Мишка не мог знать будущего. Он не знал, что на столе у чиновника лежит распоряжение «… к концу августа выкорчевать все пни на улице Флотская», что приказ будет выполнен. К сентябрю все будет закатано свежим асфальтом и только кусок земли за углом по халатности рабочих покрыть забудут. Пройдет немного времени и появится тополиный росток. Может тополек пророс из-за искренних детских слез, пролитых на землю? Читатель скажет: «Возможно, в земле удалили не все корни, и тот ливень тоже помог». Что же, конечно «удалили не все», и «ливень помог», и отец тоже мог прорастить семечко и посадить в землю. Но ведь основное в другом, что ребенок знал главное — этот росток его, Мишкин, тополь. Валерий Михайлович с сыном огородят росток, и тополь будет расти вместе с Мишкой. Спустя время Мишка, а точнее уже Михаил Валерьевич будет часто приходить к тополю со своим внуком. Потому, что у внука на дереве вязанный из веток и веревок шалаш, а у деда воспоминания детства, и внук не меньше деда любит старый тополь, и будет беречь дерево для своих детей.

Мишка не загадывал вперед, он привык жить ощущениями. Сейчас была потребность дотащить эту спиленную ветвь до своего двора и вкопать под окном. Холодные струи дождя были спасением, они смывали боль утраты. Появилась надежда, что дерево приживется. Набив на мокрых руках мозоли, Мишка дотащил и вкопал под своим окном тополиную ветку. Его по всем улицам, под дождем искали мать и отец и не догадывались, что с обратной стороны от входа в дом, под окном дитя сажает первое в своей жизни дерево — дерево надежды. Этот тополь в будущем станет для Мишкиного сына любимой «лестницей» между квартирой на втором этаже и двором.

Мишка не думал о волнении родителей и в полном безразличии шел к пирсу. Хотелось видеть море. На пирсе было пусто. Беспорядочные массы воды накатывали и с грохотом разбивались о бетонный причал. Фонтаны брызг взлетали на высоту третьего этажа, и опадали вниз, тут же стекая в море, чтоб со следующей волной взорваться новыми брызгами. Мишка обалдел от подобного зрелища. Надолго застыл, пораженный такой силой стихии. В воздухе висела мелкая водяная пыль. Сквозь тучи, осветив город, пробился луч солнца. Над пирсом повисла очень яркая, близкая радуга, можно рукой дотянуться. Мишка засмеялся, он заметил на фоне основной радуги повисшей в водяной пыли, десятки радуг поменьше, вспыхивавших на миг, во время взлетающих под разными углами потоков воды.

Вдоль берега, где-то за спиной прозвенела рында — такой корабельный колокол. Папа обещал подарить на день рождения настоящую, маленькую рынду. Мишка повернулся на звук и увидел в двух шагах рыжего щенка. Мокрый пёс сильно дрожал, наклонив голову на бок и высунув розовый язычок, смотрел бусинами то на радугу, то на ничейного ребенка. Они были оба одиноки — в одном месте, в одно время…

Мишка подошел, присел рядом, погладил щенка.

— Ты чей, рыжая команда?

Животное доверчиво прижалось к теплому боку. Мишка встал и пошел в сторону дома, обернулся. Щенок шел за ним. Тогда Мишка расстегнул рубашку, туго завязал ее узлом на пузе, присел и посадил за пазуху мокрого щенка. Шерсть была насквозь пропитана влагой и холодом. Мишка вздрогнул, сильнее прижал щенка к себе. Встал, отряхнул одной рукой колени, повернулся, и встретился с гневным взглядом отца.

Отец молчал, только ладони сильных рук сжимались и разжимались. «Когда он подошел?» — подумал Мишка, и вдруг вспомнил, что совсем забыл о родителях. Понял, какого нервного напряжения стоило им отсутствие сведений — где, и что происходит с их чадом. Мишка опустил глаза, потом прямо взглянул на отца:

— Делайте со мной что хотите, но щенок мой, и я его никому не отдам!

— Ты это маме скажи, — хмыкнул отец, с невольным интересом поглядывая на сына, — пойдем, а то ее сердечный приступ хватит. И телефон я из-за нервотрепки забыл.

— Пап, а ты на меня сильно сердишься? Что я насчет шалаша, маме… Ведь ты просил не говорить… Папуль, я, не нарочно.

— Да ладно, — Валерий Михайлович взъерошил сыну волосы, — нас все равно застукали бы рано или поздно. Права мама — опасно лезть на дерево, да еще гнездо там вить, даже если сетка страховочная снизу натянута.

— Нет больше шалаша, и дерева… — понурился Мишка и ковырнул ногой выброшенный на берег обломок доски. В сандалии захлюпала вода.

— Я знаю… Первым делом искать тебя к шалашу побежал. Сын, в жизни всякое бывает. Надо жить.

— А зачем жить? Дерево убили. Душу растоптали…

Валерий Михайлович напрягся, секунду, другую молчал, потом неловко сказал:

— А вот хотя бы ради твоего, рыжего растрёпыша.

— Да, верно. Пап, мне было так одиноко… и вдруг этот, рыжий. Тоже такой одинокий, замерзший — шерсть вся в каплях, на солнце блестит и переливается, а в глазах-бусинах радуга!

Маму встретили на перекрестке. Она была насквозь мокрая. Из далека было видно как она подходила к редким прохожим, что-то спрашивала. Мишка быстро догадался что интересовало маму. Папа поежился, тоже видно догадался. И сразу крикнул:

— Люсь, мы здесь!

Мама оглянулась, подбежала и, присев, ощупала Мишку. Прижала к себе и долго не отпускала. Под рубашкой у ребенка что-то завозилось, и мама в испуге отодвинулась. На свет высунулась симпатичная желто-рыжая мордашка с загнутыми ушами.

Были крики, ругань, уговоры. Потом папа отвел маму в сторону и тихо сказал:

— Ты же не хочешь, чтобы нам опять пришлось его искать? Ему так одиноко… сегодня он потерял друга и, возможно, обрел нового. Может, это подарок судьбы? Я прошу тебя об одном — не принимай сегодня окончательных выводов и решений.

— Хорошо, — согласилась мама, — пойдем. Дитя надо напоить горячим и уложить в постель.

Два дня его держали дома, а потом «дитя» выпросил у папы зеленую масляную краску и кисточку. Вышел на Флотскую и замазал все срезы на пнях краской. Щенок носился вокруг и, конечно, зацепил своим хвостом банку с краской. Растеклась зеленая лужа. Наконец дело было сделано. Пошли домой, а на асфальте осталась «печать» дружбы в виде двух цепочек зеленых следов — ребенка и щенка. Дома по всей квартире стоял запах котлет. Мама открыла дверь, всплеснула руками:

— Оба хороши. Быстро в ванную!

Пока Мишку раздевали, щенок успел утащить три котлеты из первой нажаренной партии. Потом началась мойка — автомобили, наверное, моют более щадящее. Папа потом рассказывал соседям во дворе: «… толку чуть, а воплей от мойки на неделю! Спасение зеленого патруля у него, понимаешь!»

Папу спрашивали с любопытством:

— А почему — «Зеленый патруль»?

— О! Я тоже спрашивал, сын говорит: «Тополя — это защита от пыли, сажи и уличных газов — значит патруль здоровья, а зеленый — так одежда у них такая!»