Тебя же из них вырезали, теперь они ни на что не годны. - Сын вздохнул так, что у Чулкова сжалось сердце. - За них теперь, пусть и побитые, все-равно предлагают семьдесят миллионов.
Дочь внимательно посмотрела на Чулкова.
- Долларов, конечно.
- Нет, - проговорил Чулков и удивился, как ему удалось набрать в легкие столько воздуха, что он сумел заговорить. - Никому не продавать. Нечестно...
И тут же провалился в сон, но теперь уже спокойный. Знал, должно быть, что не умрет. Ему еще рано было умирать. Следовало что-то делать с крыльями. А тут он - главный. И сумеет это доказать, что бы жена с дочерью не говорили.
Ведь не просто же так он научился летать. Кое-что приобрел и для себя.
Например, умение доказывать свое решение жене с дочерью.
* ** *** ** *
Молодой человек в странной, похожей на банную, шапочке поднялся, когда Чулков въехал на своей автоматизированной каталке в кабинет. Он теперь редко поднимал из этого кресла, не то что в те времена, когда надеялся, что сумеет все-таки разработать переломанные кости.
Теперь же он лишь надеялся, что больше никогда не будет прикован к кровати так, как последний год. И еще надеялся, что сможет иногда отправляться в такие вот путешествия, пусть даже в каталке.
Ее, кстати, прислал Гейтс после того, как выиграл свой процесс и заплатил только страховую премию, а не миллиард. Запаса энергии для электромоторчика в каталке хватало, чтобы Чулков почти целый день мог разъезжать по дому и по саду самостоятельно. Но Чулков не выбросил и простое кресло, в котором его возила жена или дочь. Сына он почему-то стеснялся.
Это было его первое путешествие из загородного особняка на берегу Волги, в районе Барвихи, который, оказывается, приобрела жена, пока он был в коме. Поездка до Москвы от этого его нового дома, большого и охраняемого, как небольшая крепость, оказалась для него трудной. Он уже с мукой соображал, как выдержит дорогу назад. Но оставаться в городе, хотя бы переночевать разок, он не хотел.
В последнее время он полюбил сидеть в беседке, выстроенной на небольшом холмике, и ни о чем не думать. Вернее, просто пытался привести разбитое тело в состояние покоя, при котором боль становилась меньше.
- Святейший сейчас выйдет, - объяснил юноша. И почему-то опустил голову. Сейчас многие старались на Чулкова не смотреть. Должно быть, то еще было зрелище.
Чулков кивнул и оглянулся на сына. Сначала он хотел взять с собой Гошу. Тот, когда они вернулись в Россию после полугодового восстановления в клиниках чуть не всего мира, принялся названивать, а через неделю, кажется, уже снова нашел с дочерью общий язык.
Настолько, что теперь даже ночевал в ее комнате.
Но все-таки, по зрелому размышлению решил взять с собой сына, тем более, что чемодан был на удивление легким. В нем теперь хранились крылья. Они лежали между специально сформованными поролоновыми подкладками, и их непременно охраняло трое-четверо молодых людей, который на этот раз остались на улице.
Только крылья были сломаны, и летать на них никто теперь не сумел бы.
Не то, что сверток из оберточной бумаги, в котором он получил их от незнакомца на Девичьем Поле около дешевой пивнушки.
Патриарх вышел, глаза у него были очень усталые, как у Папы Римского.
Он попробовал улыбнуться, и сел напротив в кресло с прямой деревянной спинкой, предварительно сделав жест, словно хотел с Чулковым по-церковному троекратно поцеловаться. Но не стал. Догадался, как это будет больно Чулкову.
- Ваше Святейшество, - начал Чулков, обозначив поклон, как его учили раньше перед разными встречами, - я хотел бы передать эти крылья Патриархии. - Он помолчал, в последнее время разучился говорить долгими фразами. - Может быть, с вашей помощью... удасться восстановить их. Или хотя бы понять, почему они летали?
Чулков и сам не очень-то понимал, почему пришел сюда. И почему выбрал Патриархию, а не какой-нибудь строгий научный институт. Наверное, потому что ему понравился Папа Римский. А хотя у русских другой Святейший, он все-равно решил, что так будет лучше всего.
- Я знаю, зачем ты тут, сын мой, - теперь Патриарх не улыбался.
- Мне кажется, такое открытие не может оставаться неизученным. Ведь они летали, может, это новый принцип... - Чулков снова передохнул. - А кто лучше справиться с этим, если не церковь?
Патриарх снова грустно улыбнулся, подготавливая Чулкова к чему-то, что должен был сообщить, хотя и не хотел, кажется, этого делать.
- Изобретатель этих крыльев нам известен. Он уже лет двадцать делает такие крылья, перо к перу, безо всяких изменений. И раздает людям... которые соглашаются их принять.
Чулков дрогнул.
- Двадцать лет? Если бы он выдумал такую штуку раньше, это никак не осталось бы в тайне. Или Комитет?.. - Чулков заволновался. - Со мной они просто не успели...
- Никакого Комитета, - ответил Патриарх и отвернулся. - Эти крылья, сын мой, не способны поднять в воздух человека.
Ледяная волна обдала Чулкова, он и о постоянных своих болях забыл.
- Но я ведь... Летал. И даже между небоскребами в Нью-Йорке пролетел бы, если бы не гангстеры, которые хотели похитить меня.
- Должно быть, - Патриарх вздохнул, - на это изобретатель и рассчитывал. Что все-таки найдет человека, который поверит в них. Просто поверит. И тогда...
- Значит, если сделать еще такие же крылья, - Чулков погладил кожанный чемодан, стоящий у его руки, который был достаточно высок, чтобы до него дотянуться, - тогда...
- Вера трудна, иногда, чрезмерно трудна для человека.
- Все-таки, я не понимаю. Как?.. Почему?
- Всегда ли нужно искать объяснения? - Патриарх уже поднимался, сделав жест молодому мужчине в странной шапочке. - Чудо не объяснимо, сын мой.
- А пуля, которая не убила меня в Париже, а пальба из пулемета? Ведь гангстеры, когда поняли, что не поймают меня, били в упор!
Сам Чулков этого тогда, в Нью-Йорке не осознавал. Он понял это позже, многократно просмотрев видеозаписи того полета.
- Если ты смог лететь, то такую-то странность, как умение останавливать пули должен воспринимать... спокойно.
Они помолчали. В то, что найдется еще какой-нибудь человек, который на вере в крылья вдруг да сумеет взлететь, Чулков почему-то сразу не поверил. К тому же, за двадцать лет до него такого не случилось.