Почему мы заговорили о казенщине сейчас? И как обстояло на этот счет дело в первые годы революции? Мы имеем здесь по-прежнему в виду армию, но необходимые аналогии читатель сделает сам для всех других областей нашей работы, ибо известный параллелизм процессов наблюдается во всем развитии класса, его партии, его государства, его армии.

Новый командный состав наш пополнялся из революционеров, боевиков, партизан, проделавших Октябрьскую революцию, имевших за собой уже известное прошлое и, главное, сложившийся характер. Основной отличительной чертой этих командиров являлся не недостаток самостоятельности, а скорее избыток ее или, вернее, недостаток понимания необходимости согласованных действий и твердой дисциплины («партизанщина»). Первый период военного строительства заполнен борьбой против всяких видов военной «самостийности», – за установление правильных отношений и устойчивой дисциплины. Годы гражданской войны были в этом отношении серьезной, а нередко и суровой школой. В конце концов, у лучших из этих революционных командиров первого призыва выработалось необходимое равновесие между личной независимостью и дисциплинированностью.

Совсем другими путями идет развитие молодого нашего командного состава в годы передышки. Юношей вступает будущий командир в военную школу. У него нет за собой ни революционного, ни боевого прошлого. Он новичок. Красной армии он уже не строит, как строило старшее поколение, а входит в нее, как в готовую организацию – с определенным внутренним режимом и традициями. Здесь есть явные черты сходства с теми взаимоотношениями, какие имеются, скажем, между партийным молодняком и партийной гвардией. Именно поэтому огромное значение имеет тот способ, каким молодняку передается боевая традиция армии или революционная традиция партии. Без преемственности, а стало быть, и без традиции, нет устойчивого движения вперед. Но традиция не есть мертвый канон или казенная романтика. Традицию нельзя заучивать назубок, нельзя воспринимать ее, как евангелие, нельзя просто верить старшему поколению «на честное слово», – нет, традицию нужно завоевывать глубокой внутренней работой, нужно самостоятельно, критически прорабатывать ее и активно усваивать. Иначе все здание окажется построенным на песке. Я уже как-то писал о тех «старых гвардейцах» (обычно второго и третьего сорта), которые внушают молодняку традиции по примеру Фамусова: «Учились бы, на старших глядя: мы, например, или покойник-дядя»… Ни у дяди этого, ни у племянников его ничему хорошему научиться нельзя.

Несомненно, что авторитет нашего старшего командного состава, имеющего за собой поистине бессмертные заслуги перед делом революции, чрезвычайно высок в глазах военного молодняка. И это прекрасно, ибо обеспечивает нерасторжимую связь высшего и низшего командного состава как между собою, так и со всей красноармейской массой. Но при одном необходимом и крайне важном условии: авторитет старших ни в каком случае не должен обезличивать, а тем более терроризировать младших.

В военном деле легче и заманчивее, чем где бы то ни было, установить принцип: молчать и не рассуждать! Но и в военном деле этот «принцип» так же пагубен, как во всяком ином. Главная задача состоит в том, чтобы не помешать, а, наоборот, помочь молодому командиру выработать собственное мнение, собственную волю, собственную личность, в которой правдивая независимость сочетается с внутренней дисциплинированностью. Тип командира, да и вообще человека, который знает только «точно так», никуда не годится. Об этих людях старый сатирик (Салтыков) сказал: «Такали, такали, да и протакали»… Военно-административный аппарат, т.-е. совокупность военных канцелярий, на таких людях («такальщиках») может еще держаться не без успеха, по крайней мере, по видимости. Но армии, как боевой массовой организации, нужны не чиновники-подхалимы, а люди с нравственным закалом, проникнутые чувством ответственности, которое заставляет их в каждом важном вопросе выработать добросовестно собственное мнение и безбоязненно отстаивать его всеми теми способами, которые не нарушают правильно, т.-е. не-бюрократически, понимаемой дисциплины и единства действий.

