- А кто же ее кормит? - вдруг спросил я.

Мендель словно от сна очнулся.

- О чем ты?

- Ну, ту девушку в золотых туфельках.

- Там есть служанки.

Мы были недалеко от второго рынка, когда я вдруг увидел две медные монетки по шесть грошей, они лежали рядышком, словно кто-то их специально положил на мостовую. Я наклонился и поднял их. Мендель тоже их заметил и крикнул:

- Чур, пополам!

Я сразу протянул ему одну монету, но в то же время подумал, что, найди он на улице деньги, нипочем бы не стал со мной делиться.

Мендель повертел монетку и так, и сяк, а потом сказал:

- Если ты можешь превращать камни в жемчуга, зачем тебе шесть грошей?

Я хотел было ему ответить: а если твой отец награбил такие богатства, зачем шесть грошей тебе? Но что-то удержало меня. Я вдруг заметил, какая у моего приятеля желтая кожа и как выступают скулы. Что-то в его лице было особенное, но что, я не мог понять. Уши Менделя были прижаты, а ноздри раздувались, как у лошади. Рот искривился в завистливой усмешке, а глаза пытливо изучали меня.

- И что ты станешь делать со своими деньгами? Конфет накупишь? спросил он.

- Милостыню подам, - ответил я.

- Ага. Тогда - вон нищий сидит.

Посреди улицы на маленькой тележке с колесами и впрямь сидел человек или, точнее, полчеловека, казалось, его перепилили пилой посередине. Руки его сжимали обтянутые тканью деревянные чурбачки, на которые он опирался. На нищем были картуз, козырек которого был опущен на глаза, и рваная куртка. На шее болталась кружка для подаяний. Я прекрасно знал, сколько всего можно купить на шесть грошей: цветные карандаши, книжки, булочки, но гордость не позволила мне колебаться. Я протянул руку и бросил свою монетку в кружку. Калека, словно испугавшись, что я передумаю и потребую назад свое сокровище, покатил прочь так быстро, что едва не сбил прохожего.

Мендель нахмурился.

- А когда ты изучаешь Каббалу? По ночам?

- После полуночи.

- Ну и что там происходит, на небесах?

Я поднял глаза к небу, оно было багровым, с черными и синими штрихами посередине, казалось, приближается буря. Две птицы вспорхнули и, перекликаясь, полетели прочь. Взошла луна. Всего минуту назад еще был день. А теперь наступила ночь. Уличные торговки убирали свои товары. Человек с длинным шестом шел по улице и зажигал газовые фонари. Я хотел ответить Менделю, но не знал, что сказать. Я устыдился своего вранья и словно враз повзрослел.

- Знаешь, Мендель, давай прекратим эти выдумки, - сказал я.

- А что такого?

- Ничего. Просто я не изучаю Каббалу, а твой отец никакой не грабитель.

- С чего это ты так раскипятился? - удивился Мендель. - Шесть грошей жалко стало?

- Вовсе я не раскипятился. Только, если у кого есть замок в лесу, зачем ему целыми днями таскать уголь для Хаима Лейба? И девушки в золотых туфельках у тебя тоже нет. Это все сказки.

- Поссориться хочешь? Не думай, что, раз твой отец раввин, я стану к тебе подлизываться! Может, я и врал, да только правды тебе ни в жизнь не узнать.

- А что мне знать-то? Ты ведь все выдумал.

- Вот вырасту и стану разбойником. Самым настоящим.

- Тогда - гореть тебе в Геенне Огненной.

- Ну и пусть! Зато я влюблен.

Я потрясенно посмотрел на моего товарища.

- Снова врешь.

- А вот и нет. Пусть меня Господь покарает, если вру.

Я знал, что Мендель не станет божиться попусту, и весь похолодел, словно кто-то провел ледяными пальцами мне по ребрам.

- В девчонку?

- В кого же еще? В мальчишку, что ли? Она в нашем дворе живет. Вот поженимся и уплывем к моему брату в Америку.

- И тебе не стыдно?..

- А что тут такого? Иаков тоже был влюблен. Он поцеловал Рахиль. Про это в Библии написано.

- Бабник!

Я пустился бежать. Мендель кричал что-то вдогонку, мне даже показалось, что он гонится за мной. Я мчался, пока не оказался у Радзиминской иешивы1. Перед ее входом молился отец Менделя - высокий сутулый худой мужчина с большим кадыком, лицо его все пропиталось сажей, словно у трубочиста. Его лапсердак был подвязан веревкой. Угольщик раскачивался, кланялся и бил себя в грудь. Мне показалось, что он просит у Бога прощения за сыновнее бахвальство.

У восточной стены стоял мой отец в бархатном лапсердаке, подвязанном белым шарфом, и в шляпе с большими полями. Он раскачивался взад и вперед, и голова его всякий раз касалась стены. В меноре горела одна-единственная свеча. Нет, мне еще не были известны тайны Каббалы. Но я чувствовал, что все, что случилось со мной этим вечером, было исполнено мистического смысла. Мне было так грустно, как никогда прежде. Когда мой отец закончил молиться, я подошел к нему и сказал:

- Папа, мне надо поговорить с тобой.

Отца удивил мой серьезный тон, и он пристально посмотрел на меня своими голубыми глазами.

- Что случилось?

- Папа, научи меня Каббале.

- Ах, вот в чем дело! Но разве ты не знаешь, что в твои годы еще запрещено учить Каббалу? На веки вечные записано, что тайны Каббалы не должны открываться ни одному мужчине, пока он не достигнет тридцати лет.

- Но я хочу начать уже сейчас.

Отец сжал свою рыжую бороду.

- Отчего такая спешка? Ты можешь быть достойным человеком и без Каббалы.

- А правда, что можно разрушить мир божественным заклятием?

- Древние святые умели все. Мы - ничего. Пошли-ка домой.

Мы направились к воротам. Там стояла Ребекка, дочь пекаря, с полной корзиной свежевыпеченного хлеба: булок, рогаликов, длинных батонов. Женщины тыкали хлеб пальцами, и тонкая корочка хрустела от их прикосновений. Мы с отцом вышли на улицу, газовые фонари излучали желтоватый свет. Меж двух столбов вздымавшегося в небо дыма и искр висела огромная кроваво-красная луна.

- А правда, что на луне люди живут? - спросил я.

Отец помолчал немного.

- Почему ты так решил? Ничего неизвестно. Каббала - только для крепких умов. Если человек с неокрепшим разумом погрузится в Каббалу, он может сойти с ума.

Слова отца испугали меня. Я и так чувствовал себя на грани помешательства.

- Глупый мальчик, - вздохнул отец, - подожди, вот вырастешь, и да будет на то воля Божья, женишься, наберешься ума-разума, тогда сам решишь, как тебе поступить.