— Избыв странное видение плачущей еврейской свадьбы, Мелисента погрузилась в новый сон, оказавшийся, в отличие от первого, вещим.

Королева увидела себя в темном лесу, освещенном лишь луною. Темноствольные деревья чередовались с белоствольными, и за каждым темным стволом виднелась неподвижная фигура воина в темных одеждах, а за каждым белым — фигура девы в светлых одеждах.

Там же, где лунный луч, пробившись между стволов, падал на дерево, стояла прекрасная дева в белых одеждах. Была дева бледна и круглолица, с правильными чертами и сверкающими, подобно антрацитам, темными глазами; гладко причесанные черные волосы убраны под белое покрывало.

— Кто ты, дитя? — спросила королева, очарованная этой чистой красотой.

— Евангелина.

То была византийка, дочь императора.

— Я разыскиваю вашего сына, государыня, — сказала Евангелина королеве. — Умоляю вас, если вы только знаете, — если вы только хотя бы подозреваете о его местонахождении — укажите мне его!

— Зачем вы ищете моего сына, дитя мое? — спросила Мелисента.

— Он мой брат во Христе, — отвечала благочестивая девушка. — Он страдает. Если вы, его мать, не можете помочь ему, то, может быть, я, простая христианка, сумею спасти его плоть и душу!

И тронутая этой искренней верой расплакалась Мелисента и протянула Евангелине руки, и так стояли они неподвижно, и в том сновидении полюбили друг друга сердечно.

— Дамаск — ближайший сосед Иерусалима на Востоке. Намерение мое состоит в том, чтобы поведать об отношениях между Мелисентой и моим отцом, эмиром Дамаска Муин-ад-Дином.

Не зная, кому довериться и опрометчиво видя ближайшего врага в тевтонах, Мелисента отправила в Дамаск записку с просьбой прислать ей лекаря, дабы исцелить болезнь почек.

Таков был тайный знак, о котором Мелисента заранее условилась с моим отцом.

Еще прежде она искала помощи дамасских лекарей, пытаясь исцелить прокаженного Балдуина; мой отец попросил в ответ поддержки Иерусалима против крестоносцев.

Не доверяя никому и не решаясь отправить в Дамаск свою фрейлину (ибо королева не без оснований предполагала, что из Дамаска Агнес де Вуазен не отпустят — многие сподвижники отца моего желали взять ее в жены), Мелисента обратилась к евреям. Лишь те, кому хорошо ведома хитрость Мелисенты (а таковых поначалу было немного, ибо вид у королевы был самый беззащитный и глупый), догадались бы, по чьему поручению один из иерусалимских евреев направился в Дамаск.

Записка была составлена на арабском языке и содержала просьбу прислать в Иерусалим лекаря. Еврей вскорости возвратился с сообщением, что записка лежит в Дамаске; остальное же — в руках Аллаха.

///Записку сию с превеликим злорадоством иерусалимские евреи срисовывали с русско-арабского разговорника, предвкушая, как наши хваленые дамасские мудрецы будут разбирать этот «цветущий куфи»!///

— За Дамаском стоит страна Мосул. Вот что говорит о Мосуле один ученый франк, который много путешествовал по Востоку:

Так говорит о Мосуле сведущий франк; впрочем, и он не обо всем знал доподлинно и точно.

— Поскольку ответа из Дамаска пришлось ждать долго, а нервной натуре королевы претило ничегонеделание, она направилась в трапезную госпитальеров и принялась выпытывать их настроение, задавая различные вопросы. Беседа не клеилась, ибо госпитальеры весьма неохотно разговаривали с ее величеством, всем своим видом показывая, что у них имеются и более неотложные дела.