История Красной армии, как и история отдельных ее частей, есть один из важнейших способов установления взаимного понимания и преемственной связи между старшим поколением командного состава и младшим. Вот почему здесь особенно недопустима бюрократическая прилизанность, наведение сусальной позолоты и все прочие приемы мнимого, фальшивого, пустопорожнего благомыслия, которому грош цена. Критика нужна, проверка фактов, самостоятельность мысли, проработка прошлого и настоящего собственными мозгами, независимость характера, чувство ответственности, правдивость перед собою и своим делом. Всему этому смертельно враждебна казенщина. Давайте же выметать, выкуривать и выжигать ее изо всех углов!

«Правда», 4 декабря 1923 г.

Несколько раз уже за последние месяцы партийные товарищи спрашивали меня, в чем состоит особенность моих взглядов на крестьянство, и в чем именно эти взгляды отличаются от взглядов тов. Ленина. Другие товарищи ставили этот вопрос точнее и конкретнее: правда ли, – спрашивали они, – что я недооцениваю крестьянство, его роль в нашем хозяйственном развитии, а тем самым, следовательно, не придаю надлежащего значения хозяйственной и политической смычке между пролетариатом и крестьянством? Такие вопросы мне задавали и устно, и письменно.

– Да откуда вы это взяли? – спрашивал я в величайшем недоумении, – на каких фактах основываете вы такое заявление? – В том и дело-то, – отвечали мне в таких случаях, – что фактов мы не знаем, а слухи ходят.

Сперва я не придавал этим разговорам большого значения. Но полученное мною новое письмо на эту тему заставило меня задуматься. Откуда бы этим слухам взяться? И совершенно случайно я вспомнил, что такого рода слухи довольно широко бродили по советской земле 4 – 5 лет тому назад. Тогда это выражалось проще: Ленин за крестьян, а Троцкий против. Вспомнив, я разыскал печатные выступления по этому вопросу: мое от 7 февраля 1919 г. в «Известиях ВЦИК» и тов. Ленина от 15 февраля в «Правде». Тов. Ленин непосредственно отвечал на письмо крестьянина Г. Гулова, который рассказывал, – я привожу дальше слова тов. Ленина – «про распространяемые слухи, будто Ленин с Троцким не ладят, будто между ними есть крупные разногласия и как раз насчет середняка-крестьянина».

В своем письме я разъяснял общий характер нашей крестьянской политики, отношение к кулакам, середнякам и бедноте и в заключение писал: «Никаких разногласий на этот счет в среде советской власти не было и нет. Но контрреволюционерам, дела которых идут все хуже и хуже, ничего другого не остается, как обманывать трудовые массы насчет мнимой борьбы, раздирающей будто бы Совет Народных Комиссаров изнутри».

В статье тов. Ленина, появившейся через неделю после моего письма, читаем: «Тов. Троцкий говорит, что слухи о разногласиях между мною и им (в вопросе о крестьянстве) самая чудовищная и бессовестная ложь, распространяемая помещиками, капиталистами и их вольными и невольными пособниками. Я, с своей стороны, целиком подтверждаю заявление тов. Троцкого».

Слухи, однако, как видим, живучи. На этот счет есть даже французская пословица: «клевещите, клевещите, всегда что-нибудь да останется». Сейчас, конечно, такого рода слухи на руку не помещикам и капиталистам, ибо этой братии у нас за 5 почти лет, протекших с начала 19 года, поубавилось. Но зато появился нэпман, а в деревне торгаш и кулак. Несомненно, они чрезвычайно заинтересованы в сеянии путаницы и смуты насчет отношения коммунистической партии к крестьянству. Ведь именно кулак, скупщик, новый торговец, городской посредник ищут рыночной смычки с крестьянином, как производителем хлеба и покупателем промышленных продуктов, стремясь оттеснить от этой смычки органы советского государства. Ведь именно по этой линии главный бой сейчас и развертывается. Политика и тут служит экономическим интересам. Частный посредник, ища связи с крестьянином и стремясь завоевать доверие его, очень охотно, надо думать, подхватывает и пускает со своей стороны в оборот старые помещичьи враки – только потише и поосторожнее, потому что советская власть с того времени покрепче стала.