— Подождите, — попросил Питер.

— Я должна помочь отцу.

И вот Пит и Дженис остались в одиночестве. Приглушенные звуки, доносящиеся из столовой, казалось, издавались привидениями. Хьюстон почувствовал себя в пустоте, в полной изоляции и от людей, и от окружающей обстановки, ощущая себя в ином, ирреальном мире.

Загудел лифт. Клеть опустилась и металлическую панель кто-то отодвинул. Постоялец в черном галстуке и костюме прошествовал мимо Пита и Джен, направляясь в обеденный зал. Он прошел достаточно близко от Хьюстона, так что тот смог учуять запах талька — он был лилейным. В то же самое время Пит видел человека будто бы издалека, словно смотрел на него в широкий глаз телескопа.

“Нереально”, — подумал он.

— Что тут происходит? — обратился Пит к Дженис.

— Петер Лорре.

— Чего?

— Агент в бюро путешествий не упомянул о международном заговоре, когда продавал нам билеты.

— Судя по всему, мы всколыхнули какое-то болото. Может быть, старинный скандальчик?

— Мы кое-что всколыхнули, это точно. И что нам теперь делать?

Посмотрев на джинсы, в которые и тот и другой были одеты, супруги поняли, что переодеваться им хочется ничуть не больше, чем ужинать.

Но они заставили себя подняться наверх и надеть что-то более строгое и официальное, затем снова спустились в столовую. Квиш был превосходен, но Хьюстон даже не мог оценить его по достоинству. Желудок свело от нетерпения, словно он ждал нужный телефонный звонок, который постоянно откладывается. Занятые своими мыслями, они задумчиво пили кофе, но управляющего так и не было нигде видно.

Симона тоже куда-то исчезла. Пит с Джен вышли прогуляться и двигались под желтыми фонарями, вдыхая поднимающийся с реки мозглый туман. Созвездия холодными кристаллами повисли над их головами.

Вернувшись в гостиницу, они увидели поджидавших их у конторки Симону и ее отца. Они были взволнованы и очень напряжены, Хьюстон с женой подошли к французам. До сего момента отношения между управляющим и Хьюстоном складывались крайне просто: хозяин и уважаемый гость. Теперь же отец Симоны стал доверенным лицом, приятелем.

— Жак Монсар, — представила его Симона. Имя, столь обыкновенное, казалось, совершенно не подходит небольшому стареющему человеку столь аристократической наружности. Хьюстон тряхнул его руку и был приглашен — крайне вежливо, но почему-то очень уж мрачно — выпить в кабинете или в принадлежащей управляющему квартире, бренди.

На первом этаже ближе к черному ходу там, где, была надпись, что проход категорически воспрещен, находились две комнаты. Хьюстону не удалось увидеть ту комнату, которая, по его предположению, являлась спальней. Зато гостиная оказалась просторной и хорошо обставленной, — несколько отлично подобранных антикварных вещей: стулья, столы и лампы. Просто, элегантно и очень дорого. Наибольшее впечатление на Хьюстона произвела общая атмосфера комнаты, — неяркое освещение, легкие полутени и обивка мягких нежных тонов.

Бренди оказалось лучшим из всего, что он когда-то пробовал. Пока он смаковал напиток, налитый в хрупкий бокал, часы пробили сначала десять, затем половину одиннадцатого.

— …Он был дьяволом. — Голос Монсара завораживал. Говорил он по-французски, Симона переводила. — Поймите, это крайне важно, — продолжил управляющий. — Ни один мужчина, настоящий мужчина, не стал бы вести себя так, как он. Он был мальчиком двадцати одного года. Но его действия простить нельзя. Он был дьяволом. — Монсар формулировал свои мысли крайне осторожно. — Тысяча девятьсот сорок четвертый год. Вы слишком юны, чтобы это помнить. — Он употребил местоимение “вы” не только как форму вежливости, но еще и для того, чтобы включить в категорию слушателей Симону и Дженис. — И не можете представить себе, как это могу сделать я, какие тогда были времена. Эта гостиница была командным пунктом для наци. В этой самой комнате немецкий генерал собирал совещания для разработки тактических маневров и планирования боевых действий против союзников.

Монсар замолчал. Увидев, что бокал Хьюстона пуст, он наклонился и налил еще бренди. Пит закурил, не отрывая взгляда от лица Монсара.