И тут неожиданно в ноги королеве бросился нищий. Как он появился, откуда проник — неведомо; вида же был страхолюдного, оборванный и в струпьях. Трясясь и содрогаясь всем телом, он стал прежалостно выпрашивать подаяние, а после закричал, как безумный, и вопил, что видел мальчика, больного мальчика, очень больного, а кругом все чужие люди, и платки у этих людей, и Бога они не знают. Так он кричал и бился, будто в припадке. И поняла Мелисента, что это ангелы послали к ней нищего, дабы указать путь, ибо говорил он о прокаженном Балдуине и таким образом яснее ясного выражал волю Творца, а воля эта в том заключалась, что Мелисента непременно должна отыскать своего сына.

///И был сей нищий Эженом, он же — Господь Бог, который периодически нисходил на землю в виде бесноватых и с неназойливыми советами влезал в сюжет. И была его воля, чтобы Мелисента, бросив дела государственные, с риском для жизни рыскала по полигону в поисках какого-то сопляка, прости Господи!///

Мелисента повернулась к своей фрейлине Агнес, чтобы взять у той для подаяния грошик, но когда она вновь поглядела туда, где корячился нищий, то увидела, что он исчез.

Итак, королева узнала, что Балдуин жив и бесконтрольно бродит где-то неподалеку, а это она сочла для себя весьма опасным.

Таким образом, надлежало действовать — и немедленно. Однако Мелисента боялась покинуть Иерусалимскую цитадель, где она находилась, по крайней мере, под присмотром госпитальеров. Те отказались дать ей личную охрану, но тем не менее в их присутствии в черте города Мелисенте не угрожала смертельная опасность.

Она призвала к себе Агнес де Вуазен и поделилась с ней своим планом. Агнес, девица хитрая и отважная, понимала, что ее могут убить, приняв за королеву, однако согласилась отправиться на поиски Балдуина. Для Агнес были приготовлены королевские носилки. Четыре дюжих негра-носильщика подняли их на плечи; сама же Мелисента, измазав лицо и руки сажей, переоделась мальчиком-сарацином; свои длинные волосы она убрала под берет, и так, в обличии черного слуги, побежала за носилками, в которых сидела ее верная фрейлина Агнес.

///Отыгрывалось сие так: впереди шествовало мое величество, вымазанное сажей по уши, и несло на раскрытой ладони спичечный коробок. Следом топала леди Протасик, она же Агнес де Вуазен. Встречным мы объясняли, что они видят пред собою роскошный паланкин, четырех негров-носильщиков и пажа-сарацина; сия же прекрасная дама восседает на самом деле в паланкине, моделируемом этим спичечным коробком. Мое величество очень утомилось отыгрывать четырех негров-носильщиков сразу. Но что поделаешь, если кругом убийцы!!!///

И вот что случилось с ними в пути. За поворотом дороги, недалеко от Иерусалима, увидели они чей-то лагерь, отгороженный цветными платками. То был бродячий, или гулящий гарем. Женщины из гарема были домовиты, добры, болтливы и назойливы; они любопытствовали обо всем на свете, задавали вопросы, пытались торговать и безудержно хвастались.

Среди них бродил, тряся бубенцом, юноша лет пятнадцати; лицо его было обезображено проказой и почти полностью скрыто капюшоном из грубой мешковины; на шее у него болталось несколько амулетов.

Пока Агнес де Вуазен рассеянно болтала с женщинами из гарема, а негры-носильщики отдыхали, сидя у носилок на земле, Мелисента, переодетая и вымазанная сажей, вертелась у ног своей «госпожи», а сама украдкой рассматривала прокаженного. Поначалу она сомневалась, Балдуин ли перед ней, опасаясь ошибиться. Ибо того амулета, о котором Мелисента доподлинно знала, кому он принадлежит, она поначалу не увидела. Но затем тайком пересчитала шнурки на шее у юноши и заметила, что один амулет он прячет под одеждой. Вот юноша наклонился, мелькнула хорошо знакомая королеве печатка… сомнений не осталось. Делая вид, что прислуживает Агнес, «негритенок» шепнул: