивания огня...

- А Таврия - это от "тавро"? - радуясь своей догадке и возможности хоть слово вставить в запальчивую речь Олега, спросила Катя.

- Именно! Скифы-скотоводы ставили на лошадей и коров свои тавро. А скифы-пахари - поднепровцы - снабжали всю Скифию хлебом.

- Но почему они называли себя скифами? - более уверенно задает следующий вопрос Катя и прикусывает губу от стыда за невежество, услышав: "Глупый вопрос! Они не называли себя так. Отец истории Геродот сообщает, что скифы-днепровцы назывались сколотами". - А может быть, так в передаче грека звучит другое, известное нам имя - склавины, славяне? И запомни практически ни один народ не называют соседи так, как он называет себя. Немцы называют себя дейч, а итальянцы их - алеманами, мы - немцами, кто-то - швабами. Китайцы зовут себя хань, но их каждый народ называет по-своему. Самоназвание армян - хай!

- Как много ты знаешь, Олег, - вырвалось у Кати.

- Как мало я знаю! - помолчав, непривычно тихо и печально произнес он. - Все, что я рассказываю тебе, можно узнать, прочитав всего лишь несколько книг в твоей библиотеке - "Историю" Геродота, 4-й том, "Географию" Страбона, другие переводы греческих и латинских авторов. Но они пишут о скифах! А мы должны доказать, что под этим именем уже тогда жили славяне. А для того нужно найти веские свидетельства... Если бы письменные... Нашел же Арциховский сотни берестяных грамот в Новгороде, а до того считалось, что северная Русь была почти что безграмотной.