— Здесь, в этой комнате и в столовой, в свое время питались немецкие офицеры. Чтобы разместить штабистов, были конфискованы все лучшие дома вдоль реки. Солдаты разбили лагерь и стояли в парке, по берегам реки и в полях. На каждого жителя деревни приходилось по три дюжины фашистов. Куда ни кинь взгляд — везде их форма, шлемы. И их танки, их пушки, их… машинная смазка, вот что мы вдыхали вместо воздуха. Выхлопы их механизмов. Пот. И еще что-то едкое, не поддающееся описанию, что я под конец определил как страх: он исходил как от немцев, так и от селян.

Вспомнив это, старик поджал губы. Глубоко вздохнул.

— Еды в деревне даже для кормежки жителей не хватало, да еще и немцы оказались не так уж хорошо снабжены продовольствием. Чтобы воевать, им была необходима еда, и поэтому они обыскивали наши дома. Все забрали, обнаружили все наши тайные склады продовольствия. Ничего нам не оставили. Люди начали голодать. Мы потеряли силу и уже не могли обслуживать немецких офицеров с той быстротой и эффективностью, которой они от нас требовали.

Монсар впервые выпил глоток из своего бокала. Подержав бренди на языке, он всматривался наполненными горечью глазами в видения далекого прошлого.

— Пьер де Сен-Лоран, — наконец, произнес он. У Пита на затылке зашевелились волосы.

— Мы вместе ходили в школу. Были друзьями. Частенько играли и жалели, что мы не братья. Он был высок, строен, очень хорош собой, и по нему вздыхали все деревенские девушки. Он обманул, кучу девчонок, пообещав на них жениться. Можете представить ярость их отцов. Из-за этого я потерял к нему доверие.

“Значит, все-таки местный скандальчик, — подумал Хьюстон. — Деревенский повеса. Ничего удивительного в том, что священник не захотел ничего говорить”. Вновь его бокал опустел, и вновь Монсар его наполнил. Комната плавала в дыму.

— Ходили слухи, что в деревне где-то спрятан провиант, целый склад. Глухой ночью — немцы очень любили терроризировать спящих — они его разграбили. Склад продовольствия обнаружили за потайной дверью в подвале, а позже, утром, на мосту расстреляли всех живших в этом доме, даже двоих маленьких детишек. Всей деревне было приказано смотреть. Затем тела швырнули в воду, и они поплыли по течению. Все поняли, что на склад кто-то их навел, ибо как в таком случае его так легко и так быстро обнаружили? Информатором оказался Пьер, хотя в то время я еще об этом не знал. Все это было настолько подло и гадко, что я никак не мог сообразить, кто же на подобную пакость решился. Наплевать на то, что спрятавшие еду были эгоистами и ни с кем не хотели делиться. Это другой, совершенно другой грех, и с ним надо разбираться отдельно. Но информатор, доносчик, спутавшийся с немцами, совершил грех куда более тяжкий.

— Затем пришли союзники, — продолжил старик. — Отклонившись на север, они провели наци, бывших в полной уверенности, что в этой деревне они остались для противника незамеченными. И поэтому они хотели застать союзников врасплох, преградив им путь. Но немцы не знали того, что союзников предупредили. Наци проиграли битву, хотя потери с обеих сторон оказались невероятно огромными!

— Союзники? Но кто же их предупредил? — раздался голос Хьюстона в полной тишине.

— Правильно, — кивнул старик. — Вы все поняли.

— Пьер?

— Ночью он проскользнул через немецкие траншеи. Добрался до постов союзников. И добился успеха. Все рассказал. И незамеченным пробрался обратно.

На сей раз тишину нарушила Джен.

— Но зачем? — Старик нахмурился. — Если он сотрудничал с немцами. Зачем ему это понадобилось? — повторила она. — Помогать союзникам ему не было никакого смысла.

— Ку эст, се куэ се? — спросил отец Симону. Она перевела, и он кивнул.

— Уи. Се илложик. Но отсутствие логики — одна лишь видимость. На самом деле она была, он преследовал свои корыстные интересы. Так как для всех нас он оставался верным гражданином, и никто не подозревал в нем предателя, то этот поступок возносил Пьера на недосягаемую высоту, делая из него героя. О, он праздновал победу. Он хитрил. Стал в наших глазах патриотом и подмял под себя очередную порцию девушек.